УЛОЖЕННАЯ КОМИССИЯ 1767–1768 ГГ. В РАБОТАХ АНГЛО-АМЕРИКАНСКИХ ИСТОРИКОВ

Правление императрицы Екатерины II (1762–1796) было отмечено рядом реформаторских инициатив, исходивших с высоты монаршего престола. К моменту вступления на престол Екатерина II осознавала необходимость комплексной модернизации экономических и общественных отношений, изменений в культурной и мировоззренческой сферах жизни общества. Для времени правления Екатерины II характерен ряд реформаторских начинаний властных сфер, часть из которых была реализована. Попытка реализации инициативы императрицы по комплексному обновлению российского законодательства была предпринята уже вскоре после начала нового царствования – посредством созыва в 1767 г. Комиссии о составлении проекта нового Уложения (Уложенной комиссии, сокращенно – УК), инструкция («Наказ») для которой была составлена самой императрицей. Комиссия состояла из 564 депутатов, избранных фактически от всех слоев населения (кроме тех, которые не обладали личной свободой), а также назначенных от правительства. Занятия комиссии открылись 31 июля 1767 г.; маршалом (председателем) комиссии стал А.И. Бибиков. Для разработки отдельных вопросов УК могла учреждать частные комиссии. Несмотря на то, что комиссия провела десятки заседаний и обсудила на них ряд вопросов (касавшихся в основном правового положения отдельных слоев населения – крестьянства, дворянства, купечества), процедура ее работы была не проработана, голосование по обсуждаемым вопросам не проводилось, и в целом с практической точки зрения работа УК отличалась бесплодностью. В 1768 г. под предлогом начала войны с Турцией работы УК были прерваны. Несмотря на это, будучи новым опытом работы квази-представительного учреждения в XVIII столетии, УК стала важным эпизодом на пути создания в России как народного представительства, так и в целом гражданского общества.

Идеи, положенные в основу работы УК, ее состав, ход и итоги работ традиционно вызывали значительный интерес как российских, так и зарубежных исследователей. В зарубежной историографии ведущие позиции в изучении указанных вопросов принадлежат англо-американской исторической науке. В настоящей работе мы попытаемся проанализировать научный опыт,  накопленный историками США и Великобритании по проблемам изучения истории Уложенной комиссии Екатерины II, исследования факторов формирования и эволюции мировоззренческих установок Екатерины II в свете ключевых общественно-политических проблем России второй половины XVIII столетия.

Причины созыва УК

Касаясь причин созыва УК, исследователи высказывают разные мнения.

Так, австралийский биограф Екатерины II Я. Грей считает, что одним из основных мотивов созыва УК были властные амбиции императрицы, стремившейся показать себя самым просвещенным монархом Европы, заботящейся больше «о своем влиянии на европейское [общественное] мнение, чем на своих граждан». В Европе ее предложения могли обсуждаться и оцениваться самыми видными умственными величинами. Хор европейских интеллектуалов, «прославлявших» Екатерину, возглавил Вольтер. И Екатерина, и Вольтер были великолепными актерами, авантюристами, любившими славу и власть, способными покорять современников «великолепием» своих персон. Их переписка была наполнена взаимной лестью [6, p. 143-146].

Польско-американский историк, академик Польской АН, почетный профессор университета Нотр-Дам (Индиана) Анджей Валицкий также разделяет мнение о том, что УК была созвана Екатериной II с целью обрести репутацию «просвещенного монарха» [16, c. 16].

Профессор Абердинского университета Пол Дюкс, посвятивший специальное исследование отношениям Екатерины II и дворянства по материалам Уложенной комиссии, отмечает, что для императрицы УК была инструментом не только для создания нового уложения, но и для легитимации ее собственной власти. Отчасти по этой причине она решила созвать УК не в «чиновном» Санкт-Петербурге, а в Москве – древней столице, оплоте старого дворянства. При этом УК не должна была УК напоминать своей деятельностью парламент, в том числе, – наличием некоей «оппозиционной партии». Достаточно большое представительство городов говорит о том, что Екатерина хотела увеличить сплоченность и силу городских слоев населения. Также, видимо, она хотела уменьшить центробежные тенденции в отдаленных губерниях, включив их полностью в орбиту влияния Империи. Наконец, УК должна была изменить в лучшую сторону имидж России в глазах Европы – в том числе, укоренением образа монархини-законодательницы, стоящей в одном ряду с Фридрихом II и Марией Терезией, четко осознающей свои задачи в разных сферах политики; а также приспособлением западных идей к русской обстановке [5, p. 53-57].

Как пишет профессор Принстонского университета (позже – директор Библиотеки Конгресса США) Джеймс Биллингтон в своем объемном труде «Икона и топор: Опыт истолкования русской культуры» (вышедшем в оригинале в 1966 г. и переизданном в 2001 г. по-русски), созыв УК был для императрицы попыткой «оправдания самовластья» на основе современной западной философии [15, c. 268].

Профессор Колумбийского университета Марк Раев (1923–2008) поддерживает точку зрения о том, что одним из главных мотивов созыва УК была легитимизация Екатерины II как монарха, реально узурпировавшего престол. Другим важным мотивом было стремление завоевать расположение зарубежных монархов и сил, влиявших на общественное мнение на Западе. Кроме того, Россия действительно нуждалась в новом кодексе законов, хотя успех этого дела вряд ли мог быть достигнут при помощи громоздкой многолюдной комиссии [10, p. 24].

Британская исследовательница, член Британской Академии и Королевского исторического общества, автор фундаментальной монографии «Россия в эпоху Екатерины Великой» Исабель де Мадариага (1919–2014) разделяет взгляд о том, что одной из главных причин созыва УК для Екатерины II была легитимация ее власти. Кроме того, «позволив открыто излить некоторые из обид, накопившиеся у различных слоев общества, она тем самым созда­вала аварийный клапан для выхода недовольства и давала возмож­ность общественным силам почувствовать, что и они участвуют в политической жизни страны» [18, c. 265-266].

Профессор университета Канзаса, биограф Екатерины II Джон Александр отмечает, что УК была амбициозной попыткой Екатерины II кодифицировать русское законодательство по рецептам западных просветителей [1, p. 100]. 

«Наказ» Уложенной комиссии 

Значительное внимание при оценке теоретических основ работы УК уделяется англо-американскими историками анализу екатерининского «Наказа» УК.

По мнению Я. Грея, «Наказ» был для России документом поразительной новизны. Вырабатывая его, Екатерина опиралась не на российские законы и обычаи, а целиком на новейшие западные философские идеи (Ш. Монтескье, Ч. Беккариа и др.,  – многие статьи были почти буквально списаны с их трудов). В итоге 4/5 объема «Наказа» были заимствованы. При этом Екатерина II не претендовала на оригинальность и авторство новых законодательных принципов. Посредством «Наказа» она пыталась применить западный опыт к русской действительности, и поэтому «Наказ» оставался во многом чужд ей. Сама Екатерина понимала это. Пройдя «цензуру» ближайших советников Екатерины и церковных деятелей, «Наказ» изменился более чем наполовину. Но «даже в такой урезанной форме … «Наказ» был замечательным произведением». Многие его параграфы свидетельствовали о понимании Екатериной основных «зол» русской жизни, что в особенности касалось положения крестьян, необходимости введения эффективной администрации и судебной системы, отмены пыток, смягчения политического режима в стране [6, p. 147-148].

В «Наказе», по мнению Дж. Биллингтона, было заметно влияние идей не только французских просветителей (особенно – Монтескье и Вольтера), не только Ч. Беккариа, но и таких английских мыслителей, как И. Бентам и У. Блэкстон [15, c. 269-271].

Как пишет американский ученый К. Папмел, «Наказ» был весьма важен с точки зрения развития свободы слова в России. Он был фактически началом истории этого вида свободы в нашей стране: в этом документе впервые с высоты престола прозвучали заявления о значимости свободы слова и принципы, на которых она должна базироваться. Труды УК также позволяют оценить степень заинтересованности властей в свободном выражении мысли. Однако само общество (как свидетельствуют наказы депутатам с мест) проблема свободы слова почти не волновала. Индифферентность общества к данной проблеме была совершенно не в духе европейских традиций [9, p. 47, 51, 68-69].

«Наказ», по мнению И. де Мадариаги, был одним из самых выдающихся политических трактатов, составленных кем-либо из правителей Нового времени. При этом поразительна быстрота, с которой Екатерина улавливала идеи, связанные с ее замыслами. Она не воспроизводила без всякой критики идеи просветителей: к примеру, ей удалось достаточно искусно обойти утверждение Монтескье о том, что «по природе вещей» большая империя должна быть деспотией, заменив понятие «деспотия» понятием «самодержавие», применяя далее по тексту «Наказа» к своей империи те определения, которые Монтескье применял к монархии. В «Наказе» также достаточно четко отразились взгляды императрицы на принцип равенства («равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвер­жены были тем же законам»), сословное деление общества, законы, устройство государственных институтов и др. И.  де Мадариага считает, что упреки Екатерины II за расхождения между принципами «Наказа» и российской действительностью ошибочны, поскольку «Наказ» был не программой законодательства, а лишь выражением идеалов, к которым должно стремиться общество. В первую очередь «Наказ» был направлен на формирование общественного мнения и определенные перемены в сознании правящих кругов. Отчасти эта цель была достигнута: последующее законодательство было во многом проникнуто духом принципов, положенных в основу «Наказа» [18, c. 249-258].

Профессор университета Лидса Саймон Диксон считает, что Екатерина II была на протяжении всей своей жизни предана «триединству разума, гуманности и применимости [utility]». Именно эти принципы и легли в основу «Наказа». Императрица хотела построить в России на основе идей западных просветителей «терпимое и образованное общество, в котором свобода и собственность ее подданных будут защищены недвусмысленными [unambiguous] законами, установленными добродетельным сувереном и воплощенными … судьями, которые должны были рассматривать обвиняемого как невиновного, пока его вина не будет установлена». Такие радикальные идеи еще не проповедовались в России [4, p. 19]. В написанной С. Диксоном биографии Екатерины II «Наказ» оценивается  как попытка создать теоретический фундамент для правления императрицы и одновременно как призыв к обществу воспринять просветительские принципы как руководящие. В «Наказе» излагалось понимание Екатериной модели толерантного, образованного общества, в котором ее подданные, их свобода и собственность будут защищены одинаковыми законами, установленными добродетельным властителем. Мысль Екатерины о том, что «Россия есть европейская держава» была призвана оспорить сложившееся мнение о России как об отсталой стране [3, p. 157, 171-172].

По мнению профессора университета Северной Каролины Дэвида Гриффитса, «Наказ» Екатерины был «логическим обоснованием самодержавия без деспотизма». При этом, несмотря на пространные рассуждения о свободе, в «Наказе» нет положений, предлагающих ограничить власть монарха. Но все же «замысел Екатерины — внедрить в России управление, основанное на господстве права,.. послужил заметному улучшению правового положения россиян по отношению к государству». Одной из главных задач «Наказа» и УК было создание среды, «в которой русские выступали бы как граждане, равные перед законом, а не как подданные, беззащитные перед произволом правителя». Однако, этого не произошло, поскольку Екатерина II распределяла привилегии в соответствии с социальной функцией человека. Вслед за Монтескье Екатерина II утверждала в «Наказе», что такая обширная страна, как Россия, требует автократического правления. Однако, Екатерина не принимала положения Монтескье о том, что российская разновидность автократии должна быть деспотической. Екатерина считала, что «при мудрой политике Россия может быть преобразована в монархию западного образца, деспотизм может остаться в прошлом». Екатерина II нередко (по крайней мере, до Французской революции) заявляла о своих республиканских симпатиях. В контексте XVIII столетия, по Гриффитсу, общество в целом не сомневалось  в совместимости самодержавной власти и республиканизма; противопоставлять было принято деспотическую власть и республиканизм. Этого взгляда придерживалась и Екатерина II, политика которой находилась в гармонии с идеями эпохи [17, c. 65-68, 79, 87, 90].

Американская исследовательница Цинтия Виттекер считает «Наказ» первой систематической интерпретацией российского законодательства в XVIII веке и энциклопедией политической мысли своего времени. При этом мысль монархини и публики питали одни и те же умственные источники; никогда дотоле или после этого российский монарх и общество не выступали настолько близкими единомышленниками. «Наказ» также способствовал улучшению имиджа России в мире, поскольку монархия в России представала как «настоящая», совместимая с законностью, равенством, свободой. В «Наказе» была представлена «систематическая философия монархии» – причем совершенно светская, без ссылок на Божественное происхождение власти. «Наказ» отстаивал мысль о совместимости монархии с Просвещением, законностью, защитой гражданских прав. В целом в «Наказе» вырисовывался образ добровольно ограничившего себя монарха – отца (матери) своего народа и одновременно реформатора, действующего с помощью просвещенных государственных деятелей и в интересах всех социальных групп [12, p. 109-114].

По мнению Дж. Александра, «Большой наказ» был попыткой Екатерины II применить «универсальные принципы» управления, заимствованные у западных мыслителей (Ш. Монтескье, Д. Дидро, Ч. Беккариа, Я. Билфелда и Ю. Липсия), к российской действительности. Также этим «сборником просветительских максим и настроений» императрица пыталась повлиять на публику в России и за рубежом, создав себе имидж «правителя-философа», заслуживающего международного признания и «бессмертия» в глазах читателей. В «Наказе» было отражено политическое кредо Екатерины (стремление править по закону и разуму, обеспечить мир и  благополучие всех подданных). Однако, к примеру, о перспективах крепостного права в «Наказе» почти ничего не говорилось. В целом «Наказ» был двойственным, благожелательным к подданным проектом, заявкой на то, что императрица будет править в манере «просвещенной, чуткой и умеренной», имея целью усовершенствование России как европейской державы [1, p. 100-102].

Как видно из «Наказа» и организации дебатов в УК, пишет М. Раев, Екатерина II попросту хотела получить одобрение со стороны общественного мнения для базовых принципов, лежавших в основе ее программы (неприкосновенность личности и собственности, свобода экономической деятельности и пр.). Возможно, признать «Наказ» документом, создававшим контуры для формирования гражданского общества в России, было бы преувеличением, но вне сомнения он был важным шагом в этом направлении, поскольку утверждал главную предпосылку для этого – защиту законом личности и собственности [10, p. 24-25].

По мнению американского исследователя Джорджа Яни, «Наказ», был первым в России выражением стремления монарха создать систему «законного» управления. Но он не был изложением общепринятых ценностей; напротив, будучи скопирован с трудов Монтескье, Беккариа и др., он был адресован скорее дворянству, которое пока не могло понять изложенных в нем идей. Заимствованные идеалы Екатерины стали скорее неким «русским мифом» [14, p. 84-85].

Профессор университета Ватерлоо (Онтарио) А. Лентин считает, что екатерининский «Наказ» был составлен для УК в первую очередь из прагматических соображений: императрица стремилась создать себе положительную репутацию в обществе и расширить свою социальную опору (в первую очередь в среде дворянства). «Наказ» не был оригинален, но это был план действий «просвещенного абсолютизма» по созданию рамок для правового государства (хотя при этом институт самодержавия уничтожать не планировалось). В целом для России своего времени «Наказ» был, безусловно, прогрессивной работой. С другой стороны, под влиянием своего окружения Екатерина переработала первоначальный вариант «Наказа» (содержавший в том числе намеки на отмену крепостного права), а хождение его было ограничено лишь высшими эшелонами гражданской службы. В любом случае, это был первый широкий опыт самооценки властями России современного состояния страны, обращения к естественному праву и «утилитарной этике», призыв к реформам, гуманизации уголовного права, отражение стремления властей к общественному благополучию и верховенству закона. Таким образом, «Наказ» был обильной пищей для ума образованных россиян [8, p. 84].

По мнению известного американского историка Ричарда Пайпса, «книга [«Наказ»] полна самых благородных чувств, но беда заключалась в том, что они не имели никакого отношения к современной России» (к примеру, непонятно, как к России могла применяться идея о равенстве всех перед законом, когда в стране больше 80% жителей были крепостными) [19, c. 99].

«Наказ», по мнению профессора истории Калифорнийского Государственного Политехнического университета Элиз Кимерлинг Виртшафтер, показал как знакомство Екатерины II с либеральными идеями, так и ее стремление охранять и укреплять личную абсолютную власть монарха в направлении, заданном Петром I [13, p. 138].

Задачи, ход работ УК 

Анализируя задачи, ход и итоги работ УК, англо-американские историки отмечают различные аспекты данной проблемы.

По словам Я. Грея, задачи УК, которая должна была донести до правящих сфер нужды народа и принять участие в составлении нового свода законов, были не по силам многим депутатам, оказавшимся в замешательстве перед сложностью своих функций. Работы УК в основном работы носили подготовительный характер, и поэтому многие начинания комиссии не были завершены. Основное время работы занимало выслушивание наказов с мест, которые не были всерьез рассмотрены. Сословия требовали каждое соблюдения именно своих прав, что усиливало разнобой высказываемых мнений; кроме того, УК «споткнулась» о процедуру работы, классовые и религиозные конфликты в своей среде. В результате стоявшие перед комиссией работы оказались фактически невыполнимы [6, p. 148-149].

По мнению П. Дюкса, УК не стремилась ни к чему большему, кроме умеренной реформы существующих механизмов власти [5, p. 183-184].

А. Лентин считает, что после открытия УК интерес к ней довольно быстро иссяк, а работы комиссий фактически выродились в споры дворян и купцов по вопросу о владении крепостными. Война с Турцией была лишь предлогом для роспуска; основная задача УК – кодификация законов – была отложена еще на 60 лет [8, p. 85].

Американский историк Роберт Джонс в книге «Освобождение российского дворянства, 1762–1785 гг.» с опорой на материалы советских архивов (ЦГАДА, ЦГИАЛ, ЛОИИ АН СССР) анализирует обсуждавшиеся на заседаниях УК проблемы, касавшиеся российского дворянства. Джонс отмечает определенный разброс мнений и нужд дворянства по регионам (т.е. дворянство не выступало единым фронтом, единодушно требующим неких сословных преференций). Общими были жалобы дворянства на экономические проблемы (бегство крепостных, запреты производить алкоголь, плохие дороги, конкуренцию со стороны купцов и предпринимателей недворянского происхождения и др.). Дворянские наказы, касавшиеся насчет владения крепостными представителями других классов, носили в целом «оборонительный» характер, их целью была защита привилегий дворянства в этом отношении со стороны государства. Также дворянство просило государство оградить свои ряды от вторжения в них недворянских элементов. Наказы от провинциальных дворян, по мнению Р. Джонса, четче отражали нужды дворянства, чем речи дворянских депутатов, – несмотря на то, что наказам, конечно, недоставало единообразия и полноты. Тем не менее, они дают достаточно ясную картину того, в чем нуждалась сельская Россия и провинциальное дворянство в 1767 г. Провинциальные дворяне через УК напрямую обращались к государству с просьбой улучшить экономические условия существования поместий, помочь решить проблему низких урожаев, дать больше возможностей для обучения их детей и др. Повсеместно в наказах прослеживалось стремление дворян свободно распоряжаться землями, природными богатствами и крепостными крестьянами. Наказы дворян в УК, резюмирует Р. Джонс, не демонстрируют самосознания дворянства как единого социального слоя, выдвигающего правящим сферам определенные претензии; наоборот, дворяне предстают в наказах как некие маргиналы, обеспокоенные утратой своего социально-экономического статуса, не считающие государство своим покровителем и критикующее его институты (администрацию, суды и др. – по сути дела, все его институты кроме самодержавия). Также наказы дворян в УК контрастируют мнением о том, что Указ о вольности дворянства создал некий новый привилегированный землевладельческий класс. «Вольность» в том виде, как она была предоставлена дворянству, для рядового дворянина становилась «ограничительным и неудобным условием». В целом провинциальные дворяне чувствовали себя «отрезанными от государства», и практически единственной отдушиной для них оставались жалобы напрямую императрице. В любом случае, их будущее зависело не от них самих, а от Екатерины II и того пути, которым она планировала завершить «освобождение» дворянства [7, p. 48-51, 54-56, 62, 65-66, 68-73, 75, 89-90].

Дворянство, по мнению М. Раева, наиболее «упорно и энергично» (на фоне других групп населения) отстаивало свои интересы. При этом представители всех сословий и социальных групп хотели получить с высоты престола гарантии прав собственности, заручиться защитой от произвольных арестов, насильственной конфискации имущества и от «крайне примитивной судебной процедуры». Но, по сути, ни одна группа населения, кажется, не стремилась к утверждению ни общего свода законов, ни своего рода “хартии”, определявшей права и привилегии представителей конкретных социальных групп. Правящие верхи, очевидно, «предпочитали отношения, основанные на единоличной высшей власти, рамкам законов и нагромождению обезличенных уставов». Кроме того, дебаты в УК четко пока­зали, что «представители разных социальных групп вы­ступали за разделение на классы и сословия соответ­ственно их социально-экономическим функциям». В целом депутаты УК имели «совершенно “средневековую” концепцию общества, основанного на наследственном разделении функций, общества с “органической” структурой_, иначе говоря, общества стабильного и гармоничного, в котором заранее устранены все источники конфликтов и смятения». Исходя из таких представлений, можно было понять, что русское общество выражало стремления, «прямо противоположные курсу на регулярное государство … по планам Петpa I». Понимание политики – даже депутатами из высших слоев – было скорее пассивным. В этой ситуации ради­кальным и даже «революционным» было скорее не общество, а правительство. По мнению М. Раева, Екатерина II «была удивлена тем, что открылось ей в наказах депутатов и дебатах Комиссии об Уложении». Она считала, что «нормы и методы регуляр­ного государства, дополненные программой активного, динамичного и производительного общества, одобряются всеми просвещенными кругами русского общества», что после прихода к власти ей будет достаточно лишь «улучшения установлен­ной системы». Многие представления, услышанные императрицей из уст самих представителей общества в 1767 г., стали для нее «откровением» [20, c. 114-117].

Как пишет А. Валицкий, заседания УК «превратились в торжествен­ные славословия императрице». Однако, со временем на заседаниях некоторые депутаты начали затрагивать вопросы, выходившие за пределы рамок «Наказа»: привилегии дворянства и купеческого сословия, проблемы крепостного права [16, c. 16].

Как отмечает Дж. Александр, наказы депутатам варьировались от сбивчивых и противоречивых до фактически готовых, разбитых на статьи законодательных предложений. Работа общего собрания УК и частных комиссий отличалась отсутствием координации. Из-за этого работа простаивала, было много путаницы, и это раздражало Екатерину II. Императрица стремилась снять с заседаний налет пристрастности и противоречивости мнений. В основном ее «вторжения»  работу УК оставались за кадром и осуществлялись через генерал-прокурора А.И. Вяземского. Очень много мнений высказывалось в УК по крепостному вопросу. Императрица осознавала взрывоопасность данной проблемы: конфликты противоположных интересов в УК грозили обострить отношения крестьян и помещиков и отрезать путь «мирных, постепенных и законных преобразований» [1, p. 114-116].

Работа УК, по мнению И. де Мадариаги, воспринималась многими депутатами не как участие в судьбоносном для России событии, но лишь как новый вид обременительной государственной службы. При этом по самому своему характеру УК «не имела ничего общего с современными представительными органами, с парламентами», будучи, в сущности, институтом «старого режима», чис­то консультативным органом и, строго говоря, вообще не была за­конодательной инстанцией. Неудивительно и то, что в ней участвовали депутаты от госучреждений. Основную часть времени работы УК, по наблюдениям И. де Мадариаги, заняло отстаивание депутатами прав своих сословий. Наиболее активны в этом плане были дворяне, многие из которых протестовали  против практики возведения в дворянское достоинство по достижении соответствующего класса по Табели о рангах. Некоторые депутаты-дворяне требо­вали «либо введения строгих различий между дворянством но рож­дению и выслуженным дворянством, либо полного запрета практи­ки возведения в дворянство, за исключением случаев личного по­жалования монархом». Достаточно активно обсуждались права и свободы дворянства. С другой стороны, проблемы крепостного права затрагивались «лишь от случая к слу­чаю». Обсуждались и подлинно новаторские для России идеи императрицы: например, планы создания новых «свободных сословий» на основе некоторых групп земледельческого населения. «Конституционные» вопросы  (т.е. вопросы о фор­ме правления в России) в УК не обсуждались. «Власть монарха не подлежала обсужде­нию» [18, c. 232-234, 279-280, 285-286, 292-293, 300].

Профессор Еврейского университета в Иерусалиме Илья Серман (1913–2010) отмечает, что УК стала первым форумом в России XVIII века, на котором представители всех свободных сословий собрались, чтобы высказать и отстоять свои мнения и пожелания. При этом зачастую выступления депутатов были отмечены непримиримостью интересов (как было, к примеру, при обсуждении вопроса о праве владеть крепостными). Заседания УК, по Серману, выявили противоречие между теорией и практикой интерпретации идеи равенства, типичное для дворянства этого времени: отстаивая «естественное равенство», дворяне вполне могли оставаться на практике сторонниками крепостного права.  Развернувшаяся в УК борьба между представителями разных слоев и антагонизм некоторых из них по отношению к государству не способствовали формированию единого национального сознания в сфере политико-экономических отношений [11, p. 46-48].

Ц. Виттекер оценивает УК как высшую точку диалога между «законным» правителем и подданными, после которой данное взаимодействие и имидж Екатерины стали снижаться. Тем не менее, УК свидетельствовала о стремлении Екатерины II расширить средний класс и открыто обсуждать наиболее насущные современные проблемы. Причем на подобный уровень открытости для общественного мнения и стремление прийти к согласию с общественным мнением не осмеливался ни один правивший в те дни монарх Европы. Екатерина создала себе «бессмертие» и «вечную хвалу» самим фактом созыва УК [12, p. 108-109].

Уложенная комиссия, по Р. Пайпсу, была «беспрецедентным событием» – форумом, где русские люди безбоязненно могли высказывать свои «обиды» и «пожелания». При этом дебаты вращались не вокруг высоких идеалов Екатерины, а конкретных тем, имевших интерес для сословий [19, c. 99-100].

УК, по мнению С. Диксона, стала «ошеломляющим явлением» для России. Почти наверняка главным мотивом для ее созыва стало стремление Екатерины подтвердить легитимность своего правления. Депутаты были явно ограничены в свободе самовыражения; императрица считала, что им не хватает гражданской ответственности, способности правильно выражать свои мысли. Екатерина вела себя скорее «в манере гуманиста XVI века, чем парламентария XVIII столетия». Поэтому она уделяла повышенное внимание процедуре заседаний [3, p. 173-175].

Негласным мотивом для роспуска УК, пишет П. Дюкс, «почти наверняка» было то, что она показала себя неспособной решить задачу составления нового Уложения. Кроме того, УК не выполнила пожеланий Екатерины по укреплению ее имиджа в Европе и развитию просвещения в России. Крупные проблемы (наподобие проблемы крепостного состояния крестьян) оказались на данный момент не решаемыми из-за большого разброса мнений [5, p. 218, 221-222].

Как отмечает М. Раев, УК была распущена, не оправдав ожиданий императрицы. Екатерина II резко прерва­ла занятия УК, когда выяснилась их резко критическая направленность, ясно показали направление общественной мысли депутатов, а следовательно, по-видимому, их избирателей [10, p. 125; 20, c. 113].

По мнению А. Валицкого, подлинной причиной роспуска УК было отклонение дебатов в ней от изначально намеченной тематики и начавшийся выход работ УК из-под контроля правящих сфер [16, c. 16].

Итоги и значение работ УК

Практического результата от работы УК, по мнению Я. Грея, почти не было. «Это был драматический, романтический, несообразный случай в российской истории, и реформы, позже проведенные Екатериной, не имели корней в Наказе или рассуждениях депутатов [Уложенной комиссии], но были продиктованы фактами истории и развития России». Как законодательный орган, УК, по мнению Грея, «полностью провалилась», но она послужила цели Екатерины укрепить свое положение на престоле с помощью «реформаторских жестов» и попыток сорвать аплодисменты цивилизованного мира. Сложно даже сказать, отражал ли «Наказ» ее мировоззрение на тот момент, и насколько серьезно стремилась русская императрица к воплощению декларированных ею целей [6, p. 149-150].

Хо­тя, по мнению Дж. Биллингтона, УК фактически не приняла никаких новых законов, обсуждение «Наказа» Екатерины «вве­ло в обиход уйму новых и едва ли не подрывных политических идей» [15, c. 268].

По мнению П. Дюкса, УК все же внесла определенный вклад в развитие российского законодательства и страны в целом. Во-первых, она ускорила процесс кодификации законов. Во-вторых, некоторые из материалов, собранные УК, были использованы правительством при составлении новых важных законодательных актов второй половины царствования Екатерины II (например, Учреждения губерний в 1775 г., Жалованных грамот 1785 г.). В-третьих, благодаря работе УК императрица имела более четкое представление о будущих направлениях развития Империи [5, p. 222].

УК, по мнению М. Раева, дала Екатерине II важную информацию о ее стране и подданных, помогавшую в дальнейшем законодательстве. Также очевидно воздействие УК на русское общественное мнение. У многих россиян, по Раеву, УК вызвала ошибочную надежду (или страх) по части скорых коренных изменений в политике (и это, кстати, было одной из причин Пугачевского бунта). Кроме того, «Наказ», выборы в УК и ее работа ознакомили образованную часть русского общества с преобладающими в западных странах подходами к развитию экономики, законодательства и других составляющих общественного развития. Включение «Наказа» в Полное собрание законов 1830 г. показало, что и позднейшие просвещенные бюрократы разделяли его принципы. Кроме того, многие критики политической и социальной системы в России обращались к «Наказу» с целью найти аргументы для своих реформаторских предложений. В социальном отношении УК, вскрывая разногла­сия в русском обществе, обнаружила «глубокие конфликты», «отсутствие единства и структуры» в русском социуме; с другой стороны – процедура выборов выявила наличие социально-психологической солидарности в отдельных частях общества, связей, основанных на единстве образа жиз­ни, общности географического происхождения и аналогии социальных функций [10, p. 125; 20, c. 113].

Как пишет биограф Екатерины II Джон Александр, работа УК не дала какого-либо плодотворного результата. С другой стороны, поступившие в Комиссию сотни наказов со всей России были небывалым дотоле проявлением общественного мнения. Хотя УК и разочаровала Екатерину (которая сама была отчасти ответственна за несовершенную подготовку и проведение заседаний), она обогатила императрицу неоценимым опытом и знаниями. В этом плане УК стала некоей помесью персонального триумфа императрицы и фиаско УК как учреждения [1, p. 120].

По словам Р. Пайпса, никакого реального воздействия на русскую действительность  работы УК не оказали; Екатерина позже сама назвала «Наказ» «праздной болтовней». Однако, впервые в России верховная власть сама определила принципы «хорошего правления» и дала возможность представителям публично обсудить, насколько страна соответствует этим критериям. Фактически, в 1760-егг. благодаря Уложенной комиссии в России появилось общественное мнение [19, c. 100].

Екатерина II, по мнению С. Диксона, явно переоценила скорость и плодотворность работ УК. Практического результата работа УК почти не дала. С другой стороны, ее труды стали «колоссальным резервуаром информации», большая часть которой помогала при дальнейшей работе над екатерининским законодательством [3, p. 182].

УК, по мнению Ц. Виттекер, несмотря на незавершенность своей работы, создала законодательный базис для дальнейшей реформаторской деятельности Екатерины II. Также достаточно глубоко в умах публики укоренился образ «законного суверена». Сотни депутатов и других членов «элиты» получили важный политический опыт. Идеи «Наказа» довольно широко распространились в обществе – в произведениях как законоведов (С. Десницкого, Я. Козельского и др.), так и литераторов, начавших тиражировать образы просвещенной императрицы – «Астреи», «Минервы» и др. [12, p. 114-115].

Как пишет Дж. Хоскинг, работа УК показала Екатерине II, что вместо составления нового кодекса более насущной задачей для страны является укрепление расколотого общества. Для этого было необходимо учредить «институты, дающие гражданам возможность работать сообща, хотя бы в пределах сословий и социальных групп». Фактически речь шла о создании гражданского общества [21, c. 113-114].

По мнению Р. Бартлетта, критика в адрес УК за то, что она не приняла новое уложение, несерьезна. Важнее было то, что УК сумела разработать новый подход к изменению законодательства. Некоторые результаты ее работы были по-настоящему значительны: для Екатерины это был инструмент упрочения ее политической позиции и понимания нужд разных групп населения. Работа комиссии показала, что любая группа российского населения «темна, консервативна и заботится лишь о себе». Императрица поняла, что никаких радикальных изломов в политике в ближайшее время не потребуется. Но проекты УК, которых было выработано великое множество, стали реальной основой будущего законодательства как для местного, так и общенационального уровня и весьма пригодились для последующего законодательства [2, p. 119].

Э.К. Виртшафтер считает, что УК, при всех ее недостатках, была показателем искреннего стремления Екатерины II проконсультироваться с подданными по важнейшим вопросам. Также это был и некий просветительский эксперимент, в рамках которого граждане начали дебаты по вопросам права, справедливости, гражданских отношений и организации управления.  В целом по своей представительности это было первое подобное собрание в России – вплоть до Государственной Думы начала ХХ в. Многие материалы УК (в том числе, наказы депутатам) были использованы в ходе проведения реформ 1770–80-х гг. [13, p. 138-139].

1. Alexander J.T. Catherine the Great: Life and legend. New York; Oxford, 1989.
2. Bartlett R. A history of Russia. Basingstoke – N.Y., 2005.
3. Dixon S. Catherine the Great. London, 2009.
4. Dixon S. The modernization of Russia, 1676–1825. – Cambridge, 1999.
5. Dukes P. Catherine the Great and the Russian nobility. A study based on the materials of the Legislative Commission of 1767. Cambridge, 1967. Р. 53-57.
6. Grey I. Catherine the Great: Autocrat and Empress of All Russia. Philadelphia – N.Y., 1961.
7. Jones R.E. The emancipation of the Russian nobility, 1762–1785. Princeton, 1973.
8. Lentin A. Russia in eighteenth century: From Peter the Great to Catherine the Great. N.Y., 1973.
9. Papmehl K.A. Freedom of expression in eighteenth century Russia. The Hague, 1971.
10. Raeff M. Imperial Russia, 1682–1825: the coming of age of modern Russia. N.Y., 1971.
11. Serman I. Russian National Consciousness and its Development in the Eighteenth Century // Bartlett R. Russia in the age of the enlightenment. Essays for Isabel de Madariaga. Basingstoke (Hants.); London, 1990.
12. Whittaker C.H. Russian monarchy: Eighteenth-century rulers and writers in political dialogue. DeKalb, 2003.
13. Wirtschafter E.K.  Russia’s age of serfdom 1649-1861. Malden, 2008.
14. Yaney G.L. The systematization of Russian government. Social evolution in the domestic administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana; Chicago; London, 1973.
15. Биллингтон Дж. Икона и топор: Опыт истолкования русской культуры. М., 2001.
16. Валицкий А. История русской мысли от просвещения до марксизма. М., 2013.
17. Гриффитс Д. Екатерина II: императрица-республиканка // Гриффитс Д. Екатерина II и ее мир. Статьи разных лет. М., 2013.
18. Де Мадариага И. Россия в эпоху Екатерины Великой. М, 2002.
19. Пайпс Р. Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры. М., 2008.
20. Раев М. Понять дореволюционную Россию: Государство и общество в Российской империи. London, 1990.
21. Хоскинг Дж. Россия: Народ и империя (1552–1917). Смоленск, 2000. С. 113-114.

Все статьи автора «Макаров Николай Владимирович»