«ЗГОРЕЛЫЙ ДОМ»: СТАРООБРЯДЧЕСКИЕ ПОСТРОЙКИ ДЛЯ САМОСОЖЖЕНИЙ В СЕРЕДИНЕ XVII–XVIII В.

Пулькин Максим Викторович
Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской академии наук

Аннотация
Исследование посвящено проблемам организации старообрядческих самосожжений. Выявлено, что одной из важнейших составных частей мероприятий, предшествующих самосожжению, стало строительство особой постройки. В ней предстояло выдержать краткую осаду, осуществить необходимые приготовления и принять смерть. Конструктивные особенности «згорелых домов» со временем изменялись, постепенно упрощаясь.

Ключевые слова: духовенство, миряне, самосожжение, старообрядцы, строительство, суицид, церковь


«ZGORELY HOUSE»: THE OLD BELIEVERS BUILT FOR THE SELF-IMMOLATIONS IN THE MIDDLE OF THE XVII-XVIII CENTURY

Pulkin Maxim Viktorovich
Institute of linguistic, history and literature of Karelian Research Centre

Abstract
Research is devoted to the problems of the organization of self-immolations Believer. It was revealed that one of the major components of activities leading to self-immolation was the construction of a particular building. It had to withstand a brief siege, to make the necessary preparations and accept death. The design features "zgorelyh houses" changes over time, gradually simplified.

Рубрика: Антропология, История

Библиографическая ссылка на статью:
Пулькин М.В. «Згорелый дом»: старообрядческие постройки для самосожжений в середине XVII–XVIII в. // Гуманитарные научные исследования. 2013. № 8 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2013/08/3601 (дата обращения: 02.11.2024).

Проблема старообрядческих самосожжений является одним из наиболее сложных, драматичных и загадочных феноменов религиозной жизни России, она неоднократно привлекала внимание специалистов [1, с. 33–42]. Известно, что самосожжения происходили одновременно в различных областях Российского государства, преимущественно на Европейском Севере и в Сибири [2, с. 5–13]. В недавних публикациях по этой проблеме предприняты попытки рассмотреть психологические причины самосожжений [3, с. 96–103]. Внимание исследователей привлекают идеологические причины, сложные богословские рассуждения, распространяющиеся в народе слухи, закономерно приведшие старообрядцев к мысли о неизбежности смерти в огне [4, с. 143–149].

Труды предшественников показывают, что первые самосожжения происходили в разного рода хозяйственных постройках, наспех приспособленных для новой цели. Например, как явствует из отписки арзамасского воеводы Т. Булгакова, в мае 1675 г. «згорело деревни Коваксы розных помещиков крестьян в дву овинах (курсив мой. — М.П.) семдесят три человека» [5, д. 448, л. 26]. Овины нередко использовались для небольших самосожжений. Это были «очень небольшие деревянные постройки, где обычно перед обмолотом сушили снопы. <…> Ничто так быстро не воспламенялось, как эти срубы. Там могли поместиться не более шести человек» [6, с. 499]. Но одновременно возникали новые традиции, связанные с самосожжениями. Так, в конце XVII в. в Каргопольском уезде имел место принципиально иной случай. Местные старообрядцы наскоро приготовили для «гари» свои избы, куда могло поместиться значительно большее количество «насмертников». Судя по доношению воеводы В. Волконского, отправленному в Москву в декабре 1683 г., «в ызбах де иных дорских, в которых живут они, росколники, окна забиты чюрками, а толко де оставлено по одному полому окну и соломою все вокруг обволочены» [7, с. 98].

Расцвет самосожжений связан с существенными изменениями в их подготовке. Постепенно, по мере становления технологии самосожжений, вырабатывались аналогичные для всех «гарей», происходящих в разных частях страны, способы организации «огненной смерти». Подавляющее большинство самосожжений происходило в специальной постройке, получившей в источниках название «згорелый дом». Прототипом «згорелого дома» стали морильни конца XVII в. — место гибели первых самоубийц «благочестия ради». По словам духовного писателя конца XVIII в. Андрея Иоаннова, «в Новгородской области многие в могилах живые погребались, и тако живота своего бедного лишалися». В другой части государства происходило то же самое: «в Нижегородской области тоже многие тысячи огнем в овинах горели и в лесах, в луговой стороне, в морильнях от учителей своих запертые погибали» [8, с. 104]. Об этих помещениях сохранились подробные сведения. Так, один из поволжских старцев имел собственную морильню в Ветлужском лесу. Это было здание без окон и дверей, «куда садимы были постники через потолок». Постройку охраняли пять-шесть сторожей с тяжелыми дубинками. Через два дня после лишения пищи несчастные пленники просили у старца пищи, но не получали ее. Через четыре дня они умоляли и «с проклятием требовали утоления голода», через шесть и более дней умирали в страшных мучениях, «проклиная и своих родителей, родивших их для такой страшной смерти» [9, с. 31]. По мнению митрополита Димитрия Ростовского, у старообрядцев имелся даже особый скит, «глаголемый Морельщики». Находящиеся в нем негодяи «простых людей, мужей и жен прельщают, еже в затворе постничеством и гладом умрети, акибы за Христа» [10, с. 591].

«Згорелый дом», как правило, отличался как от морильни, так и от обычных жилых построек своими огромными размерами, наличием нескольких (до пяти) комнат и небольшими окнами, через которые нельзя спастись от огня, точно так же, как прежде, в морильне, отсутствовала возможность избежать голодной смерти. Масштабы строительства со временем менялись. В конце XVII в. старообрядцы нередко возводили грандиозные фортификационные сооружения, способные выдержать длительную осаду, иногда — окруженные мощными стенами. Затем постепенно в течение следующего столетия «згорелые дома» становились все менее впечатляющими. Причины строительства укреплений видны из труда Ивана Филиппова. По его мнению, единственной целью стало предотвращение внезапного штурма и захвата «насмертников». Так, старообрядцы перед вторым самосожжением в Палеостровском монастыре «подкрепиша около монастыря ограду, чтоб их внезапно не схватили гонители» [11, с. 55]. Как видно из следственного дела, старообрядцы построили острог непосредственно на территории монастыря из заготовленного монахами леса и готовились выдержать в нем осаду. Позднее там же произошло самосожжение. Аналогичные приготовления к самосожжению имели место в других местностях России. В 1683 г. старообрядцы пришли «в черные дикие леса» на севере Архангельской епархии и «поставили острог, а в нем избы неведомо для какова воровского вымыслу». Штурм этого поселения силами посланного к старообрядцам небольшого отряда оказался невозможен. В свое оправдание перед царями Петром и Иваном не сумевший предотвратить самосожжение Афанасий, архиепископ Холмогорский и Важский, приводил подробное описание мощной старообрядческой фортификации: «у острога ворота, и у них двери утверждены многими запоры. А острог был зделан в толстом лесу, от земли мерою трех сажен мерных, и поделаны были частые бойницы, и наверху бревенные катки, и внутрь острога деланы мосты, и на мостах было многое каменье, и поделаны караулные вышки, да внутрь того острога было четыре избы, на них клети, у ворот изба на подклете, на ней — вышки». В 1685 г. здесь произошло самосожжение: сгорели около 230 человек [12, с. 110]. Иногда помещение для самосожжения напоминало не острог, а частично вкопанное в землю укрепление. Так, в феврале 1684 г. подполковник Ф. Козин описывал постройку, подготовленную к «гари», следующим образом: «зделаны у них кельи в горах, а с которую сторону имать было мочно, и они, раскольники, засыпали землею, толки одне провели трубы, куды выходить дыму, да окна для свету» [7, с. 103].

Строительство «згорелого дома» всегда велось тайно. Как правило, власти узнавали о его существовании только после того, как здание было построено, и в нем начиналась целенаправленная подготовка к самосожжению. Исключение составляет один случай. В 1749 г. записной раскольник Яким Ворохов подал в Устюжскую провинциальную канцелярию доношение, в котором указывал, что записан в последнюю ревизию на починке, где собирается построить для себя новый дом. Канцелярия, взяв с него подписку, чтобы он «раскольников других к себе не принимал, и расколу никого не научал, и не жегся б», разрешила ему строительство. После этого никто не осмеливался «запрещения чинить», и возведение «згорелого дома» понемногу продвигалось. В 1753 г. собравшиеся в доме Я. Ворохова старообрядцы совершили самосожжение. Раздосадованный Сенат пообещал сурово наказать канцеляристов, не проявивших должной бдительности, и распорядился, на основании этого прецедента, разослать во все губернии указ, запрещающий старообрядцам возводить «такие строения». В случае обнаружения таких подозрительных зданий, «буде где ныне вновь такие строения раскольнические сделаны, оныя все разорить» [13, с. 431].

Некоторые «згорелые дома» имели еще и подвальные помещения — «пещеры». Так, в конце XVII в., как утверждает, ссылаясь на дела Устюжской приказной избы, митрополит Димитрий Ростовский (Д.С. Туптало), старообрядцы построили «в лесах» «великия храмины <…>, а под храминами ископаны были в земле пещеры». После появления решительно настроенной воинской «команды» «насмертники» оказали ожесточенное сопротивление присланным от воеводы стрельцам: «учинились сильны и не далися». После боя, отразив первый натиск посланцев воеводы, старообрядцы сожглись: «и те свои храмины со многолюдством обволокли соломою, и зажгли, и сами в них сгорели». Смерть от дыма ждала и тех, кто находился здесь же, под «згорелым домом»: «а другия в пещерах, яже под храминами, задохлися и изгибли» [10, с. 584]. Небольшим самосожжениям предшествовала гораздо более скромная подготовка, сводившаяся к строительству уединенной кельи и подготовке легковоспламеняющихся материалов. Так, крестьянка Анни Саволайнен, пришедшая осенью 1686 г. к «згорелому дому», расположенному близ деревни Баранья Гора прихода Яакима в Шведской Карелии, обнаружила следующую красноречивую картину: «изнутри вдоль стен были сложены смолистые дрова, а посредине избы в земляном полу сделано углубление, вероятно, для пороха» [14, с. 26].

Документы XVIII в., как указывалось выше, в большинстве случаев создают гораздо более скромное описание приготовлений к самосожжению. Так, в 1746 г. поручик Волков обнаружил и уничтожил в Томском крае, деревне Тугозвоновой избу, «приготовленную к зажжению». По донесению, составленному им позднее, она представляла собой «большое строение, сделанное с перерубом, делившим ее на две половины». Одна половина предназначалась для мужчин, другая — для женщин [15, с. 36]. Исключение составляют немногие описания «згорелых домов» XVIII в., содержащие сведения о значительных постройках. В 1738 г. в Сибирской губернской канцелярии рассматривалось огромное дело о самосожжении нескольких сотен человек в деревне Шадриной. «Гари» предшествовала колоссальная подготовка. Как говорилось в материалах следствия, старообрядцы собирались во множестве изб, которые составляли поселение самосожигателей. Постройки «кругом обставлены частоколом», за которым построены четыре избы большие и шесть малых. В них сделаны узкие входы, «а с улицы в стенах есть прихожие двери, до того тоже узкие, что едва может войти в них один человек». Сверху в них «вбиты запуски, к дверям и запускам для запора слеги, запуски сделаны из толстого лесу, в середине во всех избах и сенях, и наверху и внизу, с полу набросаны кудель, веники, солома, смоль». Для того чтобы в случае необходимости одновременно зажечь все постройки, в желобах вокруг изб насыпан порох [16, c. 74]. Есть и другие примеры. В начале октября 1750 г. «записные раскольники» разных селений под предводительством крестьянина Петра Сидорова, бросили свои хозяйства и отправились в лес. Там они общими усилиями выстроили огромнейший сруб из толстых бревен, внутри которого поставили особую избу из сухого и ветхого леса. Избу они обложили хворостом и берестою, в некоторых местах добавили еще и порох. Затем все собравшиеся, 61 человек, сгорели в собственноручно построенном странном здании [17, с. 357].

Иногда в «згорелые дома» превращались обычные элементы поселений староверов: часовни, жилые дома, хозяйственные постройки. При этом часовни — место старообрядческих богослужений — использовались для «гарей» наиболее активно. В 1725 г. в Важском уезде, «в черном диком лесу» богатый крестьянин Василий Нечаев построил часовню и пригласил в нее старообрядческого наставника каргопольца Исаака Петрова, который регулярно совершал богослужения по старообрядческим правилам и тогда же начал планомерную подготовку к самосожжению [16, с. 54]. Однако чаще в источниках речь идет об использовании для самосожжений часовни в такие моменты, когда возведение специальной постройки («згорелого дома») оказывалось невозможным. Услышав в 1738 г. о приезде следственной комиссии О.Т. Квашнина-Самарина, не без оснований осмысляемой раскольниками в качестве «гонителей», выговские старообрядцы «обезумевшися», «начаша в нарекованных своих часовнях щиты в окна и двери устрояти, к сим солому, смолья с порохом и изгребами уготовляти на самосожжение» [18, с. 41]. В Архангельской губернии, судя по документам XVIII в., прослеживаются аналогичные закономерности. Так, перед одним из крупных самосожжений в Мезенском уезде (1743 г.) присланная от местного архиерея комиссия обнаружила следующую зловещую картину. Все местные жители собрались в одну большую двухэтажную часовню. На ее верхний этаж вела лестница, которую старообрядцы предусмотрительно сломали. Попытки переговоров духовенства и чиновников с «насмертниками» оказались безуспешными. Вскоре 75 старообрядцев погибли в огне [19, с. 621]. Примерно в это же время в часовне на р. Умбе сгорели старцы Филипп и Терентий со своими сторонниками [20, с. 190].

В ряде случаев для самосожжения в лесу возводилось небольшое поселение, которому, вместе с его обитателями, вскоре предстояло погибнуть в пламени. В 1744 г. несколько крестьянских семейств построили в глухом лесу в Каргопольском уезде постройки, в одной из которых, самой просторной, произошло самосожжение [16, с. 103]. В 1756 г. приняли смерть 172 (по сведениям акад. Н.Н. Покровского, более 200) старообрядца Чаусского острога Тобольской епархии. Для «гари» они выбрали пустое место за деревней Мальцевой, между болотами и озерами. Туда они перенесли из ближайшей деревни четыре избы, две из которых, поставленные рядом, образовали некое подобие храма. В нем готовящиеся к смерти регулярно собирались для общей молитвы. В подполье каждой избы они собрали солому и сосновые стружки. Дома окружал «стоячий тын», в окна вставлены железные решетки, ворота были постоянно закрыты. На крышах непрерывно, день и ночь, стояли четыре человека из числа самосожигателей с заряженными ружьями. В собрание не допускали никого, кроме тех, кто желал умереть [17, с. 365]. После появления вооруженного отряда для захвата старообрядцев они приняли бой, но видя, что сопротивление бесполезно, погибли в огне [21, с. 118].

Интерьер «згорелого дома» довольно редко описывается в имеющихся источниках. Например, при тюменском самосожжении 1753 г., как утверждается в опубликованном Н. Загоскиным деле, основу внутреннего убранства постройки, предназначенной для самосожжения, составляли святые образа. Перед висевшими в переднем углу иконами горели свечи, «а на стуле, поставленном на лавке и изображавшем таким образом аналой, — лежала неведомая книга, по которой читал облаченный в синие ризы Калинин (наставник самосожигателей. — М.П.); присутствовавшие молились с зажженными свечами в руках». Тут же поставлен был небольшой столик, на нем стоял белый деревянный сосуд, имевший форму большого стакана. «По окончании чтения Калинин, взяв в руки означенный сосуд и произнося какие-то молитвы, стал одного за другим причащать из него деревянной ложкою готовившихся к самосожжению раскольников». Это были последние часы перед «гарью». На исходе ночи, когда закончились все приготовления к самосожжению, «посторонние лица, в том числе и местные власти, вышли из дома и отошли в сторону ожидать сгорения. Оставшиеся в доме раскольники накрепко заперлись в нем и с наступлением утренней зари подожгли его» [22, с. 197].

Описания «згорелого дома» приводят к мысли о том, что в нем находилось все необходимое для длительного противостояния воинскому подразделению и одновременно — для пресечения всех попыток к бегству. Исследователи самосожжений пишут об этом со всей определенностью. Так, Д.И. Сапожников утверждает, что у сгоревших в 1742 г. в Устюжском уезде старообрядцев «изба была так устроена, чтоб никому из нее нельзя было выкинуться» [16, с. 91]. Последнее обстоятельство особенно важно с психологической точки зрения. Как известно, «ограничение произвольных движений чрезвычайно важно для внушаемости» [23, с. 157]. Наставники старообрядцев, вероятнее всего, догадывались об этом специфическом феномене психики и активно использовали его для своих целей. Особое значение при строительстве «згорелого дома» и организации самосожжений придавалось «железному утверждению» — замкам и решеткам на окна и двери. Первое упоминание о такого рода хладнокровной предусмотрительности старообрядцев содержится в обширном труде Евфросина. Каргопольские старообрядцы-самосожигатели, писал он, сами себе не верят: «окны и двери укрепляют, дабы по зажжении, аще и сам кто от них восхощет от них убежати, но да не возможет» [24, с. 77]. Иногда в документах встречаются упоминания о происхождении замков и решеток, используемых самосожигателями. Выясняется, что их ковали сами старообрядцы непосредственно перед самосожжением, специально для «згорелого дома». В 1755 г. крестьянин Иван Кондратьев в своих показаниях утверждал: «<…> ко окнам и дверям железные крюки, петли и решетки и прочее железное утверждение на то строение ковал, выходя в Кунозерское раскольническое жилище, записной того ж погоста раскольник Изот Федоров, который с женой Ириною в той избе с прочими людьми погорел» [5, д. 1652, л. 29]. В тех случаях, когда мастера не находились, окна просто забивали «чюрками».

Элементы фортификации иногда сохранялись в облике «згорелого дома» и в XVIII в. Этот вывод подтверждается, кроме приведенных выше, и другими свидетельствами. В доношении Белозерской воеводской канцелярии Правительствующему Сенату, датированном 1754 г., сохранилось следующее описание предназначенной для самосожжения избы: она «имелась о трех жильях, в длину девяти, поперек осми сажен, а в вышину например рядов з двадцать, срубленная из толстого елевого лесу <…> и покрыта вся берестою и сухою дранью и еловой сухой корой, которой де вскоре никоим образом разрубить и разломать было невозможно, и воды поблизости нет» [5, д. 1652, л. 9]. Обобщенную картину подготовки к самосожжению дополняет описание вооружений, приготовленных для обороны «згорелого дома». В «згорелом доме» почти всегда размещался арсенал, необходимый для сопротивления «гонителям» и предотвращения ареста собравшихся для «добровольной смерти» старообрядцев. Заметим, что некоторые старообрядческие поселения, в том числе и те, где самосожжения никогда не осуществлялись, сохраняли готовность к самозащите при помощи всех видов оружия, существовавшего в тот период. Так, судя по следственным материалам конца XVII в., Выговское поселение старообрядцев располагало разнообразными вооружениями. Как указывал один из очевидцев, «у них расколников, в том их воровском пристанище ружья, пищалей, и копей, и рогатин, и бердышев есть многое число, также пороху и свинцу есть многое число» [25, с. 200].

В источниках часто упоминается о том, что самосожигатели некоторое время отстреливались от «команд», присланных для «увещания», или угрожали им огнестрельным оружием. В некоторых случаях создание боевых запасов, необходимых для обороны старообрядческого «згорелого дома», происходило непосредственно на месте предстоящего самосожжения. Так, тюменский воевода в 1687 г. сообщал в своей «отписке» царям Ивану и Петру, что близ реки Тегени готовящиеся к самосожжению старообрядцы «завели кузнецов и куют копья и бердыши». Кроме того, они создают прочие запасы, необходимые для существования значительного коллектива, весьма быстрым и эффективным способом: «к большой дороге выходят, и людей бьют и грабят, и платье отнимают» [26, с. 15]. Можно утверждать, что обитатели «згорелого дома» поддерживали прочную связь с местными старообрядцами. В скрупулезной подготовке к самосожжению заметное участие принимали старообрядческие скиты — поселения, где эсхатологические настроения были наиболее ощутимы и оформлены. Именно в скитах создавались условия для продуманной и целенаправленной подготовки к самосожжению (например, в Кунозерском скиту изготавливались решетки для «згорелого» дома). Заметим также, что старообрядцы-скитники в награду за помощь в организации «гари» получали определенную часть имущества самосожигателей. Так, сгоревшие в Нименской волости Каргопольского уезда перед смертью заявляли, что «лутчие пожитки отданы ими в Чаженгское раскольническое жительство и раскольникам в часовню» [5, д. 1652, л. 9].

Самосожжения, таким образом, предстают не как спонтанный акт отчаяния, а как вполне сознательный и продуманный поступок [27, с. 84–90]. Для тех, кто искренне уверовал в спасительность самосожжений, «згорелый дом» стал воображаемыми воротами в Царствие Небесное. Но для тех, кто оказался в числе сторонников массового самоубийства по собственной неосторожности или в силу нелепого стечения обстоятельств, он превратился в место страшной пытки огнем и гибели. Смерть моментально уравнивала тех и других, но ей всегда предшествовала длительная, кропотливая подготовка, которая превращала умирание в искусство, требующее богословских, технических, психологических и военных познаний.


Библиографический список
  1. Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев: проблемы историографии // Религиоведение. 2012. № 2. С. 33–42.
  2. Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев в конце XVII–XVIII в. // Новый исторический вестник. М., 2006. № 1 (14). С. 5–13.
  3. Пулькин М.В. Историческая суицидология: проблемы становления // Культурно-историческая психология. 2012. № 2. С. 96–103.
  4. Пулькин М.В. Слухи о самосожигателях: истоки, достоверность, фиксация и использование (конец XVII–XVIII в.) // Традиционная культура. 2011. № 1. С. 143–149.
  5. Российский государственный архив древних актов. Фонд 7. Опись 1 (в ссылке указаны номера архивного дела и листа в нем).
  6. Паскаль П. Протопоп Аввакум и начало Раскола. М.: Знак, 2011. 680 с.
  7. Юхименко Е.М. Каргопольские «гари» 1683–1684 гг. (К проблеме самосожжений в русском старообрядчестве). // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М.: Церковь, 1994. С. 120–138.
  8. Иоаннов А. Полное историческое известие о старообрядцах, их учении, делах и разногласиях. СПб., 1794. 458 с.
  9. Лопарев Хр. Предисловие // Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. СПб., 1895. С. 3–35.
  10. Димитрий Ростовский. Розыск о раскольнической брынской вере, о учении их, о делах их, и изъявление, яко вера их неправа, учение их душевредно, и дела их не богоугодны. М., 1855. 658 с.
  11. История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филиппова. СПб., 1862. 342 с.
  12. Шашков А.Т. Неизвестная «гарь» 1685 г. в верховьях Кокшеньги (к изучению истории старообрядческих самосожжений конца XVII в.) // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск: Наука, 2000. С. 104–111.
  13. Сенатский указ «О недопускании раскольников строиться в особливых отдаленных местах и производить там самосожжения» // ПСЗ-1. Т. XIV. № 10585. С. 431–432.
  14. Катаяла К. Дымом в Царствие Небесное // Выговская поморская пустынь и ее значение в истории России: Сб. научных статей и материалов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 25–39.
  15. Беликов Д.Н. Старинный раскол в пределах Томского края. Томск, 1905. 224 с.
  16. Сапожников Д.И. Самосожжение в русском расколе (со второй половины XVII в. до конца XVIII в.). Исторический очерк по архивным документам. М., 1891. 96 с.
  17. Сырцов И. Самосожигательство сибирских старообрядцев в XV и XVIII столетиях // Тобольские епархиальные ведомости. 1887. № 19–20. С. 357–359.
  18. Яковлев Г. Извещение праведное о расколе беспоповщины. М., 1888. 186 с.
  19. Есипов Г. Самосожигатели // Отечественные записки. 1863. № 2. С. 605–627.
  20. Демкова Н.С., Ярошенко Л.В. Малоизвестное старообрядческое сочинение середины XVIII в. «История пострадавших отец Филиппа и Терентия» // Рукописное наследие Древней Руси. По материалам Пушкинского Дома. Л.: Наука, 1972. С. 174–209.
  21. Покровский Н.Н., Зольникова Н.Д. Староверы-часовенные на востоке России в XVIII–ХХ вв. Проблемы творчества и общественного сознания. М.: Наука, 2002. 624 с.
  22. Загоскин Н. Самосожигатели. Очерк из истории русского раскола // Литературный сборник «Волжского вестника». 1883. Т. 1. Вып. 1. С. 165–204.
  23. Бехтерев В.М. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб., 1908. 348 с.
  24. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжений 1691 г. / Сообщ. Х. Лопарев. СПб., 1895. 438 с.
  25. Юхименко Е.М. Изветные челобитные на выговских старообрядцев 1699 г. // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М.: Церковь, 1994. С. 198–209.
  26. Акты, относящиеся к расколу в Сибири // Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1867. Т. 10. № 3.
  27. Пулькин М.В. Девиантное поведение в XVIII–начале ХХ в. (по материалам Олонецкой губернии) // Культурно-историческая психология. 2008. № 2. С. 84–90.


Все статьи автора «Пулькин Максим Викторович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: