К ВОПРОСУ АКТУАЛЬНОСТИ РАЗЛИЧЕНИЯ Н. А. БЕРДЯЕВЫМ НАУКИ И «НАУЧНОСТИ» КАК НЕПРАВОМЕРНОГО ПЕРЕНЕСЕНИЯ МЕТОДОВ НАУКИ НА ИНЫЕ СФЕРЫ КУЛЬТУРЫ: ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ И СОЦИАЛЬНЫЙ АСПЕКТЫ

Макухин Пётр Геннадьевич
Омский государственный технический университет
Кандидат философских наук, доцент кафедры «Философия и социальные коммуникации»

Аннотация
В статье осмысляется присутствие в современном общественном сознании как безграничной веры в возможности науки, прогресс которой способен автоматически решать социальные и нравственные проблемы, так и её критики за неэффективность и антигуманность. Вторую позицию частично можно интерпретировать как результат абсолютизации первой, т.е. как следствие разочарования в научном подходе, оказавшемся неспособным решить социальные, экзистенциальные, нравственные вопросы. Это делает актуальным критику Бердяевым неправомочного перенесения методов научного познания на чуждые ему области культуры.

Ключевые слова: «трудовая бедность»., антипозитивизм, братство, вера в науку, наука и «научность», национальная идея, позитивизмом, правда и справедливость, сциентизация ценностной сферы


ON THE QUESTION OF THE RELEVANCE OF DISTINGUISHING N. A. BERDJAEVA SCIENCE AND «SCIENTIFIC» AS UNLAWFUL TRANSFER OF THE METHODS OF SCIENCE TO OTHER SPHERES OF CULTURE: EPISTEMOLOGICAL AND SOCIAL ASPECTS.

Makuhin Petr Gennadyevich
Omsk State Technical University
Ph.D., Associate Professor at the Department of Philosophy and social communications.

Abstract
The article is conceptualized presence in modern public consciousness as boundless faith in the possibilities of science, the progress of which can automatically solve social and moral problems and criticism for its inefficiency and inhumanity. The second position can be interpreted partly as a result of absolutism first, ie as a consequence of frustration in the scientific approach, have been unable to solve the social, existential, moral questions. This makes it relevant criticism Berdyaev unauthorized transfer methods of scientific knowledge on the alien sphere of culture.

Keywords: belief in science, brotherhood, national idea, Positivism, science and «scientific», scientization value sphere, truth and justice, working poverty


Рубрика: Философия

Библиографическая ссылка на статью:
Макухин П.Г. К вопросу актуальности различения Н. А. Бердяевым науки и «научности» как неправомерного перенесения методов науки на иные сферы культуры: гносеологический и социальный аспекты // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 1 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2014/01/5827 (дата обращения: 22.02.2024).

Слова видного современного философа А. Г. Дугина о том, что «ХХ век открылся спорами о статусе … науки, о ее функциях и критериях» [1, с. 20], продолжавшимися в течение всего столетия между – если выделить крайние позиции – радикальным позитивизмом (стремящимся доказать, что «основы классического научного мировоззрения остаются незыблемыми, и … новые вызовы должны лишь расширить методологию и объем научных знаний» [1, с. 20], даже если эти вызовы и кажутся ниспровержением этих фундаментальных «основ») и «антипозитивизмом» (настаивавшим на «необходимости полного отказа от критериев научности, на переходе к опоре на интуицию, экзистенциальную гносеологию, символическую герменевтику и т.д.» [1, с. 20]), представляется необходимым дополнить следующим замечанием. Произошедшие в XX в. трансформации и самой науки, и её образа в общественном сознании, привели к тому, что и в начале XXI в. в последнем присутствуют – причём в гипертрофированной и слабоотрефлексированной форме – оба вышеобозначенных полюса (подробнее см. [2, с. 61]), т.е. как безграничная вера в возможности науки как общественной силы, которая – де через образование и просвещение в своём прогрессе способна решить все социальные и моральные проблемы (атавизм эпохи Просвещения), так и широкий спектр антисциентистских идей, вплоть до радикальной критики науки за неэффективность, антигуманность по сравнению с альтернативными формами познания. Последние взгляды можно объяснить, в том числе и тем обстоятельством, что современная наука стала и содержательно, и методологически непонятной для большинства, что ярко иллюстрируется следующими словами B. В. Николина и О. И. Николиной: «В теории относительности четырехмерный интервал пространство — время уже плохо представим, хотя понятен из формул и закономерностей. Что же можно сказать о понятности тринадцатимерного мира в теории суперструн С. Хокинга, который просто невообразим?» [3, с. 91], а также и Н. И. Мартишиной: «обозначился разрыв между массовым сознанием и научным знанием» [4, с. 62], т.к. «закономерности в тех областях, которые ныне становятся объектом научного исследования, существенно отличны от привычных связей, методы и результаты зачастую выглядят парадоксально с точки зрения здравого смысла» [4, с. 62], в то время как в Новое время и философы, и учёные «высоко ценили здравый смысл и считали вполне правомерным привлечение его для решения научных проблем» [4, с. 19], и более того, в качестве универсального метода понимался именно «просвещённый» здравый смысл [4, с. 22, 29]. Однако это объяснение представляется необходимым дополнить тезисом о разочаровании значительной части общества в научном способе постановки и решения задач по причине того, что он оказался бессилен перед социальными, экзистенциальными, нравственными проблемами, на решение которых, тем не менее, претендовал с начала Нового времени.

На этом фоне очевидна потребность в формировании и трансляции – в т.ч. и через систему образования – научного мировоззрения как такого способа мышления, которое, с одной стороны, соответствует стилю и принципам научного познания, предполагает «становление целостной и непротиворечивой картины мира, способной абсорбировать новую информацию» [5, с. 5] (что Н. И. Мартишина называет главной характеристикой зрелого научного мировоззрения), но с другой стороны – учитывает осознанную в ХХ в. принципиальную ограниченность научного познания. В связи с последней необходимо учитывать мысль Президента Российского Философского Общества В. С. Стёпина (который к тому же является академиком РАН, «давно и широко известен во всем мире как … ученый и организатор науки» [6, с. 9]) о том, что в признании существования границ научного метода, «нет никакого антисциентизма» [7, с. 110], а присутствует лишь «констатация бесспорного факта, что наука не может заменить собой всех форм познания мира, всей культуры. И все, что ускользает из ее поля зрения, компенсируют другие формы духовного постижения мира — искусство, религия, нравственность, философия» [7, с. 110] (хотя последнюю, с нашей точки зрения, нельзя в полном объёме выносить за пределы научного комплекса – подробнее см. [8]).

Перефразируя афоризм Б. Паскаля о том, что «злоупотребление истиной должно быть столь же наказуемо, как и <сознательное> использование лжи» [9, с. 427], можно сказать, что нельзя «злоупотреблять» той представляющейся истинной мыслью, которую лаконично выразил один из авторитетнейших современных отечественных общественных мыслителей, теоретик науки С. Г. Кара–Мурза в словах: «Мы не можем «отменить» науку и вернуться в догалилеевские времена, пусть даже кто–то об этом и сожалеет. Мы можем преодолеть кризис, порожденный в том числе и наукой, лишь двигаясь вперед – с помощью науки» [19, с. 3]; т.е. нельзя считать «подсудными» научному методу все возникающие перед обществом и личностью проблемы.

Это заставляет обратиться к наследию Николая Александровича Бердяева, который обстоятельно различил – и даже противопоставил – науку и операции по её имитации в иных сферах, т.е. неправомочное «перенесение критериев науки на другие области духовной жизни, чуждые науки» [11, с. 264]; эти операции называются им «научностью», «навязчивой идеей» которой, по его словам, «современное сознание … загипнотизировано» [11, с. 262]. Несмотря на то, что многие европейские историки новейшей философии именно его называют основоположником экзистенциализма – а с позиции последнего научный метод познания не только не способен познать сущность бытия и общества, но и по сути своей антигуманен – сам Н. А. Бердяев не сомневался в значимости науки, характеризуя её как «неоспоримый факт, нужный человеку» [11, с. 264], как реакцию «самосохранения человека, потерянного в темном лесу мировой жизни» [11, с. 266], помогающую «познавательно ориентироваться в мировой данности, со всех сторон на него наступающей» [11, с. 266], приспосабливаться к ней. Однако, несмотря на то, что «никто серьезно не сомневается в ценности науки» [11, с. 264], «в ценности и нужности научности можно сомневаться» [11, с. 264], и более того, последняя расценивается Н. А. Бердяевым как признак кризиса сознания, духовной опасности, заключающейся в том, что научный метод стал оказывать решающее влияние на формирование способов мышления в других сферах культуры («Критерий научности заключает в тюрьму и освобождает из тюрьмы все, что хочет и как хочет» [11, с. 265], что созвучно словам Х. Ортега–и–Гассета об «империализме физики» [12, с. 67, 70] «интеллектуальном терроризме лабораторий» [12, с. 70]).

При этом принципиально важным для понимания пафоса бердяевской критики так понимаемой «научности» представляется то, что последняя «не есть наука и добыта она не из науки» [11, с. 265], поскольку «никакая наука не дает директив научности для чуждых ей сфер» [11, с. 265]. Более того, возможно, по его словам, даже обратное соотношение этих понятий – «психологию веры мы встречаем у самых крайних рационалистов, у самых фанатических сторонников научно–позитивного взгляда на мир» [13, с. 37]. Поэтому «люди «научного» (т.е. неуместно сциентизированного – М. П.) сознания полны всякого рода вер и даже суеверий: веры в прогресс … в науку – именно веры» [13, с. 37]. Конкретизируя этот тезис применительно к рассматриваемой в данной статье проблеме, он на примере «глашатаев наступления позитивной эры», которые «отрицали веру своим сознанием, но … верили в разные вещи, часто столь же невидимые, как и объекты подлинно религиозной веры [13, с. 38], демонстрирует, что идея «самодержавности» науки как единственно возможного или хотя бы «верховного» способа познания – предмет именно веры, эту идею «научно, позитивно, доказательно нельзя утверждать» [13, с. 38]. Но поскольку «позитивистические верования – тоже ведь верования» [13, с. 38], и претензии науки на универсальность не подтверждаются, то в результате этого – предупреждает Н. А. Бердяев – возникает разочарование в науке как таковой, в науке в целом, «глубокая неудовлетворенность рационализмом и стремление освободить иррациональное в жизни» [11, с. 275].

Отсюда им формулируется представляющееся нам крайне важным – в контексте поисков и осмысления путей преодоления научного и ценностного кризисов современной цивилизации – предостережение против тенденции к сциентизации ценностной сферы, описываемой им следующих словах: «Ныне и идеализм, который прежде был метафизическим, стал наукообразным или мнит себя таким» [11, с. 275], «так создают для науки объект по существу вненаучный и сверхнаучный, а ценности исследуют методом, которому они неподсудны» [11, с. 276]. В частности, по его оценке, «рациональный протестантизм» как «религия в пределах разума» представляет собою «господство научности над религиозной жизнью, это отрицание ее неподсудности» [11, с. 265] (и эта типичная для отечественной дореволюционной мысли оценка протестантизма служит ещё одним фактором, актуализующим осмысление – «с высоты XXI в.» – сложного и многопланового влияния Реформации (как кардинальной религиозной революции и как общественного движения в Западной и Центральной Европе в XVI в.) на возникновение классической науки и соответствующего типа рациональности – подробнее см. [14]).

Современная же актуальность бердяевской критики попыток решения ценностных вопросов «методом, которому они неподсудны» ярко проявляется на примере того, что в российских общественно–политических дискуссиях двух последних десятилетий проблемы, например, безработицы, или воспроизводящейся бедности работников бюджетной сферы, или недоступности ряда престижных специальностей для детей последних по причине сведения до минимума или полного отсутствия в ВУЗах бюджетных мест по этим специальностям, и т.д. – рассматриваются исключительно в экономическом аспекте, хотя являются именно ценностными проблемами. Соответственно, конкретному экономическому, политическому решению этих вопросов должно предшествовать их осмысление в связи с философскими образами человека и общества, места морали в системе приоритетов общества. Например, признание достоинства человека в качестве общего родового качества человеческого рода (представители которого, следуя И. Канту, не могут разделяться на более и менее достойных) несовместимого с легитимизацией в качестве морально приемлемой воспроизводящейся «трудовой бедности» и даже «трудовой нищеты» (подробнее см. [15]), или безработицы, даже если существование этих социальных феноменов оправдывается некоторыми представителями экономической науки как неизбежная плата за экономический «прогресс» (трактуемый как «переход к рынку», «рост конкуренции на рынке рабочей силы», «либерализация/разгосударствление экономики», «модернизация» и т.д.).

Рассматривая эти вопросы в контексте проблемы национальной идеи (в частности, именно с работы «Русская идея. Основные проблемы русской мысли конца XIX века и начала XX века» (Париж, 1946) началось концептуальное осмыслению Н. А. Бердяевым истории отечественной философии [16, с. 7], но его представляющееся дискуссионным понимание сущности национальной идеи является предметом отдельного осмысления), из современных авторов в первую очередь сошлёмся на В. А. Шишкина [17 – 20], разрабатывающего методологические основы нового подхода к проблемам национального самосознания, и впервые в постсоветской отечественной литературе проводящего анализ «русского национального идеала» как укоренённого в глубинном уровне менталитета и своим развитием воздействующего на развитие нации как таковой (и более того, «внутренняя целостность национального самосознания России – это залог безопасности нашей культуры и с нею страны в перспективе» [17, с. 105]). Эксплицируя диалектическое триединство русского национального идеала как целостности идеалов духовной, политической и социальной областей самосознания, В. А. Шишкин в качестве «формулы» данного национального идеала называет «политическое единство и духовное братство на социальной основе правды (справедливости)». Отсюда он делает закономерный вывод о деструктивных последствиях попыток построить постсоветское российское общество именно на том, что в народном сознании является «неправдой» – т.е. на необоснованном, неоправданном, несправедливом социальным и экономическим неравенстве. Это несоответствие заставляет нас обращаться к альтернативам реализуемого сейчас варианта развития России, и осмысление, обоснование этих альтернатив с ценностной точки зрения, предполагающей апелляцию к идеям «братства», «правды», «справедливости» как компонентам национального идеала, возвращает нас к бердяевской критике веры в то, что узкоутилитарно понимаемая наука есть «верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должны покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно» [11, с. 264]. В действительно же, согласимся с Н. А. Бердяевым, «научно ценность (в данном случае имеются ввиду моральные ценности – М. П.) не только нельзя исследовать, но нельзя и уловить» [11, с. 276], поскольку аксиология «есть в конце концов один из видов метафизики сущего, метафизики смысла мира, и всего менее научной» [11, с. 276]. Отсюда становятся понятными следующая его известная мысль: «у Достоевского есть потрясающие слова о том, что если бы на одной стороне была истина, а на другой Христос, то лучше отказаться от истины и пойти за Христом, т.е. пожертвовать мертвой истиной пассивного интеллекта во имя живой истины целостного духа» [11, с. 282] (по словам Л. В. Полякова, Н. А. Бердяев, вероятно, имел ввиду следующую дневниковую запись Ф. М. Достоевского: «любить (другого – М.П.) больше себя — не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучего чувства … Христос ошибался — доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, со Христом» [21, с. 593]). Применительно к приведённым примерам это не позволяет признать правомерность, например, воспроизводящейся аргументации в пользу плоской шкалы налогообложения, основанной на том, что в случае введения прогрессивной шкалы обладатели сверхдоходов будут «уходить» от уплаты налогов, и в итоге будет собрано ещё меньше денежных средств, чем даже сейчас. Даже если бы эта закономерность и была настолько непреодолимой, т.е. представляла бы собою, в терминологии Н. А. Бердяева, «истину интеллекта», не представляется возможным класть её в основу принятия государственных решений, т.к. она противоречит «живой истине» как «правде», «справедливости». (Здесь оговоримся, что рассматривая соотношение научной рациональности и ценностного мышления в «чистом виде», мы не учитываем то обстоятельство, что масштабы социально-экономической и субкультурной дифференциации в современном российском обществе представляются неприемлемыми, неоправданными с точки зрения не только морали, но и социологической науки. Кроме того, оговоримся, что в этой статье под научной рациональностью мы, вслед за Н. А. Бердяевым, понимаем исключительно классический её вариант, который в массовом сознании отождествляется с «наукой как таковой». В то же время мы отдаём отчёт, что постнеклассический – в классификации В. С. Степина – тип научной рациональности учитывает соотнесенность знания с ценностно-целевыми структурами человеческой деятельности [7, с. 198])

Но если вышерассмотренные идеи Н. А. Бердяева представляются весьма эвристичными в плане осмысления кризисов современности, то предложенное им решение вопроса о статусе философии (в рамках которого, собственно, он и формулирует понятие «научности» как неправомерного перенесения критериев науки на иные сферы) в пользу её однозначной ненаучности представляется ярким примером того, что данный подход к статусу философии основан, во–первых, на сведении науки как таковой исключительно к классической её модели, и, во–вторых, на недооценке типологических различий внутри философского комплекса (подробнее см. [8]). Первый момент наглядно иллюстрируется следующими словами философа: «трудно отрицать прагматическую природу науки, ее жизненно–корыстный, биологический характер» [11, с. 266], и «наука настоящих ученых, а не философов … оправдывает Маха и прагматистов, а не Когена и критицистов» [11, с. 266], потому что «ученые расчленяли мировую данность на отдельные, специальные сферы и давали экономически сокращенное описание отдельных сфер под наименованием законов природы» [11, с. 266–267] – очевидно, что сегодня, анализируя деятельность и науковедческие мысли «настоящих ученых» ХХ–ХХI вв., мы не сможем с той же уверенностью повторить приведённую здесь бердяевскую характеристику науки. Второй же момент демонстрируется его следующей мыслью: «история философии настолько принципиально и существенно отличается от истории науки, что написать историю научной философии было бы невозможно» [11, с. 270], поскольку «в истории философии никогда не было и быть не может элементов научного прогресса» [11, с. 270], и отсюда вытекает тезис – разделяемый практическими всеми сторонниками антисциентического подхода к статуса философии – о том, что история последней «более походит на историю литературы, чем на историю науки» [11, с. 270]. Т.е. он говорит об истории исключительно экзистенциально–антропологической, эссеистской философии, осознающей себя как введение нового дискурса, не имеющее вектора развития (однако и в её отношении сегодня представляется необоснованным однозначное отрицание развития – необходимо учитывать во–первых, специфику прогресса гуманитарного научного знания [22, с. 105], а во–вторых, разницу между самооценкой философской концепции и её действительным статусом [23]).

Однако этот анализ ни в коей мере не уменьшает актуальности его критики попыток – продолжающихся и в современной российской культуре – решения общественных, ценностных вопросов в рамках узкоутилитарного подхода. При этом важно увидеть в подчас весьма противоречивых, эмоциональных рассуждениях Н. А. Бердяева следующий момент: ограничение притязаний науки не разрушает и не ослабляет её саму, что иллюстрируют, например, следующие слова: «идея науки … всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера в этот миф пала, он связан был с позитивной философией и разделяет ее судьбу» [13, с. 39–40], в то время как «сама же наука пасть не может, она вечна по своему значению, но и смиренна» [13, с. 40]. И более того, именно это «смирение», т. е. осознание наукой объективных границ научного познания, и способно «отсечь» значительную часть современной критики научного подхода как такового.


Библиографический список
  1. Дугин, А. Г. Эволюция парадигмальных оснований науки / А. Г. Дугин. – М. : Арктогея–Центр, 2002. – 418 с.
  2. Колмакова, Е. А., Макухин, П. Г. К вопросу об исследовании темы рациональности, и в частности идеала открытой рациональности, в современной отечественной философии / Е. А. Колмакова, П. Г. Макухин // Россия и мировые тенденции развития : материалы Всерос. науч.–практ. конф. (Омск, 29–30 апреля 2013 г.). – Омск : Изд–во ОмГТУ, 2013. – С. 61–67.
  3. Николин, B. В. Проблема соотношения природы человека и второй природы / B. В. Николин, О. И. Николина // Омский научный вестник. Серия Общество. История. Современность – 2013 г. № 5(122). – С. 88–92.
  4. Мартишина, Н. И. Когнитивные основания паранауки: Науч.издание. / Н. И. Мартишина. – Омск : Изд–во ОмГТУ, 1996. – 187 с.
  5. Мартишина, Н. И. – Научное мировоззрение и образование / Н. И. Мартишина // Омский научный вестник. 1998. – №3. – С. 4–5.
  6. Запесоцкий, А. С. Концепция культуры В. С. Степина / А. С. Запесоцкий // Степин, В. С. Цивилизация и культура. – СПб. : СПбГУП, 2011. – 408 с. — (Классика гуманитарной мысли ; Вып. 3). С. 7–15.
  7. Степин, В. С. Цивилизация и культура (Классика гуманитарной мысли; Вып. 3) / В. С. Степин. — СПб.: СПбГУП, 2011. – 408 с.
  8. Макухин, П. Г. Эволюция самоопределения философии в отношении к науке: ХVII–ХХ вв. / П. Г. Макухин // Философия в современном мире: диалог мировоззрений: Материалы VI Российского философского конгресса (Нижний Новгород, 27–30 июня 2012 г.). В 3 томах. Т. II. — Н. Новгород: Изд–во Нижегородского госуниверситета им. Н. И. Лобачевского, 2012. – С. 462–463.
  9. Паскаль, Б. Мысли / Б. Паскаль // Паскаль Б. Мысли: Пер. с фр. – М : «REFL–book», 1994. – С. 55–433
  10. Кара–Мурза, С. Г. Идеология и мать её наука. (Серия: Тропы практического разума) / С. Г. Кара–Мурза. – М. : Алгоритм, 2002. – 256 с.
  11. Бердяев, Н. А. Смысл творчества / Н. А. Бердяев // Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. Из истории отечественной философской мысли. – М. : Правда, 1989. – С. 255–534.
  12. Ортега–и–Гассет, Х. Что такое философия? / Х. Ортега–и–Гассет // Ортега–и–Гассет Х. Что такое философия? — М. : Наука, –1991. – С. 51–192.
  13. Бердяев, Н.А. Философия свободы / Н. А. Бердяев // Бердяев Н. А. Сочинения. – М. : Раритет, 1994. – С.11– 44.
  14. Макухин, П. Г. К вопросу о влиянии Реформации на формирование классической научной рациональности / П. Г. Макухин // Международный научно–исследовательский журнал : Сборник по результатам XVIII заочной научной конференции research Journal of International studies. Екатеринбург : МНИЖ – 2013. № 8 (15). Часть 1. С. 122–144.
  15. Мусин, М. Трудовая нищета: закономерность или случайность? / М. Мусин // Российская Федерация сегодня. – 2008. – № 2. – С. 28–30.
  16. Поляков, Л. В. Философия творчества Н. Бердяева / Л. В. Поляков // Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества («Из истории отечественной философской мысли») – М. : Правда, 1989. – С. 3–12.
  17. Шишкин, В. А. Этапы развития национального самосознания. / В. А. Шишкин. – Омский научный вестник. – 2009. – №5. – С. 102–105.
  18. Шишкин, В. А. Формы и виды объективации категорий национального самосознания. / В. А. Шишкин. – Омский научный вестник. – 2009. – №4. – С. 89–93.
  19. Шишкин, В. А. Русский национальный идеал в структуре национального самосознания : автореферат дис. … кандидата философских наук : 09.00.13 / В. А. Шишкин. [Место защиты: Ом. гос. пед. ун–т] – Омск, 2011 – 19 с.
  20. Панов, А. И., Шишкин В. А. Смуты как механизм разрешения противоречий национального самосознания в России. Исторические параллели / А. И. Панов, В. А. Шишкин // Вестник Череповецкого государственного университета 2012 – № 4 – Т. 3 –С. 35–38
  21. Поляков, Л. В. Примечания и экскурсы / Л. В. Поляков // Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества («Из истории отечественной философской мысли»). – М. : Правда, 1989. – С. 535–600.
  22. Макухин, П. Г. Современное переосмысление проблемы полипарадигмальности философии и её прогресса в контексте дискуссий о научном статусе философии / П. Г. Макухин // Омский научный вестник. Серия Общество. История. Современность – 2013г. № 5(122). – С.103–106.
  23. Макухин, П. Г. Проблема противоречивости в статусном самоопределении философии / П. Г. Макухин // Современные тенденции в образовании и науке : сб. науч. тр. по материалам Междунар. науч.–практ. конф. 28 декабря 2012 г. В 10 ч. Ч. 8 / М–во обр. и науки РФ. – Тамбов : Бизнес–Наука–Общество, 2013. – С. 96–97.


Все статьи автора «Макухин Пётр Геннадьевич»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: