ИНСТИТУТ КОНФЛИКТА ИНТЕРЕСОВ С ПОЗИЦИЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ ТЕХНИКИ

Симашенков Павел Дмитриевич
ЧОУ ВО «Международный институт рынка»
г.Самара, кандидат исторических наук, доцент кафедры ГМУ и правового обеспечения государственной службы

Аннотация
статья посвящена сравнительному исследованию нормативных и правоприменительных аспектов предотвращения конфликта интересов на государственной и муниципальной службе. Выявляя пробелы в законодательстве и конкуренцию норм, автор статьи предлагает сместить акценты квалификации конфликта интересов и вместо субъективных критериев уделять большее внимание объективным, характеризуемым как коррупционные правонарушения.

Ключевые слова: государственная служба, конфликт интересов, коррупционное правонарушение, коррупция


THE INSTITUTE OF CONFLICT OF INTEREST FROM THE STANDPOINT OF LEGAL TECHNIQUE

Simashenkov Pavel Dmitrievich
International Market Institute
Samara, associate professor at the PA chair, Candidate of Historical Sciences

Abstract
The author of the article viewed the outstanding problems of the institution of conflict of interests in the sphere of state civil service. According to the author, that institution is one of the main ways to fight with corruption. The author described the main reasons and conditions of its formation and suggested his own recommendations on prevention and regulation.

Рубрика: Политология

Библиографическая ссылка на статью:
Симашенков П.Д. Институт конфликта интересов с позиций юридической техники // Гуманитарные научные исследования. 2016. № 3 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2016/03/14305 (дата обращения: 22.02.2024).

Правительственная система из государства делает идола, которому приносятся в жертву все нравственные убеждения и силы.

Лишенный нравственной силы, человек становится бездушным и с инстинктивной хитростью, где может, грабит, ворует…

К.С. Аксаков

 

По мнению зарубежных аналитиков, на данный момент времени в РФ формально существует более жесткий нормативный контроль конфликта интересов, чем в государственном секторе девяти европейских стран:

  • Франции,
  • Германии,
  • Италии,
  • Португалии,
  • Испании,
  • Великобритании,
  • Венгрии,
  • Латвии
  • Польши.

Отечественная антикоррупционная парадигма проходит непростой период становления, когда жизненно важно определиться с приоритетами и координатами [2, с.115]. В качестве последних вот уже восьмой год выступают заокеанские наработки и рекомендации [4, с.38], вследствие чего власть, по нашему мнению, более озабочена местом России в международном рейтинге Transparency Int. [7, с.133], нежели приведением действующего законодательства в соответствие с удручающей реальностью [20, с.101]. Ярчайший пример такого когнитивного диссонанса – правовой институт конфликта интересов.

Следует заметить, что и поныне наиболее веским аргументом многих думских законотворцев-инноваторов в антикоррупционной риторике является апелляция к импортным наработкам («но вот в США же действует, но в Германии ведь работает и т.п.»). Сравним зарубежный опыт с отечественной спецификой его внедрения. Так, в США фактически нет иммунитетов для должностных лиц. Существует офис по правительственной этике (директор назначается президентом на пятилетний срок и утверждается Сенатом), на который возложена обязанность отслеживать и пресекать случаи конфликта интересов, вплоть до привлечения к уголовной ответственности.

Во Франции уголовно наказуемо деяние, именуемое «незаконным поиском интересов». Государственный служащий может быть обвинен в совершении этого преступления за деятельность после увольнения со службы в компаниях, находившихся под его контролем в течение последних пяти лет. После отставки министры в течение шести месяцев лишены права занимать руководящие посты в государственных или частных компаниях.

Британские парламентарии обязаны заполнять форму со следующими категориями декларируемых интересов:

  • директорство и любая оплачиваемая работа, в т.ч. оказание услуг клиентам;
  • спонсорство,
  • владение землей, имуществом, акциями и пр.,
  • подарки,
  • льготы,
  • представительские расходы, полученные членом парламента или супругом, а также партнером;
  • зарубежные поездки,
  • зарубежные льготы и подарки — полученные лично, супругом или партнером; и пр.

В октябре 1994 г. был создан независимый консультативный Комитет по стандартам  (поведения) в общественной  (государственной) жизни

В Германии государственным служащим предписано соблюдать тайну в отношении сведений, ставших им известными в процессе служебной деятельности, даже по истечении срока службы. Заметим: как тут не вспомнить пресловутую горбачевскую “гласность” и нынешнюю “прозрачность” государственных институтов [24, с.32] для всевозможных сплетен и слухов?

Конфликт интересов в форме «принятия выгоды» влечет за собой уголовное преследование и по немецким законам – ответственность наступает за снижение цены для частного пользования; снижение процентных ставок по займам; неоправданно высокую плату за официально одобренную работу по совместительству; наем на работу родственников гражданского служащего; предоставление неоправданно дешевого проживания и прочих “льгот”, вплоть до приглашений на эксклюзивные мероприятия [22, с.144] и услуги сексуального характера.

В Финляндии обоюдно извлекаемая выгода при даче/получении взятки может быть как материальной  (деньги, имущество, ценные бумаги и т.д.), так и нематериальной  (лоббирование чьих-либо интересов, помощь в проведении избирательной кампании и т.д.) характер. Финским чиновникам запрещается принимать подарки, угощения, пользоваться услугами увеселительного характера за счёт заинтересованных лиц, на прохождение дел которых они могут оказать влияние. Для справки: и определение коррупции в России (ст.1 ФЗ № 273 “О противодействии коррупции), и диспозиция ст.ст.290-291 Уголовного Кодекса РФ настаивает лишь на имущественном характере выгоды, да и принятие закона о лоббировании включено в национальный план противодействия коррупции на 2014-2015гг [13, с.95].

Отсутствие в Японии единого кодифицированного акта отнюдь не препятствует эффективному противодействию должностным злоупотреблениям. В частности, как преступление квалифицируются действия политических деятелей, лоббирующих за вознаграждение от заинтересованного лица выгодное дня них решение путём воздействия на государственных и муниципальных служащих. Более того: ведётся реестр лиц, против которых выдвинуты обвинения в коррупции или причастности к организованной преступности [1, с.2].

Как свидетельствуют приведенные примеры, сравнительно высокая эффективность введения в юридический оборот понятия конфликта интересов достигается не путем ужесточения санкций [5, с.147], а скорее за счет действия квазиюридических норм, органично совмещающих в себе правовые ограничения и этические запреты [10, с.155]. Зарубежные страны не чуждаются и расследований в случаях публичного подозрения, когда поведение чиновников становится особенно одиозным. В основе импортной модели противодействия конфликту интересов – юридический факт, свершившийся и потому вполне годный для анализа и квалификации [3, с.348].

Отечественная теория и практика “предотвращения и урегулирования” конфликта интересов, несмотря на использование зарубежной терминологии, едва ли противоположна ей по смыслу, ибо акцентируется не на объективных (“поиск интересов”, принятие выгоды”), а на субъективных признаках конфликтной ситуации [21, с.202].

Рассмотрим эволюцию нормативного закрепления этого понятия в отечественном законодательстве. Согласно ст.10 ФЗ “О противодействии коррупции” (в ред. 2008г.), под конфликтом интересов на государственной или муниципальной службе подразумевается ситуация, при которой

  • личная заинтересованность (прямая или косвенная) государственного или муниципального служащего
  • влияет или может повлиять на надлежащее исполнение им должностных (служебных) обязанностей
  • и при которой возникает или может возникнуть противоречие между личной заинтересованностью государственного или муниципального служащего и правами и законными интересами граждан, организаций, общества или государства,
  • способное привести к причинению вреда правам и законным интересам граждан, организаций, общества или государства.

Под личной же заинтересованностью (которая якобы влияет или может повлиять на надлежащее исполнение чиновником должностных (служебных) обязанностей) понимается возможность получения им при исполнении должностных (служебных) обязанностей доходов в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц.

Следовательно, базис конфликта – личная заинтересованность государственных и муниципальных служащих – мыслится исключительно в рациональном, материальном плане (доходы в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иные имущественные права). Но сама возможность их (не)получения – вопрос иррациональный, даже гадательный. Получается, потенциальный нарушитель должен письменно уведомить непосредственного начальника о противоречии, будоражащем его воображение: сможет он получить выгоду, насколько она гарантирована и т.п.? Логика закона позволяет считать письменное “покаяние” некоей гарантией снятия (или освобождения от) ответственности, предусмотренной за коррупционные правонарушения: “прошу отстранить меня от выполнения должностных обязанностей, ибо меня терзает искушение, и за последствия я не отвечаю”. В ситуации “покаяния” инициатива по урегулированию конфликта автоматически переходит к начальнику [11, с.69], который волен отстранять или вовсе устранять подчиненных, утративших доверие (начальника? государства? представителя нанимателя или кого-либо еще – закон не уточняет). Значит, для увольнения неугодного, но мнительно-законотрепещущего сотрудника достаточно констатации последним его когнитивного диссонанса – российской версии конфликта интересов.

Симптоматично, что вся дефиниция конфликта интересов подернута флером неопределенности. С позиции языковедов – сложноподчиненная фраза, с нормативной – юридический состав. По правилам квалификации, отсутствие даже одного из компонентов состава означает отсутствие юридического факта (конфликта интересов) в целом. Доказательство “от противного” предоставляет нам несколько итогов  негативной оценки ситуации:

  • личная заинтересованность чиновника не влияет или не может повлиять на объективное исполнение им должностных обязанностей
  • при которой не возникает или не может возникнуть противоречие между личной заинтересованностью гражданского служащего и законными интересами граждан, организаций, общества, субъекта Российской Федерации или Российской Федерации,
  • неспособное привести к причинению вреда этим законным интересам граждан, организаций, общества, субъекта Российской Федерации или Российской Федерации.

Разумеется, вариантов сочетаний анти-признаков гораздо больше (особенно – в совокупности с отсутствием критериев отграничения прямой заинтересованности от косвенной). В такой ситуации логично предположить: формально необходимым и достаточным условием увольнения сотрудника по причине утраты доверия является просто наличие письменного уведомления о конфликте интересов. Видимо, законодатели перекладывают бремя доказывания конфликта на плечи неразумно-покаянного госслужащего, буде тот обнаружит у себя заранее возникший прямой умысел на совершение противоправных действий, способных навредить охраняемым законом интересам. Таким образом, в составе коррупционного правонарушения субъективная сторона (конфликт интересов) сама представляет собой юридический состав. Разумеется, столь многоэтажные построения конструктивно не предназначены упрощать борьбу с коррупцией.

В октябре 2015г. властью была предпринята попытка унифицировать практику предотвращения конфликта интересов – в русле уже набившего оскомину правового фетишизма. Согласно ФЗ №285 от 05.10.2015г., конфликт следует понимать единообразно, как он сформулирован в профильном антикоррупционном законе ФЗ №273.

Само определение конфликта также модернизировано в лучших традициях ребрендинга и юридического менеджмента: отныне это личная заинтересованность (прямая или косвенная) лица, замещающего должность, замещение которой предусматривает обязанность принимать меры по предотвращению и урегулированию конфликта интересов, которая влияет или может повлиять на надлежащее, объективное и беспристрастное исполнение им должностных(служебных) обязанностей (осуществление полномочий). Личная же заинтересованностью предполагает “возможность получения доходов в виде денег, иного имущества, в том числе имущественных прав, услуг имущественного характера, результатов выполненных работ или каких-либо выгод (преимуществ) лицом, указанным в части 1 настоящей статьи, и (или) состоящими с ним в близком родстве или свойстве лицами (родителями, супругами, детьми, братьями, сестрами, а также братьями, сестрами, родителями, детьми супругов и супругами детей), гражданами или организациями, с которыми лицо, указанное в части 1 настоящей статьи, и (или) лица, состоящие с ним в близком родстве или свойстве, связаны имущественными, корпоративными или иными близкими отношениями”.

Итак, формулировка личной заинтересованности обновлена за счет перечня родственников и близких (очевидно, закрытого – перечень помещен в скобки). И вновь отсутствуют четкие позиции, позволяющие диагностировать у чиновника прямую или косвенную форму конфликта интересов.

Далее, дефиниция, видимо, предполагает наличие должностей, замещение которых не сопровождается вменением в обязанность прием мер по предотвращению и урегулированию конфликта интересов. Налицо явное противоречие с ключевой целью противодействия коррупции в органах власти [23, с.328], поскольку каждый государственный или муниципальный служащий обязан уведомлять представителя нанимателя (работодателя), органы прокуратуры или другие государственные органы обо всех случаях обращения к нему каких-либо лиц в целях склонения его к совершению коррупционных правонарушений (ч.1. ст.9 ФЗ №273)

Сама конструкция заметно облегчена: исчезли возможности противоречий, способных причинить вред. Однако фрагмент “влияет или может повлиять” сводит к нулю все старания по конкретизации нормы, т.к. конфликт все еще воспринимается гадательно, потенциально и перспективно, а значит – не является полноценным юридическим фактом, основанием ответственности [18, с.96]. Более того, действующая редакция обогатилась новым комплексом признаков “надлежащее, объективное и беспристрастное исполнение”, которые (в силу их смысловой и пунктуационной сцементированности) необходимо доказывать в комплексе [17, с.149]. В противном случае возможны “ненадлежащее, но объективное и пристрастное”, “надлежащее, но субъективное и беспристрастное” и еще четыре столь же абсурдных сочетания. Вывод: обновленная ст.10 ФЗ №273 в правоприменительном плане едва ли конкретнее и разумнее, чем ее предшественница. Соответственно, предотвращение конфликта интересов пока так и остается зависимым как от юридической неграмотности сотрудников [14, с.293], так и от личного усмотрения представителя нанимателя.

Последние – в особенном выигрыше от ребрендинга, ведь теперь им доступно “делегирование” ответственности [19, с.28]. И тоже – по личному усмотрению. Основание – ст.11 в «усовершенствованной» редакции. Если раньше инстанция уведомления о личной заинтересованности была спорной (согласно ФЗ №273 каяться необходимо непосредственному начальнику, а по ст.19 ФЗ №79 – представителю нанимателя), то новая ст.11 ФЗ №273 предписывает чиновнику уведомить в порядке, определенном представителем нанимателя (работодателем) в соответствии с нормативными правовыми актами Российской Федерации, о возникшем конфликте интересов или о возможности его возникновения, как только ему станет об этом известно. Вопрос – кому должно стать известно о конфликте: госслужащему или представителю нанимателя? – остается открытым, но критически расширяет зону дискреционных полномочий представителя нанимателя. В условиях, когда непринятие им мер по предотвращению конфликта влечет за собой ответственность, подобный пробел ставит представителей нанимателя в абсолютно неуязвимое положение, а подчиненных заставляет заискивать перед ними. Стоит ли рассуждать об антикоррупционном потенциале такой “модернизации” служебных отношений? [12, с.172]

Попытаемся аргументировать наши взгляды, ссылаясь на ФЗ №79. Согласно ст.ст. 59-59.2 того же закона, служебная проверка проводится по решению представителя нанимателя или по письменному заявлению гражданского служащего. Несоблюдение гражданским служащим ограничений и запретов, требований о предотвращении или об урегулировании конфликта интересов и неисполнение обязанностей, установленных в целях противодействия коррупции настоящим Федеральным законом, Федеральным законом от 25 декабря 2008 года 273-ФЗ “О противодействии коррупции” и другими федеральными законами, влечет за собой следующие взыскания:

1) замечание;

2) выговор;

3) предупреждение о неполном должностном соответствии.

Гражданский служащий подлежит увольнению в связи с утратой доверия в случае: непринятия гражданским служащим мер по предотвращению и (или) урегулированию конфликта интересов, стороной которого он является.

Итак, в 59.1-59.2 ФЗ №79, за “несоблюдение требований” по предотвращению и (или) урегулированию конфликта интересов санкции альтернативные (от замечания до предупреждения о неполном должностном соответствии), а за “непринятие мер” – абсолютно определенное увольнение в связи с утратой доверия. Чем “несоблюдения требований” отличается от “непринятия мер” – нормативный текст не поясняет. В то же время, согласно п.34 Положения о комиссиях по соблюдению требований к служебному поведению федеральных государственных служащих и урегулированию конфликта интересов, руководитель государственного органа обязан рассмотреть протокол заседания комиссии и вправе учесть в пределах своей компетенции содержащиеся в нем рекомендации при принятии решения о применении к государственному служащему мер ответственности, предусмотренных нормативными правовыми актами Российской Федерации, а также по иным вопросам организации противодействия коррупции. О рассмотрении рекомендаций комиссии и принятом решении руководитель государственного органа в письменной форме уведомляет комиссию в месячный срок со дня поступления к нему протокола заседания комиссии. Решение руководителя государственного органа оглашается на ближайшем заседании комиссии и принимается к сведению без обсуждения. “Обязан рассмотреть”, но “вправе учесть” – хрестоматийная модель дискреционных полномочий [15, с.30].

И все же мы уверены: потенциал подготовки служащих из числа оправдывающих высочайшее доверие далеко не исчерпан. Во многом – из-за присутствия нормативных механизмов, упрощающих отбор “из своих” [6, с.121; 9, с.163]. Главный – увольнение в связи с утратой доверия (ст.59.2 ФЗ-79), при помощи которой власть закрепляет административные зачистки от тех, кто доверия не заслуживает. Весь вопрос в том, чье доверие нужно заслужить. Если по-холопски служить господину, “его превосходительству” начальнику (при формальном понимании, согласно букве закона) – это клиентистская модель коррупции; если Отечеству (коему равно призван служить и начальник – согласно духу закона) – Россия, возможно, еще увидит расцвет чиновной культуры [16, с.47]. Разрешение дилеммы “служить или прислуживаться?” [8, с.20] и есть суть конфликта интересов, тогда как его зачастую подменяют обсессионно-компульсивным расстройством функционала и личных интересов. При этом гешефт от службы, по бытующему стереотипу, служащему сулят “искусители” из числа “граждан и организаций”, но вовсе не должностные лица, в то время как любой набор “управленческой команды” начинается мотивированием подчиненных. Значит, главный “искуситель” здесь – начальник, а отнюдь не граждане-просители или субъекты бизнеса. Мы полагаем: помимо технической доработки ст.19 ФЗ-79, на профилактическом уровне нелишне всерьез задуматься о пересмотре симптоматики и квалификации конфликта интересов. Минимизация личной зависимости от начальства – первый шаг на пути к тому, чтобы сформировать власть, достойную своей миссии.

Детальное изучение действующего антикоррупционного законодательства подчас вызывает недоумение:  толкование конфликта интересов выглядит ограничельным в сравнении его дефиниции в ФЗ №273 со ст.285 Уголовного кодекса РФ, где злоупотребление должностными полномочиями совершается “из корыстной или иной личной заинтересованности”. Выходит, даже “иная”, не корыстная личная заинтересованность составляет субъективную сторону преступления, когда исключительно “корыстный” по своему характеру конфликт интересов влечет последствия в т.ч. и в форме мало к чему обязывающих мер рекомендательного характера. Естественно, состав ст.285 УК РФ – материальный, и все же законодателю не мешало бы проявить большую последовательность и бескомпромиссность в борьбе с коррупцией.

Причина подобных разночтений и коллизий, по нашему убеждению, кроется не только в непрактичности запретов. Наоборот, создается мнение, что многочисленные ограничения будто специально написаны под ушлых коррупционеров-“практиков”, способных легко уйти от ответственности. Мы считаем, в первую очередь страдает концептуальная часть законодательства, в котором до сих пор нет четкого определения коррупционного правонарушения. Отсюда – и квалификация субъективной стороны (конфликта интересов) как полноценного деликта, и возможность квалификации всего остального “по остаточному принципу” – лишь бы власть дала сигнал привлечь именно за коррупцию. Аналогичный случай в России – борьба с экстремизмом, действующая подобно профилактической обрезке растений: вроде и травматично, однако все расцветает еще пышнее и гуще, появляются новые всходы и побеги.

Яркий пример возможности избирательного правосудия в условиях отсутствия закрепления понятия “коррупционного деликта” – ст.59.3 ФЗ №79: при применении взысканий, предусмотренных статьями 59.1 и 59.2 настоящего Федерального закона, учитываются характер совершенного гражданским служащим коррупционного правонарушения, его тяжесть, обстоятельства, при которых оно совершено, соблюдение гражданским служащим других ограничений и запретов, требований о предотвращении или об урегулировании конфликта интересов и исполнение им обязанностей, установленных в целях противодействия коррупции, а также предшествующие результаты исполнения гражданским служащим своих должностных обязанностей. Взыскание в виде замечания может быть применено к гражданскому служащему при малозначительности совершенного им коррупционного правонарушения на основании рекомендации комиссии по урегулированию конфликтов интересов.

Если в Уголовном кодексе России давно действуют (пусть и несовершенные) категории преступлений и отграничение от административных проступков (малозначительность или общественная опасность), то квалификация правонарушений коррупционных, видимо, должна обрести свои критерии и правила. В противном случае возможно запрещенное (ч.2. ст.3 УК РФ) применение уголовного закона по аналогии и прочие злоупотребления со стороны правоприменителей.

В заключение отметим: в рамках объявленной властью “войны с коррупцией” институт  конфликта интересов есть практически идеальный способ избавления коррумпированного начальства от неугодных подчиненных. Признавая потребность в его совершенствовании (аспект юридической техники), необходимо подчеркнуть, что ни один репрессивный механизм позитивного права не должно мнить панацеей от коррупции, когда запреты не обеспечены правом интуитивным, т.е. зрелым правосознанием граждан и устойчивыми эталонами антикоррупционного поведения государственных и муниципальных служащих.


Библиографический список
  1. Виллориа-Мендиета М., Карлос Х. Политика и практика конфликта интересов в девяти странах ЕС: сравнительный обзор [Электронный ресурс] // Содействие улучшению в управлении и менеджменте SIGMA.2005. URL: http://www.oecd.org/dataoecd/12/32/39577476.pdf (дата обращения: 9.12.2015)
  2. Мамедов О.Ю. Главная надежда России – переход к современному мировоззрению!//Terra Economicus. 2011. Т. 9. № 1. С. 113-117.
  3. Серватинский Я.В. К вопросу о проблемах определения пределов необходимой обороны//Приоритетные направления развития науки и образования. 2015. № 4 (7). С. 348-349.
  4. Симашенков П.Д. Биполярный мир в геополитическом и историческом ракурсах//Гуманитарные научные исследования. 2015. № 4-1 (44). С. 37-40.
  5. Симашенков П.Д. Государственное регулирование вопросов вероисповедания в историческом ракурсе//Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 2. С. 146-150.
  6. Симашенков П.Д. Государственное регулирование системы патриотического воспитания офицеров русской армии (кон.XIX-XX вв.) М.|Берлин, 2015. 153с.
  7. Симашенков П.Д. Двуполярный мир: борьба добра и зла или согласие на меньшее из зол? В сборнике: Внешнеполитические интересы России: история и современность сборник материалов II-й Всероссийской научной конференции, посвященной 70-летию Победы в Великой Отечественной войне (1941-1945 гг.). Самарская гуманитарная академия, кафедра теории и истории государства и права; Самарский государственный университет, исторический факультет; отв. ред. А. Н. Сквозников. 2015. С. 131-136
  8. Симашенков П.Д. Деятельность властных структур и органов военного управления по патриотическому воспитанию офицерства российской армии: автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук/Самарский государственный педагогический университет. Самара, 2003
  9. Симашенков П.Д. Деятельность органов власти по укреплению морального духа офицеров русской армии в межвоенное десятилетие (1905–1914 гг.) М.|Берлин, 2015. 181с.
  10. Симашенков П.Д. Защита чувств верующих в России: историко-правовой аспект. В сборнике: Актуальные тренды регионального и местного развития сборник статей по материалам I (IX) Международной научно-практической конференции. под редакцией Г.А. Хмелевой. Самара, 2014. С. 150-156
  11. Симашенков П. Инволюция критериев административной морали//Государственная служба. 2015. №2. С. 67-70
  12. Симашенков П.Д. Инновационный курс в русле традиций государственного управления в России//Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 5. С. 171-175.
  13. Симашенков П.Д. Кадровая инноватика и исторический кризис менеджеризма//Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 3. С. 91-95
  14. Симашенков П.Д. Конфликт интересов: история, теория и практика правоприменения. В сборнике: Развитие института резерва управленческих кадров в субъектах Российской Федерации как вызов времени и эффективный инструмент совершенствования государственной кадровой политики. Сборник статей Межрегиональной научно-практической конференции (9 октября 2014 г., г. Самара). Самара, 2014. С. 290-298
  15. Симашенков П.Д. Марксистская концепция отмирания государства и будущее российского чиновничества//Гуманитарные научные исследования. 2015. № 3 (43). С.29-32
  16. Симашенков П.Д. Меритократия в кадровой политике России: исторические уроки// Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 11. С. 46-50.
  17. Симашенков П.Д. Необходимая оборона как конфликт интересов: исторический опыт и новые подходы к квалификации//Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 6. С. 146-150.
  18. Симашенков П.Д. О “жестокости” антикоррупционных санкций в России: историко-правовой экскурс. В сборнике: Социальные системы и право Сборник научных трудов. К.Б. Герасимов (отв. ред.). Самара, 2015. С. 92-99.
  19. Симашенков П.Д. О преемственности в политической истории России//Культура и образование: от теории к практике. 2015. Т. 1. № 1. С. 27-31
  20. Симашенков П.Д. Политриторика в публичном праве России: терминологический аспект//Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 1. С. 101-105.
  21. Симашенков П.Д. Правовой институт необходимой обороны: историко-правовые тенденции и пути совершенствования//Вестник Международного института рынка. 2015. № 1 (1). С. 196-204.
  22. Симашенков П.Д. Репрессивный компонент отечественной антикоррупционной политики в историческом ракурсе//Научно-методический электронный журнал “Концепт”. 2015. № 10. С. 141-145
  23. Товченко Р.Б. Механизмы борьбы с коррупцией на муниципальном уровне (на примере г.о. Самара). В сборнике: Развитие института резерва управленческих кадров в субъектах Российской Федерации как вызов времени и эффективный инструмент совершенствования государственной кадровой политики Сборник статей Межрегиональной научно-практической конференции (9 октября 2014 г., г. Самара). Самара, 2014. С. 322-331
  24. Simashenkov P.D. The continuity of negation as a vector of Russian political history//Europaische Fachhochschule. 2014. № 7. С. 31-33


Все статьи автора «vagus»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: