МИФО-РИТУАЛЬНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СТРАХА: ПРЕЦЕДЕНТ И МИФ

Руцкий Евгений Аркадьевич
Белорусский государственный университет культуры и искусств
Диссертант кафедры культурологии, магистр гуманитарных наук

Аннотация
В статье анализируется влияние феномена страха на мифологическое мышление и традиционные представления. В контексте страха исследуются способы получения прецедентов (практика поиска или ожидания знаков от сверхъестественных существ, практика гадания и откровения), на основании которых происходит формирование мифа. Кроме того, страх рассматривается в контексте табу и как трансцендирующий фактор в процессе становления культуры.

Ключевые слова: антропология эмоций, культурогенез, миф, ритуал, страх, традиционная культура


MYTH-RITUAL REPRESENTATION OF FEAR: PRECEDENT AND MYTH

Rutskiy Evgeniy Arkadevich
Belarusian State University of Culture and Arts
Dissertator of Department of Cultural Studies, Master of Arts

Abstract
The paper analyzes the impact of the phenomenon of fear in the mythological thinking and traditional performances. In the context of the fear of exploring ways to get precedents (the practice of searching or waiting for signs of supernatural beings, the practice of divination and revelation), on the basis of which is the formation of myth. Moreover, the fear is seen in the context of a taboo and as transcending factor in the making of culture.

Рубрика: Философия

Библиографическая ссылка на статью:
Руцкий Е.А. Мифо-ритуальное представление страха: прецедент и миф // Гуманитарные научные исследования. 2013. № 3 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2013/03/2462 (дата обращения: 22.02.2024).

В основе традиционной культуры лежит миф и воспроизводящий его ритуал. С архаических времён мифы и ритуалы вводили человека в культуру и сопутствовали организации его жизнедеятельности. Одной из распространенных черт традиционной культуры является изоляционизм, что само по себе свидетельствует о страхах, которые испытывает культурная общность, не желая допускать в себя инородные составляющие. Кроме того, мифы и ритуалы сами по себе являются защитными механизмами, к которым склонно прибегать и современное общество в периоды культурных кризисов. В связи с этим возникает необходимость исследования причин, роли и места страха в традиционном контексте.

Вопросы страха в традиционной культуре в научной литературе исследовались психоаналитиками (З.Фрейд, К. Юнг) и неофрейдистами (К. Хорни, Э. Фромм), которые вывели страх из биологической категории в культурную, выявив в нём социальную специфику. Кроме того, этнографами, фольклористами и культурными антропологами (Дж.Дж. Фрэзер, Л. Леви-Брюль, М. Элиаде, К. Леви-Стросс, О.М. Фрейденберг, В.Я. Пропп) была проведена работа по сбору, систематизации и анализу содержания мифо-ритуальных традиций, в которых небольшое внимание уделяется страху в его связи с инициациями, погребальными культами, мистериальными обрядами, жертвоприношениями и пр.

Из числа работ последних лет следует отметить анализ феномена страха в культурно-философском контексте, проведённый в работе Фроловой О.С. “Феномен страха в культуре”, где была выделена взаимозависимость страха с нормами и ценностями культуры [1, c.10]. Следует также отметить работу Борового Е.М. “Страх и социальное бытие человека”, где исследуется роль общества в регуляции страхов, а также систематизируются основания страха [2, c.13]. Из зарубежных авторов следует выделить исследование мифологемы страха Джоэлом Бироко (Joel Biroco), который провёл сравнительный анализ образов и семантики демонических существ (драконов, змей и т.п.) различных традиций [3, c. 109-118]. Также стоит отметить другого исследователя религиозного страха в истории культуры – Ж. Делюмо. Его фундаментальная монография “Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.)” посвящена культуре вины в эпоху Возрождения и Нового времени. Ж. Делюмо приходит к мысли о том, что в начале Нового времени к “боязни”, “испугу”, “оторопи” и “тревоге”, которые вызваны внешними угрозами, прибавились ещё два: “кошмар” греха и “неотвязный ужас” перед адскими муками [4, c. 7].

Несмотря на то, что проблема страха находила свой отклик ещё в философии Античности, в контексте традиционной культуры она не получила должного осмысления. Поскольку страх способствует сплочению общности перед опасностями и выработке механизмов защиты, он является одним из начал культуры. Значение страха в данном аспекте остаётся малоизученным и требует культурологического исследования архаических представлений. Целью данной работы является анализ традиционной культуры на предмет её корреляции с феноменом страха.

А. Лосев считал, что “…миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряжённая реальность” [5, с. 35]. Миф генерирует коллективный опыт и ориентирован на передачу из поколения в поколение, что происходит имплицитно и внерефлексивно. Многократное повторение идентичных программ в культуре, где отсутствуют иные мировоззренческие альтернативы, формирует в человеке безусловную убеждённость в их достоверности. Кроме этих программ в мифологическом сознании нет иных мировоззренческих основ, а имеющийся базис в результате повторения оказывается укоренён и зафиксирован в памяти до такой степени, что не подвергается сомнению и воспринимается как данность. Сама идея повторения мифо-ритуальных программ ведёт к снятию сомнения и страха, укореняя одну картину мира, воспринимаемую как достоверную, и снимая необходимость поиска альтернатив.

Одной из первичных форм мифологических программ является табу, соблюдение и нарушение табу так или иначе связано с опытом страха. Само чувство страха способствует формированию границ между дозволенным и запретным и, тем самым, оно обеспечивает соблюдение табу, на базе которого происходит процесс формирования мифов и ритуалов, созидается культура. Мифы и ритуалы ориентированы на то, чтобы контролировать границы между запретным и дозволенным. В процессе развития индивида и общности эти границы как защищали от страха, так и накладывали ограничения, которые стремились преодолеть люди в определённые периоды социальной напряжённости. Это желание закономерно, поскольку процесс развития предполагает некоторую степень неопределённости, которая иногда выходит за рамки принятых в системе границ. З. Фрейд в этой связи считал, что “из того факта, что табу удержалось, следует одно, что первоначальное наслаждение от совершения этого запрещённого существует ещё у народов, придерживающихся табу”, и “в бессознательном им больше всего хотелось нарушить их, но в то же время они боятся этого; а боятся именно потому, что желают этого, но страх у них сильнее, чем тяга к наслаждению” [7, c. 360]. Кроме того, очевидно, что табу обладает свойствами вытеснения, а вытесненному, по мнению К. Г. Юнга, свойственно возвращаться [8, c. 26]. Это явление учитывалось во многих сакральных традициях, примерами чего могут послужить разрешённые исключительно в праздники оргии, традиции карнавалов, ритуальные практики “скармливания” себя духам, известные в традиции Бон, тантрические ритуалы “Пути левой руки”, в которых запретное становится в момент ритуала дозволенным и священным.

Снятие напряжения внутри границ также обеспечивает процедура инициации, в которой в той или иной форме имеет место сюжет растворения и воссоздания (символической смерти и нового рождения). Иногда, чтобы ослабить напряжение внутри границ, в них предполагалась возможность прохода. Так, например, существует широко распространённый обычай проделывать в крыше дома отверстие, которое служит своего рода магическим входом и выходом. Ещё одним способом снятия напряжения является практика жертвоприношения. Стоит отметить, что фактически “охота на ведьм” эпохи Средневековья является формой этой практики, способствующей избавлению от страха, снятию напряжения и укреплению религиозных запретов.

Мифы и ритуалы не только защищают от страха, но и используют страх как трансцендирующий фактор. Примеры этого можно обнаружить в многочисленных мифах о героях, которые служат образцами для подражания и воспитания мужественности и бесстрашия. В них крайне распространены мотивы путешествия (в тридесятое царство, Гадес, Ад и.т.п.), подавления страха в “пространстве за пределами”, преодоления испытаний и обретения ценностей (мужество, слава, царство, жена и т.п.).

Некоторые традиционные представления носят прецедентный характер, однако подчинены принципам магического мышления. Магическое мышление основано на принципе подобия, согласно которому подобное производит подобное, и принципе соприкосновения, согласно которому “вещи, которые раз пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта” [6, c. 18]. Такое восприятие действительности способствует утверждению индивида в вере в собственную способность влиять на события посредством имитации косвенных или воображаемых связей. Вера в собственное могущество сама по себе является защитой от страха. Дж. Дж. Фрэзер приводит массу подобных прецедентов: “пока армия участвует в военных действиях, жрец должен пить только горячую воду, потому что каждый глоток холодной воды охлаждает пыл народа и лишает его возможности одержать победу над врагом” или “греки и римляне приносили беременных женщин в жертву богиням злаков и земли, чтобы земля была плодородной и наливались колосья злаков” [6, c. 33, 36].

В случае поражения на войне, неурожая и т.п. человек ищет способы изменить ситуацию, выявить причины неудач и найти пути их преодоления. В результате, в периоды возросшей интенсивности страха и на основании принципов магического мышления совершаются попытки каким-то способом воздействовать на явления. В том случае, если попытка воздействия совпадает с ожиданиями, она становится прецедентом для традиционных представлений и внедряется в текст мифа. Если миф, будучи воспроизведён в ритуале, в дальнейшем не срабатывает в соответствии с ожиданиями, то это зачастую интерпретируется как козни врагов, духов или несоблюдение каких-то условий ритуала. Если же за ритуальной имитацией прецедента хотя бы иногда следует ожидаемый результат (даже в силу каких угодно других причин), то это подтверждает для традиционного общества сакральный статус прецедента. Проверять или сомневаться в действенности подобных прецедентов для мифологического мышления невероятно сложно, поскольку это лишает общность веры и убеждённости в желаемом и повергает вновь в состояние неопределённости и страха. Порой общность предпочитает наказывать за неудовлетворительную работу жреца и даже сверхъестественное существо, но не стремится подвергать сомнениям основания своих воззрений.

В религиозных представлениях вера в способность индивида влиять на события трансформировалась в веру в то, что на события могут влиять и сверхъестественные существа, поэтому возник страх перед ними и потребность их почитания. Вера в могущество сверхъестественных существ не только вселяет в человека страх, но и защищает от него, поскольку любые бедствия и проблемы, какими бы тяжёлыми они ни были, можно объяснить гневом и кознями духов, что снимает полноту ответственности с самого человека.

Существуют также представления, которые носят прецедентный характер, однако не подчинены принципам подобия и соответствия, не обладают логической связью и не поддаются реконструкции. Прежде всего, это практика поиска или ожидания знаков от сверхъестественного существа. Этим знаком может оказаться что угодно, показавшееся человеку необычным и странным. Очевидно, что запрос на применение таких практик возникает в ситуациях наиболее напряжённых и неопределённых, где нет готовой программы деятельности. В результате этого в тексте традиционной культуры могут оказываться самые необычные  и вычурные знаки, которые не выводятся из мифологического мышления.

Практика поиска или ожидания знаков трансформировалась в гадание. При гадании человек соприкасается с неопределённостью и ищет в ней ответ. Нахождение ответа воспроизводит мотив космогонии и переход от хаоса к порядку, что защищает от страха неопределённости.

В другой своей форме практика поиска и ожидания знаков – это практика обретения откровения. Результаты этой практики, как правило, претендуют на то, чтобы служить новой программой деятельности и защитой, полученной от сверхъестественного существа. В такой ситуации для традиционного человека не важна степень объективности полученного предсказания или откровения, важен выход из состояния неопределённости с известной программой деятельности. Логично, что программа деятельности, которая вывела человека из страха неопределённости, приобретает сакральный статус. Она мифологически достоверна апостериори и в связи с этим не имеет альтернатив.

В качестве заключения стоит отметить, что страх в традиционном контексте многомерен: он свидетельствует об опасности и стимулирует к поиску защиты, которая может быть выражена в виде регулярного повторения ритуалов, веры, обычаев, суеверий, примет, заклинаний, табу, сверхъестественных существ и пр. Потребность в защите от страха влияет на развитие мифо-ритуальной системы, содержание которой носит частично прецедентный характер и формируется в процессе практики.

Мифы и ритуалы снимают страх и в какой-то степени управляют им. Изоляционизм традиций приводит к тому, что в их рамках для поддержания собственной стабильности вырабатываются механизмы психологической разрядки (жертвоприношения, оргии, карнавалы и пр.) с одной стороны, а с другой – способы когнитивного взаимодействия с неопределённостью (практика обнаружения знаков, гадания, откровения, путешествия в “пространство за пределами”). Все это базируется на снятии запретов и выходе за их пределы – в неопределённость, которая является основным источником страха.

Рассмотрение традиционного пласта культуры через призму феномена страха является новым и актуальным для культурологии, поскольку учитывает не только культурные, но и психологические аспекты. Их учет позволяет более полно и глубоко понять основы эволюции культур, а также послужить материалом в разработке мер по обеспечению социальной стабильности в кризисных условиях.


Библиографический список
  1. Фролова О.С. Феномен страха в культуре: дис. … канд. филос. наук: 24.00.01 / О. С. Фролова. – Ростов н/Д, 2007. – 133 л.
  2. Боровой Е.М. Страх и социальное бытие человека: дис. … канд. филос. наук : 09.00.11 / Е.М. Боровой. – Новосибирск, 2006. – 182 л.
  3. Biroco J. The seven-headed dragon and the demon Choronzon // Kaos : Electronic resource. 2002. URL: http://www.biroco.com/kaos/kaos.pdf (дата обращения: 19.10.2012)
  4. Делюмо Ж.  Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.). Екатеринбург:  Изд-во Урал. ун-та, 2003. 752 с.
  5. Лосев А. Ф Диалектика мифа. М.: Мысль, 2001. 558 с.
  6. Фрэзер  Дж.Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии. М.: ООО “Фирма “Издательство АСТ”", 1998. 784 с.
  7. Фрейд, З. Тотем и табу // Остроумие и его отношение к бессознательному; Страх; Тотем и табу: сборник. М., 2006. С. 323-491.
  8. Юнг, К.Г. Трансцендентальная функция // Избранное. Минск, 1998. С. 19-53.


Все статьи автора «rutskyevgeny»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: