«Каменный гость» А.С. Пушкина безусловно связан с большой европейской традицией обращения к вечному образу распутного, порочного персонажа. К образу Дона Жуана обращались Корнель, Гольдони, Мольер, Гофман, Байрон и другие. Близкие к пушкинской версии мотивы объяснения в любви находят в пьесе Шекспира «Ричард III»: «Сцены Дон Жуана с Донной Анной, – писал еще Шевырев, – напоминают много сцену в Ричарде III между Глостером (Ричардом III) и леди Анной, вдовой Эдуарда, принца Валлийского, даже до подробности кинжала, который Дон Жуан, как Глостер, употребляет хитрым средством для довершения победы» [1].
При всем многообразии трактовок пушкинского образа больше всего нитей связывают его с произведением Мольера «Дон Жуан». В.Е. Багно в своих исследованиях указывает на связь произведения Пушкина, как с комедией Мольера, так и с оперой Моцарта, созданной по ее мотивам: «О пьесе Тирсо де Молины Пушкин, бесспорно, знал по комментариям к Мольеру и пересказам Вольтера, Ж.-Ф. де Лагарпа и А.В. Шлегеля, но само произведение не читал. Основные фабульные ходы пьесы Мольера у Пушкина отсутствуют, однако совпадает с ней ряд деталей. Взяв эпиграф к «Каменному гостю» из либретто оперы Моцарта, Пушкин тем самым указал на нее как на несомненный источник своей «маленькой трагедии». Среди пушкинских заимствований из оперы Моцарта – имя Лепорелло, возможно, имя Доны Анны, устранение «двойного приглашения» (как у Да Понте, Дон Гуан гибнет при первом посещении статуи)» [2].
На разницу в сюжете и трактовке образа между Доном Жуаном Мольера и Доном Гуаном Пушкина уже обратили внимание критики. Различия В.Е. Багно связывает, прежде всего, с мотивом мести из ревности, введенным Пушкиным для описания порочного характера Дона Жуана: «То, что нередко воспринималось как особая дерзость и рискованность пушкинского замысла, свидетельство особой извращенности его героя, – приглашение Дон Гуаном Командора, превращенного Пушкиным из отца в мужа Доны Анны, позволило ввести в пьесу мотив мести из ревности, коль скоро статуя разъединяет влюбленных. Мотив мстящей статуи, разлучающей влюбленных в «Каменном госте», оказывается особенно рельефным в связи с тем, что при расплате присутствует именно Дона Анна, а не Лепорелло (как у Моцарта) или Сганарель (как у Мольера)» [2].
А. Ахматова акцентирует внимание на создании Пушкиным качественно нового образа. Она подчеркивает в пушкинском Доне Гуане дар поэта: «Внимательно читая «Каменного гостя», мы делаем неожиданное открытие: Дон Гуан – поэт. Его стихи, положенные на музыку, поет Лаура, а сам Гуан называет себя «Импровизатором любовной песни» [3].А. Ахматова считает, что Дон Гуан перед смертью произносит имя Доны Анны не случайно, он испытывает любовное чувство к ней: «…он действительно переродился во время свидания с Донной Анной и вся трагедия в том и заключается, что в этот миг он любил и был счастлив…» [3]. По мнению Г.П. Макагоненко Пушкин противопоставил своего Дона Гуана романтическим Донам Жуанам Байрона и Гофмана.
Он указывает на важную деталь, отличающую произведение А.С. Пушкина от предшественников: приглашение статуи командора к вдове, а не в свой дом, тем самым он исключает любовную интригу в этом эпизоде. По его мнению, Дон Гуан если бы любил по-настоящему, то никогда не решился бы на такой низкий поступок: «Статуя должна быть свидетелем любовного торжества Дон Гуана! Желание это не столько кощунственно, сколько безнравственно. Оно оскорбляет и женщину, которую любит Дон Гуан, и само чувство. Да и не может истинная любовь допустить возможности появления такого желания» [4].
На фоне этих рассуждений нам представляется возможным обратить внимание на то,что особенность пушкинского Дона Гуана не в отношении к своей возлюбленной, а в концепции порока, как поступка героя [5].
А.С. Пушкин дважды проводит своего героя через любовную сцену в присутствии покойника. Он как бы подчеркивает принципиальную значимость для своего героя появления поверженного соперника в откровенных любовных сценах. Причем, в сцене с Лаурой труп Дона Карлоса просто находится рядом. Готовя свое триумфальное свидание с Донной Анной, Дон Гуан приглашает статую убитого мужа к вдове:
Я, командор, прошу тебя прийти
К твоей вдове, где завтра буду я,
И стать на стороже в дверях. Что? будешь? [6].
Заметим, что для Мольера порочность Дона Жуана состоит в его безграничной вере в свою безнаказанность, в чем раскрывается его безбожность. Дон Жуан видит смысл существования в земных наслаждениях. Зная, но отбрасывая «на потом» размышления о расплате: «Ей-богу, надо исправиться. Еще лет двадцать-тридцать поживем так, а потом и о душе подумаем» [7].
Его своеволие и безнаказанность не имеют границ в пределах земной жизни. Он чувствует себя верховным судией не подвластным никакому земному суду: «А если меня накроют, я палец о палец не ударю: вся шайка вступится за меня и защитит от кого бы то ни было. Словом, это лучший способ делать безнаказанно все, что хочешь. Я стану судьей чужих поступков, обо всех буду плохо отзываться, а хорошего мнения буду только о самом себе» [7].
Но стоит ему перейти некую мистическую грань как наказание высшего судии незамедлительно настигает его. Все это укладывается в простую схему представления о жизни и смерти, их смыслах и неизбежности наказания за прегрешения, актуальных еще для средневекового сознания с его пониманием «внутреннего человека» [8].
На первый взгляд пушкинская версия как бы не противоречит этой концепции, но в ней появляются весьма важные новые детали, уточняющие его модель мира.
Пушкинский герой и в сцене с Лаурой, и в сцене с Донной Анной стремится прервать связь земных человеческих отношений с вечностью. Вмешиваясь по своему произволу в земные связи людей, его Дон Гуан тем самым разрушает их возможное продолжение за чертой смерти. Он чувствует себя властителем того, что произойдет за этой чертой и наслаждается этой своей безгранично властью.
Вдовствующая Дона Анна, верная своему супругу, верит в невидимые нити, соединяющие ее с ним после смерти. Актуальность этих связей в ментальном пространстве русской литературы конца XVIII – начала XIXстолетия уже обращала на себя внимание современных исследователей [9].
Пушкинский герой наказывается провидением как посягнувший на эту божественную предустановленную связь. И наказание это строится в крайне жестокой разрушительной для его модели мира форме.
Мнимый победитель в ситуации любовного треугольника в земной его версии втянут рукой статуи командора в пространство, где условия треугольника становятся непреодолимыми. И трагедия этой непреодолимости звучит в последней реплике Дона Гуана:
Я гибну – кончено – о Дона Анна! [6].
Пушкинский герой, неспособный совершить замысленный им поступок, вполне укладывается в вектор литературных поисков своей эпохи [10].
Библиографический список
- Алексеев М.П. Пушкин и Шекспир // Алексеев М.П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования / АН СССР; Ин-т рус.лит. (Пушкинский Дом). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. С. 240–280.
- Багно В. Е. Дон Жуан // Пушкин: Исследования и материалы / РАН. Институт русской литературы (Пушкинский Дом). СПб.: Наука, 2004. Т. XVIII/XIX: Пушкин и мировая литература. Материалы к «Пушкинской энциклопедии». – С. 132–138.
- Ахматова А.А. «Каменный гость» Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Институт русской литературы. (Пушкинский Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. Т. 2. С. 185–195.
- Макогоненко Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1830–1833). Л.: Художественная литература, 1974. 376 с.
- Николаев Н.И. К вопросу об уточнении понятия «Литературный герой» // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2012. №3. С.100–104.
- Пушкин А. С. Каменный гость // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. Т. 5: Евгений Онегин. Драматические произведения. Л., 1978. С. 316-350.
- Мольер Ж.-Б. Дон Жуан или Каменный гость // Мольер Ж.Б. Собрание сочинений в двух томах. Т. 2. М., ГИХЛ, 1957. URL: http://lib.ru/MOLIER/molier2_1.txt.
- Николаев Н.И. К вопросу об уточнении понятия «внутренний человек» «внутренний мир человека» // Philologica: Ученые записки Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Архангельск, 2002. С. 147-150.
- Николаев Н.И., Швецова Т.В. К вопросу о точности перевода («Они любили друг друга…» М.Ю. Лермонтова) // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2014. №4. С. 87-92.
- Николаев Н.И., Швецова Т.В. Русская литература 30-40-х гг. XIX в. «Ожидание героя» // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2014. №3 (29). С. 125-142.