САМОСОЖЖЕНИЯ СТАРООБРЯДЦЕВ: АРГУМЕНТЫ ПРОТИВНИКОВ (КОНЕЦ XVII В.)

Пулькин Максим Викторович
Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской академии наук

Аннотация
Исследование посвящено «Отразительному писанию …» инока Евфросина. Являясь замечательным литературным произведением, оно содержит важные свидетельства об истории «древлего благочестия» и трагических судьбах его приверженцев. В одном из крупнейших старообрядческих полемических сочинений конца XVII в. высказывается и подробно обосновывается мысль о недопустимости «огненной смерти».

Ключевые слова: дискуссии, полемика, публицистика, самосожжения, старообрядческая литература, суицид


OLD BELIEVERS IMMOLATION: THE ARGUMENTS OF OPPONENTS (THE END OF THE XVII CENTURY)

Pulkin Maxim Viktorovich
Institute of linguistic, history and literature of Karelian Research Centre

Abstract
Research is devoted to "Otrazitelnoe scripture ..." of monk Evfrosin. As remarkable literary work, it contains important evidence about the history "of old piety" and the tragic fate of his followers. In one of the largest Old Believer polemical writings late XVII century. expressed in detail and justified by the idea of the inadmissibility "fiery death."

Рубрика: История

Библиографическая ссылка на статью:
Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев: аргументы противников (конец XVII в.) // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 4 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2014/04/6300 (дата обращения: 22.02.2024).

Старообрядческие самосожжения остаются одним из ярких, но в то же время малоизученных эпизодов российской истории [1, с. 33–42; 2, с. 3; 3, с. 40–50]. Для современников событий широкое распространение «гарей» по территории Поволжья, Европейского Севера и Сибири оставалось не только загадочным, но и крайне нежелательным, кошмарным явлением. Отчаянные попытки прекратить эпидемию «огненной смерти» привели к появлению ряда замечательных публицистических произведений, написанных как сторонниками, так и противниками реформ Никона. Одним из выдающихся литературных трудов, призванных положить конец «огненной смерти», стал пространный старообрядческий трактат – «Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей». Его автор – бывший строитель Курженского скита близ Повенца (на севере Карелии), старообрядческий наставник Евфросин – «типичный представитель умеренного староверия» [4, с. 70; 5, с. 263–276], считал главной задачей своего труда развенчание немногочисленных аргументов самосожигателей. С этой целью он собрал вокруг себя всех наиболее заметных противников самосожжений.

Для начала борьбы против массовых самоубийств ему потребовалось доказать, что крупнейший старообрядческий идеолог – протопоп Аввакум введен в заблуждение своими учениками и только по неведению благословил «гари». Как писал Евфросин, Сергий, один из учеников протопопа, «зазре сам себе и раскаяся рек: аз де виновен вопросом своим – протопопову ответу слишком возвестих беду», но не сказал ему, что «сами самоволно збираются». Напротив, он сообщил, что «от рук мучительских урываются и сожигаются» [6, с. 110]. Введенного в заблуждение Аввакума, указывал далее старообрядческий писатель, не поддержали даже его ближайшие сподвижники — пустозерские узники. Ведь «отец Аввакум со страдалцы и со юзники о том не думал и не советовал, но ему одному так разсудилось» [6, с. 110]. Сделав первый шаг в борьбе против «гарей», Евфросин приступил к разоблачению идей самосожигателей, деятельность которых привела к многочисленным жертвам.

Движимый чувством негодования, Евфросин создал впечатляющие образы сторонников самосожжений, каждый из которых стал жертвой бесстыдного обмана. Это дети, без страха идущие на смерть в надежде получить после краткого страдания в огне воздаяние на «том» свете: «золотныя» рубахи, «сапоги красныя, меду и орехов и яблок довольно» [6, с. 22]. Но в последние моменты перед «гарью» мечты о будущем загробном блаженстве отступали на задний план. Евфросину принадлежит одна из наиболее жутких и натуралистических картин самосожжений, созданная им специально для того, чтобы оттолкнуть заблудшие души от самосожигателей. Фанатики подожгли «дом некой», в котором «бе высоконка горенка». В ней «живяху девы и жены, всех пятерица». Увидев огонь, охвативший дом, они «ужаснушася зело, не чином и не обычно вопия горце, видя своих горящих и неистово кричащих». Вскоре наступил и их черед: «верзахуся долу и всеядцу огню себе даваху; а инии, загоревся, крича и вопия, языки изо уст на пядь от великия болезни вон изсоваху и друг с другом объемшеся, вкупе упадаху» [6, с. 25].

Изложение кошмарных фактов, связанных с самосожжениями, перемежается в труде Евфросина с эмоциональным обращением к простым людям, потенциальным жертвам проповеди самосожигателей: «Отроки и девицы и младенцы со старцы, мужи с женами! Нихто не избуди! В воду и в огонь! Топитеся и давитеся! О слезы, слезы! Теките по бедных, о недорослых и перерослых старцох и младенцох, о умилном возрасте и милости достойном, вдовицы же и девицы, яко горлицы и голубицы! Что они знают? Только безответны: куды их послали, туды и пошли!». Евфросин описывает судьбу самосожигателей, погубленных неким Василием. Как и многие другие старообрядческие наставники, Василий обладал несомненными психологическими познаниями и ораторскими способностями. Применив свои незаурядные возможности, он уничтожил множество людей: «всех сожог Василей, волных и неволных, не много же волных, боле же неволных, да и волныя, что неволныя: понеже суть прельщении», т.е. обманутые. Жалость к несчастным «простецам», обманутым коварными старцами, сменяется в «Отразительном писании» презрением к тем, кто сам, добровольно выбрал для себя ужасную участь: «яко же свинии, запершеся в свинарник, опаляете себе сами губительною смертию» [6, с. 39].

Продолжая описания смертей в огне, Евфросин пишет как во время «гари» родственники препятствуют спасению. Архивные документы показывают, что родственные чувства играли заметную роль в распространении «гарей». Евфросин обращает на эту закономерность особое внимание. Некий старик, «уже пламенем затлел», но все еще надеялся спастись. Он «скочил на забор, через [забор перескочить] хотел». Но здесь вмешались его ожесточившиеся сыновья: «сынове де его родни» били отца по рукам бердышами, «и он, пребедной, и упал так в огонь» [6, с. 25]. В труде Евфросина есть примеры обратного характера: безжалостный отец губит своего сына в пламени «гари». В ответ на отчаянную просьбу: «Государь-батюшко, пусти, никак гореть не хочю!», он произносит роковые слова: «не пущу тебе, рече, но с собою сожгу!». «Кий змей и гад и скорпий так творит?» – задает риторический вопрос Евфросин. В другом случае в огне гибнет только что появившееся на свет дитя. Как пишет старообрядческий публицист, в числе самосожигателей оказалась беременная женщина. После начала самосожжения она «от великого ужаса младенца родила». Тогда наставник самосожигателей Кирилл, «похватя отроча, по нужи его крестил да тут же в огонь к матери немедля и бросил» [6, с. 25]. Отчаянная решимость самосожигателей сохранялось лишь на краткое время. Как писал Евфросин, если бы перед началом самосожжения «да ворота отворили, ни един бы от страха и ужаса не остался, – вси бы разбежались» [6, с. 25].

Манера изложения и, в особенности, аргументация Евфросина существенным образом отличается от доводов против самосожжений, приведенных в трудах православных полемистов – представителей «господствующей церкви» [7]. В то время как для них первоочередным аргументом стала душепагубность «гарей», для старообрядческого писателя оказалось важнее существование человека на «этом» свете. Писатель «встает на защиту человеческого тела», мучительно гибнущего в пламени. Он «не принимает смерть, так как она несет с собой уничтожение, разрушение, чудовищную деформацию живой плоти» [5, с. 269]. Картины загробной участи самосожигателей представлены у Евфросина в сравнительно небольшом объеме. Как утверждал старообрядческий литератор, предавших себя огню ожидает на «том» свете позорная и тяжкая участь. Они «в саванах лежат скорбны, сетующе и сипяще неподобно и озирающеся вспять, неизреченно трепещуще и яко бы мучения некоего ждуще». Причина их страха, говорилось далее, вполне объяснима. С севера на них надвигается «облак черен с шумом страшным». «Оне, осужденные», глядя на ужасную тучу, испытывают сильнейший страх и — «неизреченно трепетаху». Затем последовала загробная кара: из тучи «яко дождь силен, посыпашеся на них искры» [6, с. 73].

Иногда загробные страдания самосожигателей, как полагал Евфросин, проявлялись более заметным образом, служа назиданием тем, кто собирался свести счеты с жизнью. В Лопских погостах (на севере Карелии), по свидетельству того же автора, уцелевшие после самосожжения местные жители «слышавше крик ужасный на том месте, идеже себе сожгоша, и вопль страшный даже и до четыредесять дний схождаше всем слышащим, страх и ужас, и скорбь не малу всем творяше» [6, с. 73]. Ужас, вселяемый в души современников самосожигателями, препятствовал новым смертям в огне. Новые «гари» могли происходить лишь под влиянием умелой пропаганды. Здесь требовались усилия мужественных, решительных и отлично подготовленных наставников. И они незамедлительно появились. Евфросину пришлось вступить с ними в заочную борьбу.

Кошмарные картины гибели простых людей служат у Евфросина фоном для портретов наставников, коварных учителей «самогубительной смерти». Если в самосожжении не принимал участие никто из образованных старообрядцев – «книжников», то это странное обстоятельство вызывало недоумение современников. Излагая историю «гарей» конца XVII в. в Каргопольском уезде, Евфросин пишет: «все простецы, не бе в них ни единого книжника, то тако просто запершися, зажгошася» [6, с. 77]. Как правило, во главе сообщества самосожигателей находился лидер – образованный и энергичный старец. По этой причине образам руководителей самосожжений уделялось особое внимание. Перу старообрядческого публициста принадлежит обширный набор эпитетов, характеризующих жестоких «водителей на гари». Они, писал Евфросин, «великие злотворцы, мерзские учители, скверной своей корысти ловители, злии ненавистницы» [6, с. 48]. Каждый из них «губитель и злой прельститель, душеяд и душеглот» [6, с. 52]. Это «мрачные детины», «истлители», «зверодушници», «юноши наглые и свирепые», «лжехристомужи», «бессовестии наместници», «пагубы внуци», «заблудящий скот», «скверн всяких рачители и объядения служители», которые пользуются имуществом и запасами продовольствия погибших в огне людей. Организаторы самосожжений проводят дни в сытой праздности, «весь день жря, а нощию спя». Они объедаются «маслами и сметанами, сырами и яйцы, присно и всегда без меры», постоянно носят нарядную одежду, «аки женихи от браку» [6, с. 37]. Старцы цинично призывают к самосожжениям. Евфросин негодует: «Не болно вить вам и не жарок огонь, не нашему телу и не нам в нем кипеть, а чюжая та болеснь легка сотворена и мочно нам подвизатися в чюжих телесах» [6, с. 17].

От коварных наставников самосожжений необходимо избавляться всеми силами, не впускать их дома: «почто таких плюгавцов-поганцов в домы пущаете? Почто окаянных врагов Божии и своих пищею питаете? Достойни они, окаянии, со свиниями жировати, песию же пищю, яко пси, пожирати». Сами они, полагал старообрядческий писатель, всячески уклоняются от огня. По словам Евфросина, их главная идея проста: «Святы страдальцы, спешите! Все сгорите! На нас не смотрите: мы веть учители» [6, c. 49]. Они гибнут только в том случае, если сами прельщенные ими местные жители силой удерживают их в предназначенной к «згорению» постройке. Так, «на Онеге» (близ Онежского озера) решительно действовал старообрядец Емельян, «села обтекая, в огонь собирая». Перед самосожжением он обратился к собранным им страдальцам: «Пустите де меня, отцы, на окиян погулять, и так де вас много и без меня сгореть мочно». Но собранные им «насмертницы» решительно отвечали: «Охотняе нам гореть, как ты с нами сгоришь, обещал ты нам рай да царство, буде же и сам с нами тамо; не мило нам и царство, как тебя с нами не узрим!» [6, с. 54]. И Емельян погиб в огне второго палеостровского самосожжения.

В некоторых старообрядческих полемических произведениях сохранились гротескные свидетельства о том, как провоцировались гонения. Помышляющие прибегнуть к самосожжению старообрядцы спрашивали у своих наставников: «А где же гонители?». И старцам ничего не оставалось, как своими отчаянными действиями привлекать беспощадных мучителей под стены дома, специально построенного для «гари». Вполне вероятно, что эти действия имели глубокие психологические причины. Подсознательно старообрядцы стремились не к смерти, а (инстинктивно) к спасению своей жизни, и карательный отряд, при всей жестокости принимаемых им мер, расценивался как последняя возможность избежать лютой смерти. Но для старообрядческого наставника решение проблемы представлялось необычайно простым и совершенно не препятствовало осуществлению его замысла. В изложении Евфросина типичный ответ старца выглядел следующим образом: «В церковь аз иду, последуйте мне». Зайдя в церковь, старообрядческий наставник намеревался совершить святотатство: «у попа чашу похитив, причастие пролью». Далее он переходил к серьезному политическому преступлению: «царя и патриарха и всю ересь прокляну». И теперь ответные репрессивные меры властей не заставят себя ждать. Они связаны с поступками старообрядческого наставника, вступившего в рукопашный бой со священником: «поп за меня, а вы за попа; связав отступника, под церковь бросим; отпишут от нас к началу, и пришлют к нам посылку (карательный отряд. – М.П) – вот вам и гонение» [6, с. 58].

Иногда в старообрядческих сочинениях содержатся указания о том, что наставники самосожигателей распространяли ложные слухи о приближении солдат, чтобы подтолкнуть напуганных людей к последнему роковому шагу. Как пишет Евфросин, коварный «губитель братский» Иван Кондратьев сообщил своим сподвижникам: «Лютая беда и бесконечная нас постиже: два полковника с полками, с копии и з бердышами [идут] мучить нас и к антихристу приводить!». В ответ раздался всеобщий крик: «беги, беги в поломя, зажигайся, не медли!». Но на самом деле никакой угрозы нет: «А и бес ли гоняет? Полковников не бе и полки не явлены» [6, с. 59]. Евфросин считал такой способ организации самосожжений типичным: «Все-то вы таковы, самосожжения столпы: чем бы ни устрашить, толко бы в огонь поспешить!» [6, с. 61]. Эта важная мысль повторена в произведении Евфросина: «Так то везде те саможженцы горят: любо учители солгут, любо сами на себе беду возволокут» [6, с. 75]. Страх самосожигателей перед грядущей властью Антихриста, толкающий их к ритуальному суициду, и вовсе становится предметом простонародных язвительных насмешек Евфросина. Об одном из наставников самосожигателей он пишет: «порты посмрадил, трепеща от Антихриста» [6, с. 88]. Ярый противник самосожжений, Евфросин не жалел мрачных красок для изображения наставников самосожигателей: «бедный старичок-черничок, учит по уставом диким и лешим, вякает же, бедной, что кот заблудщей». Суть его смертоносного учения предельно проста: «как себе не убей, толко говори, что за Христа; хоть в болото, хоть в лоханю потопися и ртом нахватайся мерския воды и захленувся умри <…> – все то добро и Богу угодно» [6, с. 57].

Жестокость и невежество самосожигателей проявляется в разных драматических ситуациях и принимает всевозможные формы. Так, некоторые старообрядцы («мнози юноши») использовали самосожжения для того, чтобы легко расстаться с прежними надоевшими женами и побыстрее найти себе новых: «жен своих сведше и сожегше, после поженились» [6, с. 70]. Евфросин резюмирует свои наблюдения: «Зрите ли, самосожигатели, своих апостол дерзость, а ваше безумие?». Затем он ставит перед собой непростую задачу пересчитать их пороки: «первое – млады, второе – безстудны (бесстыдны. – М.П.), третье – неуки, четвертое – безначальством себе льстяще, пятое – житием растленни» [6, с. 37]. От такого рода наставников следует уклоняться всеми силами: «Послушайте, о братие господие, и вонмите и сего неизвестного пути самосожжения уклонитеся и сами прелестными учители возгнушитеся, зря (т.е. видя. – М.П.) их толикое неустроение и безумие!». За свою проповедь они достойны лютой казни: «Не подобает таковым губителям прочее жити, но яко общих врагов камением побити» [6, с. 41]. Для того, чтобы оттолкнуть потенциальных страдальцев от грозящей им мучительной смерти, Евфросин подробно излагает мотивы, которыми, по его мнению, руководствуются наставники самосожигателей.

Организаторами самосожжений, полагал Евфросин, повторяя расхожее обвинение, неоднократно повторенное затем во множестве исторических трудов, движет отнюдь не благочестие, а разнообразные пороки. Они соблазняют «бедных дев», поясняя им, что грядущее самосожжение полностью смоет грех. Зачатые вне брака дети «обидимы» еще до появления на свет: они гибнут в огне. Евфросин обвинял лицемерных старообрядцев-проповедников самосожжений и в других грехах: корыстолюбии, стремлении захватить имущество погибших в огне («животишка бедныя на розживу себе емлют»), уничтожении во время «гарей» древних, редких, зачастую чудотворных, икон и церковных книг. Перед вторым самосожжением в Палеостровском монастыре старообрядцы захватили церковные книги в трех окрестных храмах, а также забрали древние иконы, несмотря на то, что местные жители пытались откупиться и предлагали огромную по тем временам сумму: «триста рублей мужики откупу давали». Местные старухи, живущие на погосте, обратились к наставнику самосожигателей с отчаянной мольбой. Они «со слезами возопиша: “Государь Емельян Иванович! Отдай нам иконы Господа ради!”». Но и тогда старец остался непреклонен. Более того, он недвусмысленно пригрозил разрушить местный приходской храм: «За ваши де слезы и церковь вам оставих; – приводит его высказывание Евфросин, – аще ли еще восплачете, то и столп тот разорю, сиречь церковь до основания раскачаю!» [6, с. 69]. Евфросин описывает происходящее с возмущением: «Прилично ли тако християном творити – книги жещи и иконы пресвятыя?» [6, с. 70]. От имени наставников самосожигателей он в карикатурном виде излагает тайные мысли тех, кто призывает к огненной смерти: «не устанем бдяще, дондеже нам преслушных всех прежжом; иных терпение, – а наши венцы; иных телеса страждут, – а нам похвала; пусть оне згорят, а нам нет той нужды, мы еще побудем на белом сем свете, было б кому их, покойников, за упокой поминати». После гибели множества крестьян удастся по-своему распорядиться их имуществом: «а имению их отморному кто будет наследник, мы то после их, страдальцев, все добре построим: матерем и отцем по пустыням рознесем, и везде их помянут и нас за то похвалят» [6, с. 17].

Перу Евфросина принадлежат яркие описания мест, где совсем недавно бушевало пламя, а ныне видны кошмарные следы недавней трагедии. Осматривая место, где еще недавно бушевал огонь, современник видел «умилен позор (зрелище. – М.П.) и слезам достоин: едина лежит дева <…>, а плоть вся цела, повержена огнем» [6, с. 22]. Пришедшие на место, где еще недавно бушевал огонь, видели «позор ужастен». Тела сгоревших «в толстоту велику раздулись». Они «жареным мясом пахнут; иные же лежат целы, а за что потянешь, то и оторвется». Среди сгоревших тел «пси же ходят, рыла зачерневши, печеных тех мяс едуще» [6, с. 23]. Так распространенная в старообрядческой среде красивая метафора «смерть–пир», на котором праведники-самосожигатели обретают бессмертие, обретает совершенно иной, «буквальный и страшный смысл: человеческая плоть становится снедью: <…> жареной, печеной, тушеной человечиной» [5, с. 270]. Евфросин предписывает своим сторонникам терпеть любые мучения от «никониан», но не совершать самоубийство во имя веры. Он призывает «гонимым бегати, самем не наскакивати, ятым (схваченным. – М.П.) же не отступати, но мужески о Христе страдати». Самосожжения объявлялись совершенно неприемлемыми: «убийства же самоистреблением всякий путь, а наипаче самосожигательный, отнюдь да отсечется» [6, с. 114]. Ведь самосожжения в конечном итоге приведут к опустошению и гибели Руси: «всех людей пригубите, да светлой России сотворите опустение, а Поморье и Пошехонье уш (уже. – М.П.) и запустошили» [6, с. 61].

Подводя итоги, отметим, что в конце XVII в. формирующееся учение о самоубийствах стало предметом оживленных дискуссий. Особенно плодовитыми оказались непосредственные участники событий: радикальные старообрядцы («капитоны») и их противники, чьи воззрения оказались более умеренными («правоверные»). Как пишет профессор П.С. Смирнов, «правоверные питали отвращение к капитонам; капитоны ненавидели их; те и другие называли друг друга еретиками» [8, с. 62]. Тогда же, в атмосфере страха и ненависти, образованные противники «гарей» разработали систему богословских аргументов, призванную предотвратить распространение эпидемии массовых самоубийств. Их решительный ответ поборникам самосожжений стал уникальным этапом в истории формирования старообрядческой идеологии. Как показало дальнейшее развитие трагических событий, богословские аргументы не смогли поколебать решимость сторонников «огненной смерти» и, тем более, не оказали никакого влияния на проповедников самоубийств. Несмотря на все призывы одуматься, самосожжения продолжались и в XVIII в., а отдельные рецидивы имели место и в XIX столетии [9, с. 86–111].


Библиографический список
  1. Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев: проблемы историографии // Религиоведение. 2012. № 2. С. 33—42.
  2. Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев по данным фольклора // Гуманитарные научные исследования. Октябрь 2013. № 10. С. 3. [Электронный ресурс]. URL: http://human.snauka.ru/2013/10/4051 (дата обращения: 03.11.2013).
  3. Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев в XVII–XIX вв.: проблемы географии // Вопросы истории и культуры северных стран и территорий. 2012. № 1 (17). С. 40–50.
  4. Румянцева В.С. Народное антицерковное движение в России в XVII в. М.: Наука, 1986. 436 с.
  5. Елеонская А.С. Гуманистические мотивы в «Отразительном писании» Евфросина // Новые черты в русской литературе и искусстве (XII–начало XVII в.). М.: Наука, 1976. С. 263–276.
  6. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжений1691 г. / Сообщ. Х. Лопарев. СПб., 1895. 468 с.
  7. Димитрий Ростовский. Розыск о раскольнической брынской вере, о учении их, о делах их, и изъявление, яко вера их неправа, учение их душевредно, и дела их не богоугодны. М., 1855. 498 c.
  8. Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. Исследование из начальной истории раскола по вновь открытым памятникам, изданным и рукописным. СПб., 1898.
  9. Пругавин А. Самоистребление. Проявления аскетизма и фанатизма в расколе (Очерки, аналогии и параллели) // Русская мысль. 1885. Кн. 1. С. 77–111.


Все статьи автора «Пулькин Максим Викторович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: