Проблема отчуждения бедных от богатых, проблема падения братства между людьми, ненависти одной нации к другой, отчуждающая сила денег и «товарный фетишизм»  ясно констатировались и Достоевским, и К. Марксом. Но мыслители по-разному пытались преодолеть отчуждение. В своей теории преодоления отчуждения К. Маркс предлагает устранить экономическую причину подобного состояния общества. По мнению немецкого мыслителя, необходимо упразднить частную собственность на средства производства для того, чтобы разрешить систему этих  экономических противоречий. Если проект немецкого мыслителя был в определенной мере научен и, следовательно, более «легок» для реализации, то проект Достоевского, который тоже пытался сформулировать концепцию преодоления отчуждения между людьми, не обусловлен экономическими изменениями общества. С одной стороны, Достоевскому неприятен эгоизм и индивидуализм, обособленность человека от человека: «Начало особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своем собственном Я, сопоставления этого Я всей природе и всем остальным людям, как самоправного отдельного начала, совершенно равного и равноценного всему тому, что есть кроме него. Ну, а из такого самопоставления не могло произойти братства. Почему? Потому что в братстве, в настоящем братстве, не отдельная личность, не Я, должна хлопотать а праве своей равноценности и равновесности со всем остальным, а все-то это остальное должно бы было само прийти к этой требующей права личности, к этому отдельному Я, и само, без его просьбы должно бы было признать его равноценным и равноправным себе, то есть всему остальному, что есть на свете»[1].

Но как писатель предлагает преодолеть это отчуждение человека от другой личности?  По мнению Достоевского, Россия в цивилизационном контексте противоположна отчуждающей силе западного эгоизма. Россия не есть индивидуалистический Запад. В русской аграрной общине писатель видел прообраз единения между людьми, через братское крестьянское отношение друг к другу в рамках аграрной общины можно преодолеть отчуждение между людьми. В русской патриархальной общине идеалы взаимопомощи, поддержки, соборности не утрачены, а наоборот, даже окрепли. В этой идее отсутствия в русском человеке эгоистического буржуазного начала писатель сближается с народниками. Как совершенно справедливо уточняет Н.А. Бердяев, Достоевский был своеобразным православным народником. В западной цивилизации Достоевский видел непреодолимые противоречия, общество, в котором существовали люди, было в  высшей степени атомизировано, распались все связи между личностями. В русской общине, наоборот, практически отсутствовало межличностное отчуждение, альтруизм и жертвенность – главные архетипы русского человека. Достоевский настаивает на  том, что личность должна пожертвовать собой ради общества: «Я приношу и жертвую себя для всех; ну, вот и надобно, чтобы я жертвовал себя совсем, окончательно, без мысли о выгоде, что вот я пожертвую обществу всего себя и за это общество отдает мне всего себя»[2]. Достоевский предлагает привилегированным сословиям русского общества повернуться лицом к народу, отдать свой долг податному сословию, в народе писатель видел идеалы правды и справедливости, которые были утрачены правящей элитой русского общества. «Чем беднее и ниже человек наш русский, – говорит старец Зосима в романе «Братья Карамазовы», – тем и более в нем сей благолепной правды заметно, ибо богатые из них кулаки и мироеды во множестве уже развращены, и много, много тут от нерадения и несмотрения нашего вышло! <…> Мечтаю видеть и как бы уже вижу ясно и грядущее наше: ибо будет так, что даже самый развращенный богач наш кончит тем, что устыдится богатства своего перед бедным, а бедный, видя смирение сие, поймет и уступит ему с радостью и лаской ответит на благолепный стыд его[3]».

В русской революции 1917 года есть большая вина именно правящих сословий, которые потеряли органическую связь с русским народом, с огромными массами населения, у них не было возможности опереться на русскую почву, они ее безвозвратно утратили.  Н.А.   Бердяев отмечает, что в русском народничестве ощущается осознание раздельности монолита нации на стихию царскую и народную стихию. Достоевский и народники идеализировали податное сословие из своеобразного инстинкта самосохранения, постепенно высшие слои общества, прежде всего интеллигенция, утратили веру в царя и Бога, и лишь в русском простом народе, по мнению Достоевского, нужно искать спасение. «Для Достоевского правда в мужиках, а не в интеллигенции, – пишет Бердяев. – Мужики знают истинную веру. У высшего культурного слоя отнимается право чувствовать себя органической частью народа, раскрывать в собственной глубине народную стихию»[4].

По мнению писателя, атеизм и безбожие – это удел европейски просвещенного привилегированного сословия, в русском народе не началось еще это разложение. Достоевский был  своеобразным представителем русского религиозного народничества, однако у этого направления общественно-политической мысли были свои атеистические представители.  Мы можем утверждать, что и для  религиозного, и для атеистического народничества характерна излишняя идеализация русской общины. Достоевский писал о том, что буржуазные отношения не коснулись России, можно говорить о своеобразном многовековом аграрном коммунизме на Руси –  буржуазный индивидуализм не коснулся еще крестьянского быта. Эгоизм и обособленность человека от человека не характерна  для  русской крестьянской общины, артель не знала разлагающего влияния частной собственности на средства производства, не началось своеобразное «гниение», как на Западе. Появилась надежда, что Россия избежит «неправды» капиталистических отношений, русское общество безболезненно преодолеет всякое отчуждение между людьми. В своем знаменитом письме В. Засулич К. Маркс не исключал для России особого пути развития, но в то же время предупреждал, что община может «сгнить» в результате развития буржуазных отношений в деревне. Отчуждающая сила капитала может уничтожить объединяющую идеологию своеобразного аграрного коммунизма: «Просто потому, что благодаря экономическим фактам, анализ которых завел бы меня слишком далеко, перестало быть тайной, что нынешнее положение общины не может больше продолжаться, что просто в силу хода вещей нынешний способ эксплуатации народных масс уже не годится. Следовательно, нужно что-то новое, и это новое, преподносимое в самых разнообразных формах, сводится постоянно к следующему: уничтожить общинную собственность, дать более или менее самостоятельному меньшинству крестьян сложиться в сельский средний класс, а огромное большинство превратить просто в пролетариат»[5]. Идеализируя русскую общину, где, по мнению писателя, практически отсутствует отчуждение человека от человека, Достоевский плохо уловил разрушительную тенденцию, уже господствующую в обществе,   разрушительные для  человеческих отношений буржуазные стереотипы поведения уже коснулись деревни, в русской общине уже началось расслоение. Деревня раскололась на три враждующее между собой социальные группы: на деревенскую бедноту, так называемых середняков и зажиточных крестьян.

После октябрьской революции 1917 года гражданская война коснулась и деревни, невозможно уже было вести речь об отсутствии сословных противоречий между кулаками и деревенской беднотой, Капиталистическое отчуждение, к сожалению, в определенной степени коснулось и русской крестьянской общины.

Надежда на русскую общину была экономической основой мировоззрения писателя, но была и идеологическая основа преодоления отчуждения между людьми. Необходима православная вера, именно в идее православной соборности произойдет объединение разделенного общества. Идея духовного единения народа очень ярко выражена у Достоевского. Братство между людьми возможно лишь благодаря свободной  христианской любви к человеку. Идея духовного братства – одна из основных православных идей. И, по мнению Достоевского, братство людей возможно лишь во Христе и через Христа, культ которого писатель пронес через всю жизнь: «Любите друг друга, и все сие вам приложится» –  восклицает Достоевский почти словами Евангелия[6]. По мнению писателя, объединение людей произойдет не благодаря переустройству экономического   базиса, как в проекте К. Маркса, а благодаря реорганизации человеческой души. Достоевский не верил в возможность  атеистического братства между людьми. Если убрать веру в сверхъестественное, веру в Абсолют, то мир может погрузиться в непримиримую борьбу между людьми. Об этом пишет  почитатель Достоевского Н.А. Бердяев: «Братство во Христе есть соединение личностей. Братство без Христа, товарищество, есть соединение безличное, в нем нельзя различать ликов»[7].

Существует  глубинное противоречие  православно-народнического  и марксистского подхода  к вопросу преодоления отчуждения. Достоевский стремится выработать христианский проект преодоления отчуждения между людьми. Проблема марксизма, по мнению писателя-философа, в том, что  немецкий мыслитель – К. Маркс – всецело на стороне общества, а не личности. Тогда как в проекте Достоевского и индивид,  и род в своем взаимодействии равнозначны, одинаково ценны. «Здесь Достоевский с поразительной проницательностью формулировал совершенно парадоксальный принцип христианской этики, – пишет Б.П. Вышеславцев, – индивидуализм и  всеобщность – равноценны»[8].

В идее соборности происходит своеобразный синтез,  единство противоположностей. Основываться оно должно на любви, единомыслии и соучастии. Соборность как своеобразный «проект» преодоления отчуждения, по   мнению Достоевского, относится не только к проблеме межличностного взаимодействия, но и расширяется до пределов всего мира, вселенной.  В романе «Идиот» князь Мышкин говорит: «Посмотрите на ребенка, посмотрите на Божии дары, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят»[9]. В этом высказывании проявляется полная гармония героя с миром  и обществом. Многие персонажи Достоевского, проповедующие православие, показывает удивительную гармонию взаимодействия с миром и людьми. Личность поручает себя обществу, всем и каждому, всецело, но, с другой стороны, и общество отдает себя личности, каждой отдельной индивидуальности, – тоже всецело, предоставляет каждой личности все свои общественные силы, заботится о ее расцвете и развитии. Но где же все-таки эта гармонизирующая основа? На чем основывается победа над отчуждением? По мнению Достоевского, православная соборность способна победить страх и одиночество современного человека. Религия способна сближать людей, но проект Достоевского содержит некоторые противоречия. Религия может являться не только средством преодоления отчуждения, напротив, она может способствовать нарастанию противоречий между людьми. Можно найти немало подтверждений в историческом прошлом любых народов самой радикальной религиозной нетерпимости и вражды. Ни о каком преодолении отчуждения в данном контексте не может быть и речи, религиозная нетерпимость провоцировала войны, впрочем, правильнее можно сказать о прикрытии религиозными догматами экономической экспансии одного народа против другого.  Достоевский и сам страдал  религиозной нетерпимостью, всячески восхвалял православную веру и, наоборот, критиковал протестантизм и католичество. Католики и протестанты, по мнению Достоевского, являются людьми второго сорта, а истина заключается исключительно в православии. Достоевский пришел к этой мысли, потому что увидел кризис католического и протестантского сознания. Писатель говорит, что в католичестве и протестантизме произошло перерождение религии, поблек образ Христа и можно утверждать о появлении тенденции подчинения небесного земным, прагматическим интересам. В католичестве полностью уничтожен дух свободы, в протестантизме же произошло подчинение духовных ценностей  идее материального благополучия.  Протестант, по мнению Достоевского, подчинен идее финансового благополучия, идее «золотого тельца». Но невозможно одновременно служить Богу и мамоне: «Пусть это покамест моя химера, но зато Лютеров протестантизм уже факт: вера эта есть протестующая и лишь отрицательная, и чуть исчезнет с земли католичество, исчезнет за ним вслед и протестантство, наверно, потому, что не против чего будет протестовать, обратиться в прямой атеизм и тем кончится»[10].

Религия, как доказывают исторические факты, не только объединяет, но еще и  разъединяет людей, религиозная нетерпимость – это  еще одна форма отчуждения человека от человека. Главное противоречие заключается в том, что чрезвычайно трудно определить, какая религия является «истинной», «более правильной», более способствующей диалогу Бога и человека. Достоевский выразил это противоречие в своем «Дневнике писателя». У каждого народа формируется свое религиозное сознание  и система религиозных культов. Писатель утверждает, что в русском народе практически отсутствует религиозная нетерпимость к представителям других вероисповеданий .

В целом в идее религиозной исключительности православия есть негативные стороны, так как истина должна находиться в диалоге, а не в монологе. Православие, вероятно, не самая «идеальная» религия, однако Достоевский признал  за православием высшее начало духовной жизни, и  в этом субъективном подходе писатель сближается со славянофилами.

Но можем ли мы сказать, что церковная  православная деятельность полностью соответствовала всей полноте христианской истины, что не было в православии того, что так яростно критиковал Достоевский в католичестве? Необходимость преодоления различных форм религиозного отчуждения есть, но как  организовать этот процесс. Пойдут ли религиозные конфессии на сближение? Взаимные обвинения и претензии способствуют ослаблению христианской веры. Достоевский сам не смог избежать своеобразного религиозного отчуждения, которое выражалось у писателя в достаточно острой критике католичества и протестантизма.  Его современник Л.Н. Толстой в своей «Исповеди» с сожалением    отметил, что религия не только объединяет, но и разделяет людей. Религиозная самоуверенность каждой из конфессий вызывает у Л.Н. Толстого оторопь и сомнение –  как определить, в какой именно религии легче достичь гармонии между Богом и человеком: «Соблазн этот до такой степени очевиден нам, образованным людям, жившим в странах, где исповедуются разные веры и видавшим то презрительное, самоуверенное, непоколебимое отрицание, с которым относится католик к православному и протестанту, православный к католику и протестанту и протестант к обоим, и так же отношение старообрядца, пашковца, шекера и всех вер, что самая очевидность соблазна в первое время озадачивает. Почему истина не в лютеранстве, не в католицизме, а в православии? Его учат в гимназии, и ему нельзя не знать, как это не знает мужик, что протестант, католик точно так же утверждают единую истинность веры»[11]. Л.Н. Толстой, в отличие от Достоевского,  не был так уверен в спасительности и истинности православной религии,  он предположил, что истина может заключаться не только в православии. Достоевский уловил противоречия буржуазного общества, отчуждение человека от человека, презрение богатого  к бедному, зависть бедного к богатому, и подобное состояние общества  вызывало у Достоевского отчаяние. Писатель задумывается над  вопросом: как объединить людей, «синтезировать» разрозненные элементы общества.  Перу Достоевского принадлежат замечательные  слова сострадания и жалости к бедному человеку. В этом аспекте он, может  быть, даже превзошел К. Маркса, немецкий мыслитель все-таки не был писателем. Но, осознав отчуждение человека от других людей и общества в целом,  Достоевский предлагает несколько идеалистический проект преодоления этого состояния, надежда на русскую общину и идеал православной соборности  исторически все-таки не оправдала себя.  Русская община, только начинавшая расслаиваться на кулаков и бедноту во времена Достоевского, была практически ликвидирована аграрной реформой П.А. Столыпина, не изменила отношения отчужденности индивида от индивида и православная соборность. Религия, как показала историческая практика, не только не сделала человека более гуманным и добрым, но, напротив, нередко способствовала своеобразному  религиозному отчуждению.

Сколько лет может понадобиться богатому человеку, чтобы вдруг осознать всю искаженность и антидуховность своей жизни и снизойти до менее удачливого бедного человека, руководствуясь словами Христа: «Продай имение твое  и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах»? (Матфей, 19:21). Трудно снизойти до простого человека. Как блестяще показал почитатель Достоевского Н.А. Бердяев, буржуазия не верит ни в Христа, ни в Антихриста. Трудно надеяться, что человек, пораженный жаждой наживы, вдруг раздаст свои миллионы нищим и перестанет самодовольно противопоставлять себя другому. Русский философ в своей статье упоминает о том, что буржуа обеспокоен только материальными благами, обеспокоен дарами только этого мира и находится в своеобразном плену у «золотого  тельца»: «Буржуа, даже когда он добрый католик, верит лишь в этот мир, и не верит в тайну Голгофы. Буржуа есть существо, которое не хочет себя трансцендировать. Трансцендентное мешает ему устроиться на земле. Буржуа может быть «верующим» и «религиозным», и он даже взывает к «вере» и «религии», чтобы сохранить свое положение в мире. Но «религия» буржуа есть всегда религия конечного, заковывающая в конечном, она навсегда закрывает духовную бесконечность»[12]. Можно, конечно, говорить о том, что нередко привилегированные сословия идут на контакт с нижестоящими социальными группами, но это все-таки исключение, чем правило. Буржуазное общество – это общество двух отчужденных половин, разделенное общество.

Также подверг достаточно жесткой критике идеалистический проект преодоления отчуждения В. В. Розанов. В своей статье философ говорит о том, что ждать, когда привилегированные сословия, опираясь на православную веру, наконец-то  снизойдут до податного сословия, придется слишком долго и что, возможно, в истории вообще не удастся преодолеть отчуждение между людьми. В.В. Розанов видел все разлагающие и обособляющие факторы мамонистического общества, видел социальную несправедливость, пьянство, нищету рабочих. Дети этих рабочих вынуждены продавать себя, как это делала Соня Мармеладова. Всему виной – сокращение производства, увольнение  с предприятия. В.В. Розанов напишет: «И вот мимо окна хибарки, где сидят утром «рассчитанные» рабочие, проезжает на тысячных рысаках, в фантастически комфортабельном экипаже лоботряс – сынок фабриканта, – который «из чистоплотности» и не возьмет, побрезгает взять хоть для минутного удовольствия дочь этого работника. Достоевский в «русском решении вопроса» говорит,  что нужно дождаться «Власов» некрасовских, когда этот лоботряс – сын фабриканта, учащийся в одном из привилегированных заведений, «превратился во Власа», и у него

Сила вся души великой

В дело Божие уйдет.

Но сколько же именно миллионов лет надо этого блистательного события дожидаться, когда вот малютка-то умирает на руках, и это дело дней и часов»[13]. Как видим, проект Достоевского, по мнению В.В. Розанова, еще более утопичен, чем проект преодоления отчуждения, который предложил цивилизации  К. Маркс. Идея К.Маркса о преодолении социального отчуждения есть гуманистическая идея, но мы должны констатировать, что, ни «атеистический» проект К. Маркса, ни «религиозная» концепция Достоевского не способны были объединить все общество.  Немецкий мыслитель не идет в глубь осознания всех причин отчуждения, история показала, что недостаточно только изменить сущность экономики, чтобы «склеить» расколотый мир. Совершенно справедливо пишет о недооценке К. Марксом «внутренних» причин отчуждения С.В. Поросенков: «Но в понимании К. Маркса это самоотчуждение невидимо «изнутри» отдельного существования, претерпевающего такое изменение. Оно проявляет себя и вообще доступно пониманию и рациональному выражению в мышлении лишь через формы отношений между людьми»[14]. Немецкий мыслитель в своей социально-философской системе видит только экономического человека, сфера психики, духовность стоит для данного мыслителя на втором месте, первичен материальный базис, а надстройка является производной этого базиса. Если же человек остается существом материальным и сугубо экономическим, духовная же его природа признается иллюзорной и подчиненной базису, то человек остается рабом, ни о каком преодолении отчуждения невозможно говорить. Свободный раб снова выбирает рабское существование, которое будет являться эманацией его внутреннего несвободного состояния. Опыт советского проекта дает нам материал для анализа огромной сложности проблемы отчуждения, и в рамках осуществления утопии так и не удалось полностью «склеить» расколотую цивилизацию. Несмотря на то, что точек соприкосновения с теорией отчуждения  К. Маркса у Достоевского, пожалуй, больше, чем с теорией отчуждения экзистенциалистов, мы не можем сказать, что творчество писателя было чуждо представителям этого философского направления. Внутренние, глубинные причины отчуждения рассматриваются Достоевским не менее объемно, чем внешние. В экзистенциализме концепция отчуждения рассматривается под несколько другим углом, чем в теории К. Маркса. Под отчуждением экзистенциалисты подразумевают совсем иное: отчуждать могут не только экономические отношения, как в теории К. Маркса, но и само общество может навязывать личности стереотипы поведения, тем самым, отстраняя от нее  (личности) ее настоящую, подлинную сущность.

1.  Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 4. Л.: Наука, 1988-1996. С. 106.
2. Там же. С. 429.
3. Там же. Т. 9. С. 356.
4. Бердяев Н. А. Смысл творчества. М.: АСТ, 2002. С. 488.
5. Маркс К. Из ранних произведений. – М.: Госполитиздат, 1956. С. 450.
6. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 4. Л.: Наука, 1988-1996. С. 108.
7. Бердяев Н.А. Философия неравенства. – М.: ИМА-Пресс, 1990. С. 179.
8. Вышеславцев Б. П. Достоевский о любви и бессмертии // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990. С. 404.
9. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 6. Л.: Наука, 1988-1996. С. 554.
10. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. М.: Азбука, 1999. С. 318.
11. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в ХХII томах. Т. 16. М.: Художественная литература, 1978 – 1985. С. 160.
12. Бердяев Н.А. Царство духа и царство Кесаря. М.: Республика, 1995. С. 110.
13. Розанов В. В. Русская мысль. М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. С. 150.
14. Поросенков С. В. Существование и деятельность в определении ценностного отношения. – Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та, 2002. С. 95.

Все статьи автора «Лесевицкий Алексей Владимирович»