ВЕКТОР ПОЭТИЧЕСКОГО ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЯ АНГЛИЙСКОГО ИСТОЧНИКА («ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ» А.С.ПУШКИНА)

Завадская Надежда Михайловна
Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова
студентка 3 курса направления подготовки 44.03.01 Педагогическое образование, профиль «Литература»

Аннотация
Статья посвящена сопоставлению «Пира во время чумы» А.С. Пушкина и «Чумного города» Джона Вильсона, явившегося своеобразным источником пушкинского произведения. В центре внимания различие представлений двух писателей о «смерти» и «поступке». Автор статьи предлагает новый подход к раскрытию этой темы. Различие трактовок в двух произведениях в описании сходных ситуаций обусловлены религиозно-этическими представлениями, сформированными в русской и европейской культурной традиции.

Ключевые слова: А.С. Пушкин, Джон Вильсон, компаративистика, перевод, поступок героя, русская литература, русский литературный герой, художественная антропология


VECTOR A POETIC REINTERPRETATION OF THE ENGLISH SOURCE (“A FEAST IN TIME OF PLAGUE” BY ALEXANDER PUSHKIN)

Zavadskaya Nadezhda Mikhailovna
Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov
Student

Abstract
The following article is devoted to the comparison (comparative analysis) of two works – “A Feast in Time of Plague” by Alexander Pushkin and "The City of the Plague" by John Wilson, the latter being a peculiar source of Pushkin’s work. The main attention is focused on the authors’ difference in the interpretation of such notions as “death” and “action”. The author of the article proposes a new approach to the disclosure of the subject. The difference of the rendering of the description of the similar situations in two works is dictated by the religious and ethic principles, formed in the Russian and European culture.

Keywords: action of a hero, Alexander Pushkin, Art Anthropology, comparativistics, John Wilson, literary hero, Russian literary hero, Russian literature, translation


Рубрика: Литературоведение

Библиографическая ссылка на статью:
Завадская Н.М. Вектор поэтического переосмысления английского источника («Пир во время чумы» А.С.Пушкина) // Гуманитарные научные исследования. 2016. № 6 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2016/06/15457 (дата обращения: 21.02.2024).

Еще в XIX веке была установлена содержательная связь между «Пиром  во время чумы» А.С. Пушкина и поэмой Джона Вильсона «Чумной город».

Скрываясь от эпидемии холеры, «как бы по капризу судьбы Пушкин захватил с собой в Болдино томик английских пьес, одну из которых – длинную и водянистую поэму Вильсона – он выделил, выхватил одну сцену, перевел ее и превратил в полноценную маленькую трагедию», которая получила название «Пир во время чумы» [1].

Пушкин в точности  перевел выбранную сцену, но в две песни (Вальсингама и Мери), входящие в нее, он внес существенные, носящие концептуальный характер, изменения. Эти изменения и  окажутся в поле внимания в нашей работе.

В песне Мери и у Вильсона, и у Пушкина в центре смысловой конструкции воспоминания о благополучном прошлом. Но вильсоновская героиня, на протяжении всей песни путешествующая по хорошо знакомым ей, но брошенным местам, акцентирует внимание на «красивости», как отметил Д.Д. Благой  [2]. Она детально описывает произошедшие изменения, и ее главная установка – подчеркнуть безвозвратность утраченного: «Я смотрела на небо: голубое утро улыбалось, но не было видно ни одного облачка; ни малейшего тумана не поднималось к небу, осеняя домик или белым покровом повиснув над укрывающим его зеленым деревом» [3, с 143].

В песне пушкинской Мери представлена совсем иная картина. Как пишет Н.В. Фридман: «Описательная часть играет в ней (в песне) подчиненную роль вступления и служит прелюдией к воспроизведению интимно-лирических эмоций. Пушкин устраняет развивающийся во времени мотив скитаний: в его песне девушка «с удивительной сдержанностью», констатирует разрушение родного гнезда как совершившийся факт» [4, с 243]:

Было время, процветала
В мире наша сторона [5, с 374].

По точным наблюдениям современных исследователей, «пушкинская песня Мери, совпадая отчасти по фактуре с песней героини Джона Вильсона (описание опустошения, которое принесла Чума), вместе с тем разнится с ней концептуально. Здесь нет той тягостной и безысходной пустоты, в которой оказалась английская героиня. Также в пушкинском мире есть Дженни и Эдмонд, разлука которых невозможна по определению:

А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах» [6, с 305].

Последнее замечание представляется особенно важным. В пушкинском тексте в качестве центрального вводится мотив любви. И это кардинально меняет ожидания героини в контексте ее представлений о смерти в чумном городе. Они связаны исключительно с судьбой ее возлюбленного Эдмонда после смерти Мери.

Н.В. Фридман отмечает: «Размышляя о «ранней могиле», Дженни полагает, что Эдмонд, пренебрегая опасностью, захочет поцеловать ее в зачумленные уста. Но в свою очередь она совсем не занята собой и заботится лишь о том, чтобы ее смерть не стала причиной физической или духовной гибели любимого человека. Может быть, предсмертные минуты Дженни облегчило бы сознание того, что Эдмонд коснется «бедного праха», сам положит его в могилу, а затем в знак преданности ее памяти скроется от людей. Однако счастье и покой возлюбленного кажутся девушке более важными, чем собственные желания» [7, с 246].

Однако сложно согласиться с тем, что основной мотив песни – жертвенность героини. Главное у А.С. Пушкина – это непрерывная связь возлюбленных и за чертой смерти. Это обстоятельство кардинально меняет картину мира, утвержденную Джоном Вильсоном. Возможность личной встречи за чертой смерти, на которую намекают герои А.С. Пушкина, принципиально разрушает атмосферу безысходного одиночества, так болезненно переживаемую героиней Вильсона.

Глубокие концептуальные расхождения мироощущения английского и русского поэтов  обнаруживает себя и в образе «пирующего» председателя (Вальсингама).

По оценке В.Г. Белинского пушкинского текста: «оргия во время чумы – оргия отчаяния, тем более ужасная, чем более веселая <…>. Песня председателя оргии в честь чумы – яркая картина гробового сладострастия, отчаянного веселья» [8, с 688].

Герой Вильсона славит чуму, которая приносит смерть, и тем самым быстро освобождает от страданий и несовершенства этого мира: «Царица церковных погостов и могил! Как пристали тебе твои царственные одежды! Желтыми пятнами, подобными зловещим звездам, предвестницам войн, потрясающих троны, испещрена их чернота, подобная ночи, когда ты выметаешь холодную сырость из могил. Твоя рука не сжимает ненужного оружия, одно прикосновение перста твоего обращает сердце в камень. Если же твоя упрямая жертва не хочет умирать, то ты угрожаешь ей своими кровавыми очами, и Безумие, сбросив свои цепи, мощными ударами поражает мозг или Идиотизм с дребезжащим смехом дает осушить чашу крепкой отравы, и опьяненный несчастливец без савана ложится в могилу» [9, с 153].
Еще Д.Д. Благой заметил: «В песне Вильсоновского Вальсингама мы не ощущаем мотива упоения опасностью. Всем тем, что «гибелью грозит», безбоязненного стремления померяться с этими силами, противопоставить этому бесстрашие «сердца смертного» – человеческого духа. Наоборот, именно этот-то мотив и составляет пафос «гимна в честь чумы» председателя пира у Пушкина» [10]. Две песни Джона Вильсона не обнаруживают между собой никакого смыслового напряжения. Песня Мери Грей говорит о бесконечных страданиях человека на земле; «Хвала Чуме» указывает выход из этого состояния. Джон Вильсон демонстрирует простой, линейный принцип построения эпизода своей поэмы, укладывающийся в формулу: постановка проблемы – исчерпывающий ответ на нее.
Пушкинский герой нарочито, принципиально в ценностно-смысловом плане противоположен Мери. Она говорит о вечной связи с возлюбленным, которая сохраняется и за чертой смерти. Он – о ценности мгновения.

Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы [11, с 378].

 

В его концепции истинное наслаждение (а именно в нем и сосредоточен смысл существования) переживается только у черты смерти. А чума способна максимально близко подвести к этой черте, и тем самым она предоставляет возможность в полной мере ощутить наслаждение этого положения.

«Пушкинский председатель исполняет свой «Гимн Чуме» в смысловом контексте, созданном совсем иной по содержанию песней Мери. Его героиня, как отмечалось, живет надеждой сохранения связи с возлюбленным и за чертой смерти. И это создает оптимистический фон ее переживаний. В противовес этому «Гимн Чумы» выстраивает совершенно иные ценностные ориентиры. Его восторг не связан ни с торжеством ценностей земного бытия, ни с ожиданием гармонии Вечной жизни. Он славит «царствие Чумы» – «состояние мира, когда привычные ценности земного бытия уже утрачены, а новые, вневременные еще не прояснены. Это состояние «бездны мрачной на краю», в которой пушкинский Председатель и находит «неизъяснимы наслаждения» [12].

А.С. Пушкин предлагает напряженный диалог двух несовместимых позиций в мире. Его «Песня Мери» говорит о бессмертии истинных ценностей земного бытия, их безусловном продолжении за чертой земного существования. Длящееся, бесконечное здесь становится синонимом бессмертия. Совсем о другой концепции бессмертия говорит его председатель в своей песне. Оно не постигается человеком в обычном, земном его положении. Оно дается лишь избранным и только в момент крайнего напряжения:

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог [13, с 378].

Эта ценностная позиция героя в мире вполне вписывается в русло исканий русского литературоведения 30–40-х годов ХIХ в., эпоху, которую современные исследователи оценивают как время «ожидания героя» [14].

Позиция Вальсингама в мире пушкинской трагедии осуждается. Она здесь обнаруживает свою ущербность на фоне позиции Мери. В этом противопоставлении двух позиций героев и состоит своеобразие пушкинского текста.

Различие поэтических текстов Пушкина и Вильсона обнаруживает себя прежде всего в подходах к «архитектонике мира» и в понимании места и позиции героя в этом мире [15, с 172].

Мир Вильсона – мир страданий, и смерть лучший и  желаемый способ избавления от них. Пушкинский мир содержит в себе безусловные ценности, сохраняющие свое значение и за чертой смерти, в инобытии. Эта концептуальная особенность русских переводов, уже отмеченная в современных исследованиях, посвященных совсем иным текстам и совсем иным авторам [16].


Библиографический список
  1. Белый А.А. Ты ль это, Вальсингам: «Пир во время чумы». [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pushkin.niv.ru/pushkin/articles/belyj/valsingam.htm (дата обращения: 13.05.2016).
  2. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина, 1826-1830. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pushkin.niv.ru/pushkin/bio/blagoj/put-pushkina-8-9.htm (дата обращения: 13.05.2016).
  3. Яковлев Н.В. К вопросу об источниках «Пира во время чумы» (материалы и наблюдения) // Пушкинист, IV. Пушкинский сборник памяти проф. С.А. Венгерова. – М.; Пг., 1922. – 143с.
  4. Фридман Н.В. Песня Мери: «Пир во время чумы» А.С. Пушкина // Известия Академии наук СССР. – 1974. – Т.33. – Вып. 3. – С. 243-246.
  5. Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – Т. 4. – С. 373-381.
  6. Николаев Н.И., Швецова Т.В. «Маленькие трагедии» А.С. Пушкина и проблема кризиса поступка героя // Литературное общество «Арзамас»: история и современность: сборник научных статей. – Арзамас, 2015. – С. 298-306.
  7. Фридман Н.В. Песня Мери: «Пир во время чумы» А.С. Пушкина // Известия Академии наук СССР. – 1974. – Т.33. – Вып. 3. – С. 243-246
  8. Белинский В. Г. Избранные сочинения. – М., 1949. – 688с.
  9. Яковлев Н.В. К вопросу об источниках «Пира во время чумы» (материалы и наблюдения) // Пушкинист, IV. Пушкинский сборник памяти проф. С.А. Венгерова. – М.; Пг., 1922. – 153с.
  10. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина, 1826-1830. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pushkin.niv.ru/pushkin/bio/blagoj/put-pushkina-8-9.htm (дата обращения: 13.05.2016).
  11. Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – Т. 4. –  378с.
  12. Николаев Н.И., Швецова Т.В. Русская литература 30–40-х гг. XIX в.: «ожидание героя» // Вестник Томского государственного университета. – Филология. –2014. – №3(29). – С. 125-149.
  13. Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – Т. 4. –378с.
  14. Николаев Н.И., Швецова Т.В. Русская литература 30–40-х гг. XIX в.: «ожидание героя» // Вестник Томского государственного университета. – Филология. –2014. – №3(29). – С. 125-149.
  15. Николаев Н.И. и др. Русский литературный герой в контексте этических исканий ХVII века. – Архангельск: СОЛТИ, 2009. – 172с.
  16. Николаев, Н.И., Швецова Т.В. К вопросу о точности перевода «Они любили друг друга…» М.Ю. Лермонтова // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. – Серия: Гуманитарные и социальные науки. – 2014. – №4. – С 87-92.


Все статьи автора «Швецова Татьяна Васильевна»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: