Настоящая статья посвящена сочинению М. М. Щербатова «Путешествие в землю Офирскую» (1783). Литературные особенности романа не редко становились объектом исследования; в то время, как исторические не привлекали пристального внимания ученых. Вместе с тем, как отмечал И. З. Серман, «кроме утопий придуманных», XVIII век породил своеобразный тип политических утопий, «которые строились на особой интерпретации данных истории» [23]. Причастность Щербатова к занятиям исторической наукой не вызывает сомнений. Можно с уверенностью сказать, что в культурной памяти он запечатлелся как историк и общественный деятель более, чем литератор. Сохранилось любопытное свидетельство Н. И. Новикова, иллюстрирующее данное положение: «Щербатов, князь, Михайло Михайлович, двора ея императорскаго величества камер-юнкер, герольдмейстер, комиссий о коммерции и о сочинении Новаго уложения член, – к чести своего имени и рода, знаменитый любитель и изыскатель древностей российских, и писатель истории своего отечества» [17].

В 1783 году писатель был принят в члены Российской академии наук [27]. Этот факт биографии Щербатова нашел отражение и в его утопии, написанной в 1783-м, а опубликованной лишь в 1896 году. Не случайно первая городская достопримечательность, с которой знакомится рассказчик это – Академия наук в Перегабе. «Я самое утро завтрашняго сего дни употребил разсматривать многия заведения в сем граде; видел тут учрежденную академию наук, исполненную собранием великаго числа натуральных вещей» [30. Стлб. 788]. Прототипом учреждения, очевидно, является Кунсткамера, здание которой с начала XVIII в. считалось символом Российской академии наук. В «Путешествии», кроме того, изображены не только идеальные училища, какими они представлялись писателю, но и дан перечень учебных дисциплин, включая «два катихизма, единый нравственный, а другой законной».

Вопрос о том, насколько идеал офирского училища соответствовал выбранному Екатериной курсу государственной педагогики, представляет несомненный научный интерес. Работ, посвященных данной теме, не много. Довольно кратко об этом сказано в статье Т. В. Артемьевой «Новая Атлантида Михаила Щербатова» [8]. Как отметил А. А. Кизеветтер, в «государстве существует обязательное – и притом даровое – обучение. Правда, каждое сословие имеет свои особые школы, но при этом там «нет ни единаго гражданина, котораго бы в школах не учили правам и законам их страны» [14]. Следует указать на неправомерность данного суждения. В действительности на содержание офирских школ определяется «самый малый сбор со всех поселян», который французскими деньгами составляет две с половиной копейки [30. Стлб. 923]. Сомнительно и то, что школы открыты для каждого сословия, так как крестьяне лишены возможности получать образование, в отличие, например, от дворян, купцов и мещан [Там же. Стлб. 919]. Таким образом, наблюдение Артемьевой о том, что «училища для крестьян более скромные. В них учат детей с 5 до 12 лет чтению, письму, счету и двум “катехизмам” – нравственному и “законному» выглядит не совсем уместным. [7]. Та же неточность, по-видимому, имеет место в работе «Русский социальный роман XVIII века» Н. Д. Чечулина. Исследователь отмечает: «во всяком селении, где есть храм, есть и школа для крестьянских детей; для солдатских детей – особыя школы в местах расположения полков, в городах – особыя мужские и женския училища для дворян и особыя для мещан» [30. Стлб. 922]. Таких деталей Щербатов в своем произведении не указывает. Училища действительно открыты в каждом поселении. Однако о том, что они созданы лишь для крестьянского сословия в «Путешествии» нет упоминаний. Из наблюдения Чечулина, кроме прочего, можно сделать вывод, будто мужские и женские школы были открыты только в городах, в то время, как в сельских округах их не было. Вместе с тем, как очевидно из текста, «В каждом же таком селении, где есть храм, находится другое училище для женщин» [Там же. Стлб. 923]. В книге о русской литературной утопии американского слависта С. Л. Баэра тема образования представлена кратким пересказом фрагмента о воспитании будущих офирских монархов [1].

Исторические прототипы училищ Офирской Империи редко привлекали внимание специалистов. В контексте реформ Екатерины II представленная писателем модель обучения не рассматривалась. Вместе с тем, актуальность данной научной проблемы не вызывает сомнений. Щербатов не только состоял в штате Российской академии наук, но и написал ряд педагогических сочинений, таких как «Проект о народном изучении», «О способах преподавания разныя науки» и Проект создания училища для купечества [20]. В предложенном тексте впервые делается попытка установить, насколько офирские училища соответствовали выбранному Екатериной курсу народного образования.

Идеальные училища офирской империи и их исторические прототипы 

Целью национальной школьной программы императрицы была попытка перестроить на идеологических основаниях само российское общество [6]. Как следствие, первый законопроект екатерининской эпохи – «Большой наказ императрицы» – был в то же время первым педагогическим сочинением этого времени. Для просвещенного абсолютизма самодержицы дидактика была основой законодательства. Наиболее лаконично, пожалуй, эту мысль выразил, А. М. Сумароков В «Оде Государыне Императрице Екатерине Второй на день Ее восшествия на престол, Июня 28 дня, 1762 года»:

Позднее тот же силлогизм использовал автор известной утопии «Нума Помпилий, или процветающий Рим» (1768) М. М. Херасков, сравнивая в своем сервильном панегирике двух великих реформаторов на российском троне:

В контексте римской истории, для которой Нума был образцом царя и законодателя, эти слова имели отношение к «Наказу» императрицы и обслуживали государственный миф о просвещенном монархе. Посвящая проблеме воспитания отдельно XIV главу своего документа, императрица начинает ее положением: «Правила воспитания суть первыя основания, приуготовляющия нас быть гражданами»[18]. По слову М. В. Довнар-Запольского, это были «педагогические рецепты, которые не легко было провести в жизнь» [10]. Однако эти же «рецепты» послужили основанием целого ряда образовательных программ эпохи расцвета просвещенного абсолютизма. Законы, педагогические проекты и (в конечном счете) художественные произведения создавали единый культурный текст. Таким образом, на уровне прагматики утопия Хераскова могла прочитываться и как панегирическое изображение современной России, и как наставление Екатерине II в момент работы Комиссии по составлению нового Уложения [12]. Амбивалентное прочтение, вероятно, имели и работы Сумарокова. Прославляя восшествие императрицы на престол в одических сочинениях, автор отнесся с большим предубеждением к ряду положений ее законопроекта. Одной из главных претензий писателя к документу, была, по словам Ю. В. Стенник, своеобразная «утопичность» – «увлечение его автора абстрактным гуманизмом» [25]. С этим сложно не согласиться, так как господство идеала эвномии (благозакония) простиралось как на литературную среду имперского дискурса, так и на педагогическую. Показательно, например, что Бецкий, которому было доверено заведывать образовательными учреждениями, обратился к Екатерине со словами:

По словам Д. Грифитс, под словом «душа» здесь подразумевался вполне определенный образ «третьего сословия», которого прежде не существовало в России [9. C. 262].

Как было сказано выше, государственная педагогика Екатерины II порождала единое пространство законодательных и педагогических текстов. Так, Бецкий, которого (в некотором смысле) можно считать основоположником нравственной педагогики, написал именно законы для «создания новой породы людей», а не педагогические инструкции. Хотя он «охотно указывал на то, что “законы почти ничего не могут без добрых нравов”, однако, сам же вырабатывал законы для “создания новой породы людей”, которые именно и отличались бы “Добрыми нравами» [15]. Печать утопичности лежала и на таких материалах, как «Устав кадетскаго корпуса». П. М. Майков, стараясь защитить Бецкого от упрека в том, что его уставы «своего рода утопии», писал: «они написаны лишь для начальников и таких исполнителей их, которые “одарены здравым разумом и благоразумием» [Там же. С. 54]. Щербатов, как известно, подходил к инициативам Бецкого довольно критично. Свое отношение он выразил в знаменитом памфлете «О повреждении нравов»:

Следует заметить, что данное наблюдение не является простым художественным преувеличением. По словам Дж. Л. Блэка, составляя педагогические проекты для учебных заведений, Щербатов надеялся, что последние станут свободными от правительственного вмешательств [2]. Между тем, для создания идеальной модели школы автор использовал все те же элементы педагогической системы Бецкого. Известно, что Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества относится к 1764 году и было разработано им же. В Офирии также два типа училищ, для мужчин и для женщин.

Идея профильного обучения была заимствована Щербатовым из других проектов Екатерины. К началу 60-х годов XVIII века относится Документ, озаглавленный «Начальное рассуждение о плане для учреждения публичных училищ”, сохранившийся без обозначения имени автора и времени составления» [21]. Для истории российского образования этот текст немаловажен. В нем впервые была представлена программа профильного обучения. «По разности званий и намерений учащихся гимназии разделялись на четыре категории: «1) училища для ученых людей, 2) военныя, 3)  гражданския и 4) купеческия» [Там же. С. 276]. В государстве Щербатова отображена схожая модель, с той разницей, что первыми по значимости являются училища для дворян, а не для ученых.

Идеальное училище Щербатова в свете его педагогических проектов 

В начале 1770 года, став участником Комиссии о коммерции, к образовательным проектам обращается Щербатов. По указанию Екатерины он разрабатывает проект училища для купечества. Материал не привлекал большого внимания исследователей и до сих пор не опубликован. Как отмечено в рукописи, «предмет установления сего училища не состоит в том, чтоб зделать ученых во всяком роде наук, но токмо, чтоб вкоренить благонравие в купеческих детей, и открыть им довольное знание во всех частях торговли»[20. Л. 7]. Проект составлен довольно подробно и отражает четкую программу дисциплин: среди которых российский, французский, немецкий, английский языки, рисование, «познание искусств и ремесел», содержание купеческих книг, «телесные екзерсиции» и Закон Божий [Там же]. Образовательный процесс строился на принципах гуманности, что позволило С. Г. Калининой сделать вывод о наличии в тексте элементов методики воспитания “новой породы людей» [13]. Действительно, в деле обучения купеческого сословия автор проявляет большую незаурядность. Согласно его программе: «каждое воскресение и в госпоцкие праздники» купцы должны слушать службу божию «со всем вниманием и прилежностию»; должны кормить нищих и дряхлых; сознавая, что «сiи нещастные суть такие же люди и собратия их; следственно достойны их соболезновать» [20. Л. 7. Об].

Через два года писатель вновь обращается к теме образования, сочиняя «Проект о народном изучении». В статье «О педагогической культуре Екатерины II» А. Г. Львовой высказана точка зрения, согласно которой тот же документ был изложен Щербатовым в его фантастическом романе “Путешествие в землю Офирскую господина С…шведского дворянина» [16]. С этим утверждением можно согласиться лишь отчасти. Проект предполагал обучение как мужчин, так и женщин, однако всеобщим оно не являлось. Автор разделял училища на две степени. Первые из них должны быть установлены в губернских городах; вторые – в провинциальных. Таким образом, в мало населенных пунктах создание школ не предусматривалось [30. Стлб. 923]. Кроме того, «Проект» не был направлен на создание бессословного образования. Обращаясь к Всемилостивейшей Государыне с просьбой об учреждении учебных заведений, автор, по-видимому, имел в виду училища только для двух сословий: «Желательно было бы, если бы живущие вокруг городов дворянство и мещане совокупно согласясь таковые училища каждые во градах своих с довольными доходами завели» [Там же. Стлб. 741].

Идеальные училища Офирской империи

По словам Андре Монье, своей идеальной Офирией, Щербатов выносит приговор екатерининской политике [4]. Тем не менее, его училища созданы на основании современных педагогических проектов. Автор уделяет большое внимание повсеместному образованию. Наряду с городскими училищами для благородных, школы созданы в каждой сельской округе, в которой есть «храм». В тексте есть одна любопытная особенность. В большом городе, таком как Перегаб, могут получить образование выходцы из дворянского, мещанского, купеческого, солдатского сословий, в то время как в малочисленных городах последние из них такой возможности не имеют.

Кроме того, училища для дворян предполагали образование многостороннее и разнопредметное. «Единые учились грамоте, другие арифметике и первым основаниям геометрии, иные рисовать, а другие, наконец, правам их страны» [Там же. Стлб. 919]. Мещанские школы рассчитаны на обучение арифметическим исчислениям и торговле, в то время как поселян обучают только чтению и письму. В училищах Офирии, как и в Российской империи учатся шесть дней в неделю. Между тем, не все из детей имеют возможность посещать занятия: «…те, которые учатся математике, истории, географии и другим наукам, которыя в губернских училищах токмо преподаются, те учатся три дни, употребляя другие три дни учить тех, которые первым основаниям наук учатся…» [Там же. Стлб. 926]. Следует отметить, что для екатерининской эпохи подход, при котором воспитанники являлись одновременно преподавателями, был не только новым, но и утопичным. Так, «Руководство учителям перваго и втораго разряда народных училищ Российской империи» (1782) содержит Таблицу успеваемости учащихся, по которой можно судить о качестве школьного образования детей на момент 1793-1794 гг. Список состоит из двух фамилий. По окончании учебного года «Петр Дмитриев научился «познанию букв хорошо», Анна Петрова «склады знает посредственно», но «подает надежду» [22].

Другой элемент идеальной офирской школы, вероятно, имеет исторической основой педагогические проекты Бецкого. Как известно, Екатерине II импонировали его идеи о воспитании детей в закрытых учебных заведениях интернатного типа [11]. Щербатов модернизирует эту модель, предоставляя ученикам определенную свободу. «Сие окроме некоторых каждому на волю отдается – жить ли в училище, или приходить токмо учиться; но токмо они все должны обедать в училище, дабы время переходами не терять» [30. Стлб. 921].

В устройстве сельских школ Офирской империи также заметны черты образовательных реформ императрицы. Согласно проекту 1770 года надзор над деревенскими школами поручался священникам. «…Но так как, по своим приходским же предназначались диаконы, а где их не было, дьячки; наконец, в случае недостатка церковнослужителей, допускались и светские преподаватели» [28]. В сельских школах Офирии наставление юношеству дает «единый при службе храма находящийся отличной добродетели муж» [30. Стлб. 922].

Как отмечает Джеффри Хоскинг, «основной целью на средних и высших степенях екатерининского образования была подготовка кандидатов для государственной службы, в то время как на первичном уровне необходимо было обучить практическим навыкам и привить религиозные и моральные нормы» [3],[27]. Среди школьных дисциплин утопического государства также есть место нравственным наставлениям. В училищах «каждый день оставляется полчаса на преподавание и толкование нравственных правил» [30. Стлб. 928]. Вместе с тем, духовное образование в офирских школах носит утилитарный характер и ориентировано на воспитание истинного гражданина и патриота. Писатель полагал, что образование – conditio sine qua non благоустроенной государственной жизни – и должно вести к исполнению взаимных гражданских обязательств.

1. Baehr S. L. The Paradise Myth in Eighteenth-Century Russia. Utopian Patterns in Early Secular Russian Liteature and Culture. California: Stanford University Press. P. 138.
2. Black J. L. Citizens for the fatherland. Education, Educators, and Pedagogical Ideals in Eighteenth Century Russia (with a translation of book on the duties of man and citizen (St. Petersburg, 1783). East European Quarterly, Boulder. NY: Columbia university press. 1979. P. 83.
3. Hosking A. Geoffrey. Russia and Empire, 1552-1917. HarperCollins, 1997. P. 125.
4. Marker G. Who rules the word? Public school education and the fate of universality in Russia, 1782 – 1803 // Russian Russe. Festschrift for Nicholas Valentine Riasanovscky. Vol. 20. California: University of Southern. 1993. P. 17.
5. Monnier Andre. Une utopia russe au siecie de Catherine // CMRS, 1982, 23 (2), р. 190.
6. Okenfuss M. From School Class to Social Caste The Divisiveness of Early-Modern Russian Education // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Neue Folge, 1985. P. 343.
7. Артемьева Т. В. От славного прошлого к светлому будущему: Философия истории и утопия в России эпохи Просвещения. СПб.: Алетейя, 2005. С. 294.
8. Артемьева Т.В. Новая Атлантида Михаила Щербатова (104 – 111) // Вопросы философии. № 10. М.: Наука, 2000. С. 105.
9. Грифитс Д. Екатерина II и ее мир. Статьи разных лет. М: НЛО, 2013. С. 262.
10. Довнар-Запольский М.В. Реформа общеобразовательной школы при императрице Екатерине II. М, 1906. С. 21.
11. Калачев А. В. Екатерининская реформа: контуры государственной системы народного образования // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2010. № 2 (92). Томск: Изд-во ТГПУ, 2010. С. 11.
12. Калинин И. Слепота и прозрения. Риторика истории России и «Риторика темпоральности» Поля де Мана // НЛО. № 59 (1) 2003. С. 258.
13. Калинина С. Г. Разработка М.М.Щебатовым проекта училища для купечества // Города Европейской России конца XV – первой половины XIX века: Материалы международной научной конференции 25 – 28 апреля 2002., Твеь – Кашин – Калязин: В 2 ч.:Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002. C. 362.
14. Кизеветтер А. А. Русская утопия XVIII столетия // КизеветтерА.А. Исторические очерки. М., 1912. С. 49.
15. Лаппо-Данилевский А. С. Бецкой и его система воспитания. Отзыв. О сочинении П. М. Майкова «Иван Иванович Бецкой. Опыт биографии». СПб., Типография императорской Академии наук. 1904. С. 21.
16. Львова А. Счастливый дар // Нева. № 1. 2007. С. 200.
17. Материалы для истории русской литературы. Издание П. Е. Ефремова. 1867. С. 121 – 122.
18. Наказ императрицы Екатерины II, данный комиссии о сочинении проекта Новаго уложения под ред. Н.Д. Чечулина / Памятники русскаго законодательства 1643–1832 гг., издаваемые императорской Академией наук. СПб., 1907. С. 13.
19. Радищев А. О повреждении нравов в России кн. М. Щербатова и путешествие А. Радищева с пред. Искандера. London, 1858. С. 83 – 84.
20. РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 466.
21. Рождественский С.В. Очерки по истории систем народнаго просвещения в России в XVIII – XIX веках. Т. I. СПб.: Типография М.А. Алесандрова. 1912. С. 266.
22. Руководство учителям перваго и втораго разряда народных училищ Российской Империи. СПб.: Императорская Академия Наук, 1807. С. 98.
23. Серман И. З. История и утопия в русской общественной мысли и литературе XVIII века // Философский век. Альманах.: Вып. 5. Идея истории в российском просвещении. Сб. статей. Спб., 1998. С. 216.
24. Соловьев С. Учебная книга русской истории. М.: в Типографии В. Грачева и К^о. 1860. С. 504.
25. Стенник Ю. В. А. П. Сумароков – критик «Наказа» Екатерины II // XVIII век. Сб. 24. СПб.: Наука, 2006. С. 136.
26. Сумароков А.П. Полное собрание сочинений в стихах и прозе. Часть I. М.: В Университетской типографии у Н. Новикова, 1781. С. 266.
27. Сухомлинов М. И. История Российской академии. Вып. VII. СПб.: Типография императорской Академии наук, 1885. С. 134.
28. Толстой Д. А. Взгляд на учебную часть в России в XVIII столетии до 1782 года. СПб.: Типография императорской академии наук. 1883. С. 69.
29. Херасков М. М. Нума Помпилий, или процветающий Рим. М., 1803. C. 165.
30. Щербатов М. М. Политическия сочинения. Под ред. И. П. Хрущова. СПб.: Тов-во «Печатня С. П. Яковлева». 1896.

Все статьи автора «Ростовцева Юлия Александровна»