Архетип матери занимает важнейшее место в психике творческой личности. На определенном жизненном этапе конкретная мать является носительницей архетипа Матери, но К.Г. Юнг предостерегает нас от их отождествления [1], перечисляя огромное множество аспектов этого архетипа. В лирике Ф. Гарсиа Лорки актуализируется, прежде всего, положительный, связанный с заботой и защитой, аспект материнского архетипа: «…мать является по сути первым миром ребенка и последним миром взрослого» [1, с.229]. В поэзии Гарсиа Лорки мать всегда рядом с ребенком. С рождения оберегает сон младенца («Soneto»), затем пытается защитить от ошибок, именно ей «погибший от любви» выполнить нелегкое задание: рассказать о его смерти («Muerto de amor»). Лирический герой  стоит на грани сложного выбора, а мать читает рядом («Realidad»); с ней делится печалями «юноша с семью сердцами», который не в силах отыскать одно-единственное собственное («Canción del muchacho de siete corazones»); мать-Большая Медведица грозно урча, кормит своих малышей («Madre»); а звездочку без мамы Гарсиа Лорка ласково называет бедняжкой («Flecha»); отвечать на наивные детские вопросы тоже должна мама («El balada del agua del mar»). Именно мать – первая женщина, которую видит рядом будущий мужчина. Но защищает она не столько от угроз внешнего мира, сколько от угроз мира иррационального, неподвластного сознанию. В человеческой психологии существует универсальный образ матери, поэтому ребенок склонен проецировать на собственную мать универсальный архетип, наделяя его мифологической составляющей, авторитетом, нумиозностью.  [1, с.217]. Лексема «мать» имеет в лорковских стихах высокую частотность: входит в метафоры («La oración de las rosas», «Lluvia»), олицетворения («Capricho»), («Lux»), обращения лирического героя («Canción del muchacho de siete corazones», «Canción tonta», «Muerto de amor»). Гарсиа Лорка, всегда хранивший тесную связь с народным искусством, обращается к традиционной испанской лирике, в которой мать является очень важным персонажем [2, с.13]). Но это уровень внешний, а существует и глубинный, мифологический, основанный на переживаниях и движениях подсознания поэта. Именно благодаря таким проявлениям земная мать приобретает архетипические черты, что позволяет нам говорить о процессах становления личности поэта, которые сопровождаются потрясениями и необходимостью делать непростой выбор. Взрослея, человек отторгает часть бессознательного, связанную с материнским началом, но у творческих людей расставание с женским компонентом души, с анимой, происходит довольно болезненно. Для Гарсиа Лорки утрата материнской заботы равносильна утрате детства и, соответственно, утрате контакта со своим подсознанием.

Итак, мать вопринимается как защитница, а вынашивание в утробе трансформируется в материнские объятия: мать носит ребенка на руках, кормит. Гарсиа Лорка не разделяет образы матери конкретной и универсальной, архетипической. Основная доминанта его лирики – мысль о том, что жизнь, как в макрокосме, так и в микрокосме, подчиняется одним и тем же законам. Ребенок неотделим от матери, а человек теряет себя без Матери-Земли. Возвращение к матери позволяет позавать суть вещей, ведь вновь делает человека частицей универсума, избавляя от одиночества:

Звезды, к которым так стремится поэт, которые являются целью его индивидуации, оказываются совсем рядом. Они сами «падают в чашу матери-Земли» («…caen en la taza / Que es nuestra Madre Tierra» [3, с.298]); осознавая себя ребенком универсальной Матери, Великой Матери, Матери-Земли, человек приближается к пониманию себя самого, к формированию целостной личности, в которой бессознательное находится в гармонии с внешним миром.

В раннем стихотворении «Молитва» («Oración») поэт размышляет над секретом поэтического дара, постичь который мешают неопределенность реального, неспособность произнесенного слова отразить суть вещей, непонимание между людьми. А единственным выходом оказывается возвращение в детство, в материские объятия:

Пространство, в котором взаимодействуют мать и дитя, носит космический характер. Э. Нойманн характеризовал такие взаимоотношения, как «ситуацию первичного рая» [4]: ребенок будто заключен в нежнейший удерживающий сосуд, который представляет собой мать, мир, тело и самость в одно и то же время. Возвращение в объятия матери, под «горячую материнскую грудь», позволяет вновь замкнуть круг, который представляет собой так называемую фазу уробороса. В аналитической психологии термин  «уроборос» обозначает единство психической реальности, лишенной оппозиций [4]. В лирике Гарсиа Лорки остро чувствуется тоска по «большому кругу» – состоянию, где не ощущается разница между внешним и внутренним, когда собственное пространство человека неразрывно с тем, что мы относим ко «внешнему» («Cielo vivo», «Camino» («Poesía inédita»)). Тогда как взросление ассоциируется с изгнанием из Рая, с потерей контакта с бессознательным, после чего всю жизнь человеку предстоит восстанавливать утраченную гармонию и разыскивать «свою звезду»:

В мифологии Уроборос представлен как змей, который «опоясывает небо, землю, воду и звезды, то есть все элементы, как старости, так и обновления» [5, с.99]. Заметим, что с точки зрения аналитической психологии в результате индивидуации человек как раз и должен интегрировать свою личность, объединив высокое и низкое, небесное и земное, чтобы единство проявилось в виде «проявляется как мандала, как Великий Круг, который, подобно Великой Богине, включает в себя небо и землю» [5, с.115]. Именно обращение к образу Великой Матери становится в лирике Гарсиа Лорки своеобразной попыткой восстановить архетипическое пространство, в котором правильное формирование Эго и интеграция личности пройдут менее болезненно, ведь мать всегда  «неизменна»: «… la madre es lo único cierto / Que en la vida podemos gozar» [3, с.269]). Но и постепенное отмежевание от матери, выражающееся в наделении ее мифологическими чертами – неминуемо. В «Canción tonta» поэт в шутливой форме обращает наше внимание на позитивный аспект архетипа Матери-защитницы, которая возвращает ребенку ощущение безопасности. Как в мифологии, архетип Великой Матери предстает в форме прядильщицы, «создающей ткань, что является различной структурой мира или жизни, и охраняющей ее» [4], так и в лорковском поэтическом мире мать оберегает ребенка от угроз, обещая вышить его на подушке.

Гарсиа Лорка часто обращается к христианскому варианту архетипа Матери – Деве Марии, которая по сути тоже является «землею, родившей Христа» [1, с.243]. Сюжет стихотворения «San Gabriel (Sevilla)» – вариация евангельской легенды о посвящении Марии в тайну рождения младенца Иисуса. В отличие от христианской традиции, поэт особое внимание уделяет внешней атрибутике. Поражает обилие цветов в балладе:  каждое растение вызывает ряд фольклорных ассоциаций, а сад «прорастающий» от строки к строке, («junco», «manzana», «dalia», «palma», «azucena», «campanilla», «jazmín», «clavellinas», «almendra», «siemprevivas»), выводит читателя на уровень символики плодовитости, достатка и бессмертия. Объединяя циганский колорит с библейскими пейзажами, Гарсиа Лорка переплетает будничное и мифологическое, творя реальность вне времени и пространства.  Образ Анунсиасьон, будущей «матери ста династий», наполнен эротизмом, движением, желанием жить и любить: именно ее тело, а не душа ждет любви. Она сама, полуодетая и освещенная лунным светом, открывает двери гостю. М. Аранго особо акцентирует роль луны и лунного света в оживлении архаической концепции жизненного цикла [6, с.195]. И только явная библейская аллюзия не позволяет нам интретировать данное стихотворение, как историю двух влюбленных. В мифологеме Девы Марии поэт подчеркивает прежде всего материнский аспект, восстанавливая таким образом тождество всех ипостасей Великой Матери:  Мать-Земля, Дева Мария и Ева. Действительно, Анунсиасьон слушает святого посланца так, как Ева слушала змея. История, творчески осмысленная Гарсиа Лоркой, универсальна: как подчеркивает Дж. Кемпбелл, она рассказывается во всех уголках мира… [7, с.291]. Потребность в проигрывании данного сценария возникает, когда Эго начинает доминировать, когда «бездна духовного унижения» [7, с.290] достигнута; тогда «скрытые силы цикла начинают действовать самостоятельно <…> и космическая женщика, некогда бывшая невестой ветра, предстает в миниатюре среди людей. Лоно ее, оставаясь нетронутым, своей готовностью прызывает к себе силу, которая оплодотворила пустыню» [7, с.290].

Но момент абсолютного счастья Анунсиасьон длится недолго. Юная цыганка узнает про будущую трагедию и сознательно выбирает материнство: у нее в груди зарождаются ручейки теплого материнского молока, и пути назад больше нет, матери вечно предстоит покорно сносить сладкую боль. Стихотворнеие это – не просто вариация библейской легенды, это история матери и ребенка, которая будет повторяться бесконечно. Границы времени и пространства исчезают: три гвоздя, которыми прибили Иисуса к кресту («tres heridas» [8, с.161])  превращаются в «миндальные пули» («balas de almendra» [8, с.162]), которые убьют цыгана, – и личная трагедия земной матери, потерявшей сына, достигает вселенских масштабов.

Образ христианской Скорбящей Матери («Mater Dolorosa») имеет много параллелей в мифологиях разных стран и народов. У Гарсиа Лорки его появление часто объясняют сугубо испанским пониманием чести и долга. [2]. Назначение женщины – быть источником жизни и делать эту жизнь вечной. Наверное, потому лорковские матери легко отпускают сыновей, провожая их лишь прощальным поцелуем, а плач их поэт называет «спокойным и напитанным болью» [3, с.135]). В полной мере вневременная суть трагедии смерти открывается лишь в миг неимоверной боли («Paz», «Elegía» («Poesía inédita»)). Отделение от матери, взросление воспринимаются поэтом как смерть; смена возрастной категории, расставание с матерью, которая защищала от  «темних сил», дарила покой и заботу, – трагедия:

В стихотворениях «Reyerta» и «Muerto de amor» архетип Великой Матери персонифицируется в образах природных сил. Великую Мать, Мать-Землю, Деву Марию, обычную мать – их всех объединяет архетипическое женское начало, источник, дающий начало жизни. Для мифологического мировосприятия женщина является мистическим творцом жизни, а значит, обладает высшим знанием. В творчестве Гарсиа Лорки общечеловеческое, архетипическое преобладает над индивидуальным. Любая женщина, родившая ребенка, – «вечная мать», как называет ее поэт, становится прародительницей, которой подвластны тайны прошлого, настоящего и будущего. Сопоставляя личное и общее, поэт рисует трагичность существования не только отдельного человека, но и всего человечества, обусловленную неумолимым ходом времени. В стихотворении «Элегия», написанном за восемь месяцев до одноименного стихотворения из «Книги стихов», трагедия каждой отдельной матери приравнивается по масштабу к трагедии заката цивилизации. Больше всего поэта страшит в смерти прерывание жизненного цикла, уничтожение семейных гнезд, невозможность продолжаться в детях: «No me muero. No quiero morirme. / Ni mi hogar morirá» [3, с.223]). Основным мотивом становится пустота: пустые люльки («¡Tantas cunas vacías!» [3, с.219, 221]), опустевшие семейные гнезда («Hogares vacíos» [3, с.220, 222]).  Закат отдельно взятой жизни, отдельно взятого рода и материнские страдания, связанные с этим, поэт сравнивает со страданиями женщин, так и не познавших материнство:

Пусть отчаяние иногда побеждает, пусть возникают в лорковских стихах полные безнадежности риторические вопросы о смысле пролитых материнских слез («¿Para qué sirvieron las lágrimas santas / De las madres buenas?» [3, с.220]), архетипические силы Великой Матери дают надежду на возрождение жизни. Ведь из века в век, из поколения в поколение матери будут целовать детей и качать люльки, творя жизнь и поражая величественным спокойствием.

Создание новой жизни, рождение ребенка помогает замкнуть круг, в котором нет места абсолютной смерти. После смерти безплодной женщины тело ее прорастает розами и гвоздиками, а на небе вспыхивает ослепительная звезда («Элегия»); когда под грудью Анунсиасьон начинает плакать младенец, на небосводе распускаются бессмертники звезд («Сан-Габриэль. Севилья»); а значит, рано или поздно достигнет своих звезд поэт, не желающий мириться со смертью («Элегия» («Poesía inédita»). Э. Эдингер отмечает, что одна звезда, самая яркая среди остальных, представляет собой «Одно Светило или монаду», которую среди многочисленных огоньков бессознательного следует воспринимать как символ Самости [9, с.32]. Мы видим, что формирование Самости для поэта связано, прежде всего, с победой над временем.

Одержать победу над движением стрелок часов помогает рождение ребенка. В стихотворении «Предчувствие» («El presentimiento») младенец становится соединяющим звеном на кольце времени. Прошлое обретает смысл лишь в контексте возрождения жизни, иначе все оно – и день вчерашний, и глубины минувших веков – абсолютно мертво, бессмысленно и неподвластно человеку («madriguera de ideas moribundas», «malezas de memorias», «pegasos sin freno», «niebla de los sueños», «coraza de hiero»), лишено энергии («desiertos perdidos», «no podemos arrancar un suspiro», «nada turba los siglos pasados»), беззвучно («y tapa sus oídos con algodon del viento» [10, с.207 – 208]). Стихотворение строится на метафоре умирающего и исчезающего вместе с ходом времени человеческого тела. И лишь предчувствие возрождения в новой жизни позволяет обуздать мгновения, часы и столетия, бегущие друг за другом. Секреты, которыми не желает делиться время, способен нам поведать младенец, играющий в «звездной колыбели». Гарсиа Лорка создает образ Божественного ребенка – мудрого, знающего тайны Вселенной, но одновременно уязвимого и наивного.

Чудесное рождение этого младенца мы можем сравнить с появлением и развитием Самости. Поэт обращается к распространенному в мировой традиции мотиву «меньше малого, но больше большого»: «Как индивидуальный феномен самость «меньше малого», как эквивалент космоса – «больше большого» [1, с.104]. В таком контексте юнгианская теория архетипов получает полезную для анализа лирики Гарсиа Лорки трактовку: т.н. «первообразы» появляются в роли своеобразных маркеров в процессе развития индивида, направляя и предупреждая его. Сознание человека всегда сопровождают «проекции предчувствия», мифологические фигуры, указывающие на то, «чем человек должен быть, но не может, – … будь то в положительном или отрицательном смысле» [1, с.101]. Чаще всего архетип Божественного ребенка, спасительный и имеющий символический смысл, возникает в психике отдельно от своего источника – матери, но и она может явиться в роли уравновешивающей силы, которая помогает достичь гармонии между сознательным и бессознательным. В стихотворении «Предчувствие», как и во многих других, мы сталкиваемся со спасительным символом материнского уробороса. Причем поэт не просто говорит о естественном для матери и ребенка этапе жизни – кормлении грудным молоком: повелительное наклонение первого лица, множественного числа («démosle» – форма условного наклонения со значением приказа, желаемого действия) заставляет абстрагироваться от конкретной истории рождения и обратиться к категории внеличностного.  По мнению Э. Нойманна, «символизм пищевого Уробороса простирается лингвистически к самым высоким уровням духовной жизни. Понятия ассимиляции, переваривания, выбрасывания, понятия роста и дара жизни, как и многочисленные символы этой зоны, являются обязательными для описания процессов творчества и трансформации» [4]. Так актуализируется еще один аспект архетипа Великой Матери – мудрость и связь с Софией, способной направлять на жизненном пути. Критики отмечают, что образ женской груди, связанный с плодовитостью и рождением потомства, встречается у Гарсиа Лорки довольно часто и в разных вариациях. Женская грудь становится символом с яркой эротической окраской («El mar», «Oración a las rosas», «Limonar», «Serenata»), а чувственность и сексуальность, согласно архаичной логике, обязательно должны быть связаны с продолжением рода. Лорковской поэтической вселенной управляют похожие законы, основная ценность которых – жизнь. Им подчиняются неприметные дождевые червяки «Nuestro ideal no llega a las estrellas, / Es sereno, sencillo; / Quisieramos <…> / …senos donde mamen nuestros hijos» [10, с.282]), по ним развивается существование человека и природы: « Limonar./ Nido / de senos / amarillos. / Limonar. / Senos donde maman / las brisas del mar» [10, с.383]; они же управляют мирозданием, а объединяющим макрокосм и микрокосм символом, который обуславливает взаимопроникновение индивидуального и универсального, является материнское молоко.

Кормящая мать предстает как уроборическое, женско-мужское первоначало, обеспечивая гармоничное состояние защищенности: отсутствует напряжение между сознанием (дух-Отец) и бессознательным (дух-Мать). По мере взросления человека, изначальный символ единства распадается на архетипы Отца и Матери – так происходит у обычного западного человека. Однако «архетипическое напряжение между Первыми Родителями невозможно или выражается в очень слабой форме» [5, с. 104]. Хотя творческий человек закреплен в матриархальной стадии души, в его жизни постоянно происходит борьба архетипов Первых Родителей, наладить отношения с которыми просто необходимо. Речь идет о поиске «истинного родителя».  [5, с.121]. В процессе индивидуации человек вбирает в себя все бессознательное коллектива, которому принадлежит, адаптируется к миру бессознательного, отдаляясь при этом от общества, от его коллективных ценностей. Аналитическая психология именует подобный процесс «убийством коллективного родителя», в результате чего герой, отвергнув ценности своего времени, должен найти и открыть собственного, неизвестного Бога. Борьба с культурным каноном нашла выражение и на страницах лирики Гарсиа Лорки.

Анализ поэтического наследия Ф. Гарсиа Лорки показывает, что процесс отделения от матери равносилен потере бессознательной части души, что для творческого человека всегда очень болезненно. Возвращение в объятия Всеобщей Матери (Матери-Земли или матери реальной, так как Гарсиа Лорка не проводит границу между космическим и земным) предстает в виде возвращения в ситуацию «первичного рая» (Э. Нойманн), представленного замкнутым циклом. Таким образом, в лирике Гарсиа Лорки образ материнского уробороса воссоздает особое архетипическое пространство, в котором процесс личностной интеграции происходит безболезненно.

1. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. М., Мн., 2005.
2. Puig Mares M. P. Madres en literatura española: Eros, honor y muerte. Caracas, 2004.
3. García Lorca F. Poesía inédita de juventud. – Madrid, 1994.
4. Нойманн Э. Ребенок [Электронный ресурс]. М., 1990.
5. Нойманн Э. Леонардо да Винчи и архетип матери. М., К., 1998.
6. Arango M. A. Símbolo y simbología en la obra de Federico García Lorca. Madrid, 1998.
7. Кемпбел Дж. Герой із тисячею облич. К.,1999.
8. García Lorca F. Obra completa : T.2: Obras, II. Madrid, 2008.
9. Эдингер Э. Христианский архетип. Юнгианское исследование жизни Христа. Аналитическая психология.  М., 2000.
10. García Lorca F. Obra completa : T.1: Obras, I. Madrid, 2008.

Все статьи автора «kerulen»