Тот факт, что в XVIII – XIX вв. сотни иностранцев занимали различные должности при российском императорском дворе достаточно широко освещен в опубликованных документах и иных материалах. Куда менее известным является то, что в «Придворный список» систематически вносились имена военнопленных противника, в т.ч. и подданных Османской империи. Одним из наиболее ранних подтверждений сказанному может служить относящийся к январю 1738 г., т.е. к периоду русско-турецкой войны 1735–1739 гг., приказ Главнокомандующего Днепровской армией генерал-фельдмаршала Б.К. Миниха, которым, во исполнение требования Петербурга, предписывалось во всех малороссийских полках объявить, что «потребно ко двору ее императорского величества… из пленных турков янычарской музыки знающих сыскать» [1].
Несколько позднее указом Кабинета министров от 10 августа 1738 г. Главнокомандующему в Москве гр. С.А. Салтыкову было предложено отобрать из числа рядовых турецких военнопленных и немедленно отправить в столицу «6 или 8 которые великого росту и не очень старые… Ежели таких великорослых турков сыщется, то не токмо 6 или 8, но и еще больше, сколько найдется прислать можно. А какого росту им быть потребно, о том мера при сем приложена» [2].
Еще более интенсивно этот процесс развивался в период следующей русско-турецкой войны 1768–1774 гг. К примеру, высочайшим указом от 31 августа 1769 г. «в службу ко двору» в качестве ливрейных служителей были определены трое «полонянных турок» Усейн, Ибрагим и Асан Эмир. Указ устанавливал жалованье для них «по осмидесят рублев каждому на год», а также предписывал: «делать им мундиры и прочее против находящихся при дворе арапов»; жить здесь же при дворе «с фельшерным мастером Семеном Килимчи, который по-турецки говорит и потому их лучше обучать может» и исполнять обязанности по должности только в воскресные и праздничные дни, «ибо в будничные имеют они у показанного Килимчи обучаться российской грамоте читать и писать». Особое внимание в этом акте обращает на себя то, что Асан Эмир должен был нести службу «в комнате его императорского высочества», для чего он назначался в распоряжение камердинера последнего [3].
Иными словами, пленному турку в разгар войны с Османской империей была фактически доверена жизнь наследника российского престола – будущего императора Павла I, которому на тот момент не исполнилось и 15 лет.
Определенный интерес представляют дальнейшие судьбы некоторых из перечисленных выше людей. Так, Ибрагим 1 февраля 1770 г. по каким-то причинам был освобожден от исполнения обязанностей при дворе и направлен в распоряжение президента Военной коллегии графа З.Г. Чернышева. Усейн же, напротив, продолжил свою карьеру довольно удачно. 13 марта 1770 г. он крестился, став Михаилом Захаровым. В тот же день увидел свет высочайший указ, которым предписывалось Михаила Захарова «из числа ливрейных служителей выключить… а числить его при комнате ее императорского величества и жалование ему Захарову прежний оклад отменить, а производить по сто пятидесяти рублев в год» [4].
Вообще, надо подчеркнуть, что переход в православие (а значит – и в российское подданство) пленного турка, оказавшегося при дворе, во многом укреплял его положение и создавал предпосылки для служебного роста. К примеру, как следует из указа от 1 марта 1773 г., Екатерина II потребовала «находящегося при дворе… крещеного из турок Александра Иванова определить при дворе… лакеем, того ради во исполнение оного… высочайшего указа придворная контора приказали означенному Александру Иванову быть в службе при дворе ее императорского величества лакеем и жалование ему производить что доныне получал по 60 руб. в год, и приведя его к присяге написать тем званием и с оным жалования окладом в придворный список» [5].
1 июля 1770 г. ко двору прибыло еще трое военнопленных – арап Абдула и турки Али и Мустафа. Характерно, что помимо годового жалования в размере 60 руб., применительно к этим лицам в указе императрицы детально расписаны нормы их продовольственного обеспечения. Нормы, прямо скажем, впечатляющие, ибо на всех троих ежедневно выделялось (в переводе на метрическую систему веса): 4 кг. баранины, 1,6 кг. говядины, 1 курица, 400 гр. коровьего масла, 12 свежих яиц, 2 кружки молока, 4 кг. муки, 600 гр. меда, по одному ситному хлебу, а также крупы, овощи и пр. Кроме того, на месяц всем троим полагалось: 1,2 кг. кофе, 300 гр. чая и 4,8 кг. сахара [6].
Помимо мужчин в придворное ведомство попадали и женщины. Так, на исходе 1770 г. в г. Кизляре среди пленных числились трое «девок, назначенных ко двору». Причем денежное содержание последних составляло 50 коп. в неделю, тогда как для прочих пленных – 21 коп. [7]. Небезынтересно также отметить, что 31 октября 1774 г. императрица «всемилостивейшее соизволила указать находящейся при дворе… крещеной турчанке Таисии Николаевой, которая идет в замужество за сенаторского подканцеляриста Алексея Борисова выдать в приданое 1 350 руб. … да платье из комнаты ее императорского величества» [8].
По смерти Екатерины II практика устройства пленных турок при российском дворе во многом сошла на нет и стала скорее следствием либо «высочайшего каприза» (причем, не всегда удачного), либо случайного стечения обстоятельств. Примером первого может служить судьба Мегмета Умера, плененного в ходе русско-турецкой войны 1828–1829 гг. и незадолго до ее окончания направленного из места интернирования (г. Бобруйск) в столицу, ибо государю было угодно, «чтобы сей Мегмет по прибытии в Санкт-Петербург был одет по образцу одеяния придворных арабов». При дворе турку определили общее денежное содержание наравне с придворными лакеями, т.е. в размере 800 руб. 38 коп. в год (включая квартирные и столовые). Кроме того, ему было пошито платье стоимостью 544 руб. 8 коп. Однако император к тому времени передумал и приказал «вместо арабского платья построить арнаутское, как простое, так и богатое». Это высочайшее желание обошлось казне еще в 1 812 руб. 82 коп., после чего, в связи с окончанием войны, у турка, наконец, поинтересовались, намерен ли он вообще оставаться в России. Мегмет Умер прямодушно ответил, что «имея жену, детей, мать и сестру, свой дом и собственность, он почел бы счастливым себя, если бы воспоследовало всемилостивейшее соизволение возвратить его в семейство». Соизволение, разумеется, последовало, и пленный отправился на родину, получив на дорогу еще 150 руб. [9]
Примером второго является судьба пленного той же русско-турецкой войны 1828–1829 гг. – новокрещеного Константина Исаевича Колосова. В 1831 г. последний попытался поступить на военную службу, но выяснилось, что этот человек «за полученную раною не может служить в полку».
Отказ побудил К.И. Колосова обратиться не к кому-либо, а к самому… шефу жандармов и Командующему главной императорской квартирой генерал-адъютанту А.Х. Бенкендорфу с просьбой либо «определить его по главной конюшне или по двору хоть в истопники», либо разрешить ему «отправиться в Грецию, пожаловав что-либо на дорогу».
Помимо А.Х. Бенкендорфа, участие в судьбе этого человека приняли глава Азиатского департамента МИД К.К. Родофиникин, Министр иностранных дел К.В. Нессельроде, а затем и сам Николай I, который распорядился назначить К.И. Колосова на придворную конюшню сначала конюхом, а затем – «младшим берейторским учеником, с содержанием по сему званию положенным» [10].
По нашим данным, К.И. Колосов стал последним турецким военнопленным, включенным в штат придворного управления. Однако поскольку с 1794 г. низшие по двору должности стали замещаться исключительно детьми «придворнослужителей», есть все основания полагать, что потомки пленных турок выполняли различные обязанности при российском императорском дворе вплоть до 1917 г.
_________________________
[1]. Центральный государственный исторический архив Украины в г. Киеве. Ф. 64. Оп. 1. Д. 797. Л. 1.
[2]. Бумаги Кабинета Министров императрицы Анны Иоанновны. 1738 г. (июль – декабрь) // Сборник императорского русского исторического общества. Т. 124. Юрьев, 1906. – С. 133–134.
[3]. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 466. Оп. 1. Д. 121. Л. 17 и об.
[4]. Там же. Д. 123. Л. 5, 8.
[5]. Там же. Д. 133. Л. 15.
[6]. Там же. Д. 126. Л. 26.
[7]. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1855. Л. 9.
[8]. РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 135. Л. 53.
[9]. Там же. Ф. 472. Оп. 1. Д. 530. Л. 1–14.
[10]. Архив внешней политики Российской Империи. Ф. 161. Разр. II-14. Оп. 56. 1831 г. Д. 1. Л. 2–7.