Некоторые исследователи творчества писателя утверждают, что Достоевский является своеобразным предшественником экзистенциальной философии [8]. Необходимо отметить, что он действительно оказал серьезное воздействие на представителей как атеистического, так и религиозного экзистенциализма [1], [2],[3], [4]. В частности, Достоевский один из первых в отечественной литературе отчетливо отразил пребывание личности «перед лицом смерти», показал внутренние изменения сознания человека, находящегося между жизнью и небытием. Важно заметить, что трактовка сущности «пограничной ситуации» у атеистических экзистенциалистов и писателя разная, позиция Достоевского несколько сближается с системой идей религиозных экзистенциалистов на данную проблему.

Сам писатель не раз был в так называемой «пограничной ситуации». Это бытие на краю существования и бездны было порождено двумя факторами. В молодые годы Достоевский был достаточно активным участником кружка М.Н. Петрашевского, за участие в нем начинающий литератор стоял на площади, ожидая расстрела. Кроме того, писатель большую часть своей жизни был   тяжело болен, практически любой эпилептический припадок мог закончиться смертью. Впрочем, некоторые врачи, а вместе с ними и З.Фрейд утверждают, что русский мыслитель не  был эпилептиком, напротив, речь может идти о гипертонической болезни, проявлявшейся в виде «припадков падучей»[17]. 

Остановимся на первом аспекте пограничной ситуации: в данном смысле любопытно проследить за диалогом Достоевского с А.Г. Сниткиной, которая впоследствии стала его второй супругой. Напомним, что это всего лишь их вторая встреча в жизни: «Он начал рассказывать про себя, говорил о том, как он четверть часа стоял под боязнью смертной казни и как ему оставалось жить только 5 минут, наконец он доживал минуты и как ему казалось, что не 5 минут осталось, а целых 5 лет, 5 веков, так ему было еще долго жить. Разделены они были на 3 разряда по 3, он был во 2-м ряду, первых уже подвели к столбу, одели рубашки, через минуту они были бы расстреляны, а затем была бы его очередь. Как он желал жить, господи, Боже мой! Как ему казалась долгой жизнь, сколько доброго и хорошего можно сделать; тут припомнилась вся прежняя жизнь, ее не совсем хорошие употребления, и так захотелось все испытать, так захотелось еще пожить много, много. Но вдруг послышался отбой, тут он ободрился. Затем 3-х приговоренных отвязали и всем прочитали смягчение приговора, его же на 4 года в каторгу в Омск. Как он был счастлив в тот день, он такого и не запомнит другого раза. Он все ходил по каземату  (в Алексеевском равелине) и громко пел, все пел. Так он был рад дарованной жизни»[7. с.244].

Эта фантастическая воля к жизни (если пользоваться терминологией А. Шопенгауэра), которую так отчетливо описал Достоевский, заставляет все живое оберегать себя от всякой опасности. Бежать от любой пограничной ситуации, избегая попадания в нее: «Эта изначальность и безусловность воли, проясненная нами, объясняет, почему человек больше всего на свете любит свое существование, полное нужд, страданий, боли и страха, а в то же время и скуки, – существование, которое с чисто объективной точки зрения и оценки он должен был бы ненавидеть» [15. с.460]. В этом смысле Достоевский достаточно близко подошел к тезису экзистенциалистов о том, что существование предшествует сущности. Необходимо экзистировать (существовать), чтобы иметь возможность «развивать» свой «жизненный проект». Элементарное физическое существование человека является тем базисом, над которым потом возвышается его личностная индивидуальная сущность в своих многообразных проявлениях. «Жизнь полюбить больше, чем смысл ее» – это не только философское кредо Ивана Карамазова, но и немаловажное условие сущностного мира романов Достоевского. Присутствие смерти в жизни индивида для русского писателя играет преобразующую роль, личность пытается критически осмыслить предыдущее существование. Достаточно припомнить персонажа романа «Бесы» Верховенского, который находясь на краю гибели признается, что «лгал всю жизнь»[8]. Но Достоевский не ограничивается только экзистенциальной установкой о том, что существование предшествует сущности, он стремится понять для чего должна жить личность. Существование индивида должно быть озарено высшим смыслом экзистенции. Если принять тезис экзистенциалиста А. Камю о том, что бытие личности в чуждом ей мире абсурдно, то исчезает философская проблематика всей пограничной ситуации. Личности теперь нет никакого смысла боятся смерти: «Мы в своей сущности есть нечто такое, чему бы не следовало быть вообще, – поэтому мы и перестаем быть»[15. с.645]. В этих словах А. Шопенгауэра заложен глубокий смысл, если личность не имеет точки опоры в бытии, то лучше предпочесть смерть, а не жизнь. Напомним, что атеистические экзистенциалисты утратили данную опору. Для Достоевского такая точка опоры человека проявлялась в идее Бога, если есть вечность, то существование личности имеет глубокий метафизический смысл. В этом серьезное расхождение писателя с идеями атеистических экзистенциалистов, даже Великий Инквизитор в «Братьях Карамазовых» произносит: «Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы»[6. т.9, с.288].

Вернемся ко второму модусу пограничной ситуации в жизни Достоевского, перманентное проявление которого – тяжелое заболевание русского писателя. Среди множества исследований, посвященных мыслителю, эта тема была в определенной степени предана забвению. Если верить близкому знакомому писателя доктору С.Д. Яновскому, эпилепсия у Достоевского проявила себя задолго до каторги. 

Вся жизнь русского писателя представляла собой балансирование над бездной, любой приступ мог быть последним. Несмотря на частые обращения к всевозможным врачам, эффективного средства лечения «падучей» в ХIХ веке не существовало. Для русского писателя последним средствам от страшного недуга являлась вера в Бога, она помогала Достоевскому преодолевать страх несуществования. Достоевский как бы нашел точку опоры в Боге. Вся жизнь писателя стала перманентным «существованием перед лицом смерти». Слабость здоровья требовала планирования своей жизни, нужно было отбросить «ненужные» занятия, чтобы успеть воплотить в свет все намеченное. Достоевский опасается, что не успеет закончить свое главный роман    «Братья Карамазовы», он отсекает от себя все ненужные встречи, занятия, бесполезное общение с некоторыми людьми, все силы брошены на завершение книги, так как здоровье с каждым днем слабеет. Многие врачи боялись говорить Достоевскому всю правду о его состоянии здоровья, зная, что он был достаточно ранимый и тонко чувствующий человек, но он догадывался о том, что здоровье продолжает неуклонно ухудшаться. Находясь на лечении в 1879 году в Эмсе, писатель пишет К.П. Победоносцеву письмо о том, что предчувствует надвигающуюся на него бездну: «Я здесь сижу и беспрерывно думаю о том, что уже, разумеется, я скоро умру, ну через год или через два, и что же станется с тремя золотыми для меня головками после меня?»[6. т.15,с.93]. Это не только страх за себя, но, прежде всего, страх за своих ближних, которые останутся без его попечения и заботы.  Это в гораздо меньшей степени экзистенциальный страх и, пожалуй, в большей степени трепет православного человека, вышедшего за пределы заботы только о личностной экзистенции. К.П. Победоносцев в ответном письме пишет Достоевскому: «Предоставьте их Богу, и себя не смущайте», необходимо отметить, что после смерти писателя обер-прокурор позаботился о семье Достоевского, материальное существование семейства было отлажено на должном уровне.

Необходимо сказать, что экзистенциальная пограничная ситуация логически связана с проблемой ужаса. Оказавшись между жизнью и смертью, человек испытывает ужасающее чувство страха, он боится неизвестности, уничтожения своего Я. Неизвестность порождает почти мистический трепет. Сравним  данную философскую проблематику в произведениях Достоевского и Ж.П. Сартра.  Главный герой произведения Ж.П. Сартра «Стена», например,  не может смириться с конечностью своей мирской жизни, потустороннее бытие он отвергает. До того, как он попал в пограничную ситуацию, смерть казалась ему несуществующей, но теперь ее реальность  глубоко потрясает героя. В чем же отличие философских конструкций Ж.П.Сартра и М. Хайдеггера от идей Достоевского, можем ли мы назвать позиции авторов тождественными? Отличие идей Достоевского от философии экзистенциалистов заключается в том, что у персонажей русского писателя есть «противоядие» от разрушительного действия страха. Достоевский утверждает, что вера в Бога способна излечить искалеченного ужасом человека, Бог протягивает личности незримую руку помощи и человек уже не чувствует себя трагически одиноким. Достоевский ощутил этот спасительный феномен на личном опыте.   Об этом спасающем феномене веры очень точно напишет С. Киркегор, заявив, что единственное, что может помочь против софизмов страха – это мужество веры. Сущность феномена победы над страхом раскрывает в своем исследовании С.А. Левицкий: «Вера есть уверенность в избавлении, предвосхищение слияния с Абсолютным. В вере преодолевается всякий страх, именно потому, что в страхе мы имеем дело с возможностью, вера же направлена на высшую действительность»[12. с.239]. 

По мнению Достоевского, с человеком искренне верующим в Бога, происходит удивительная метаморфоза, так как активный дух переживает вечность, смерть для него существует лишь как внешний факт, внутренне для него смерти не существует.

Победа над леденящим сердце человека ужасом возможна лишь в том случае, когда личность выходит за пределы своей самости, личностного эгоизма. Когда в результате богообщения человек исходит из своей личностной замкнутости, расширяются  горизонты сознания. Человек начинает действовать не только из личностных эгоистических мотивов, а ради того, что безмерно выше нас. По мнению Достоевского, единение с Богом способствует преодолению страха, в котором Ничто поглощает человека. Центр человеческого существования переносится из личности в иное. Происходит сублимация страха, и он мистическим образом трансформируется в трепетное благоговение. Для Достоевского, в отличие от Ж.П. Сартра и М. Хайдеггера, личность неуничтожима, с физической смертью не заканчивается индивидуальное существование, смерть возможна во времени, вне времени ее не существует. Н.А. Бердяев напишет: «Но рай совсем не в будущем, не во времени, рай в вечности» [5. с.211]. И Достоевский верил в существование Бога и в вечную жизнь личности.

Но проблема страха имеет другие аспекты. Можно говорить о сущности физического страха, самой высокой сущностью которого может являться страх смерти, как в философии М. Хайдеггера, но есть страх голоса совести, есть опасность общественного осуждения личности, ставшей «по ту сторону добра и зла». Нам необходимо упомянуть о существенном отличии мнения Достоевского от взглядов атеистических экзистенциалистов. Русского писателя от философии экзистенциалистов отличает, прежде всего, то, что общественная, соборная мораль много выше сугубо личностных этических конструкций, мораль индивидуальная вторична. В романе «Преступление и наказание» Раскольников боится не голоса своей совести, внутренне он долго готовился к убийству и логически выстроил причинно-следственные связи мотива преступления. Напротив, он боится не того, что находится в его сознании, хотя и этого тоже, но главным образом он боится быть узнанным, боится общественного порицания. Ценности сосуществования между индивидами для Достоевского определяются не из себя, как у экзистенциалистов, а извне. Известно, какую большую роль в философии экзистенциализма играет категория страха.

Страх – основное априорное переживание личности. Страх отбрасывает человека к самому себе, он-то и раскрывает сущность как экзистенцию. Страх в экзистенциальной философии рассматривается разнопланово. Он может быть модусом пребывания человека в пограничной ситуации, как писал К.Ясперс, либо модусом бытия-к-смерти, как у М. Хайдеггера. Фобия смерти, пребывание между жизнью и ничто  возвращает личность к глубокому самоанализу, помогая понять, всю сокрытую до этого правду о ней самой. Происходит возврат к утраченному себе, но, одновременно, исход из внешнего мира. Можно ли применить теорию М. Хайдеггера к анализу романов Достоевского? Рассмотрим произведение писателя «Преступление и наказание», чтобы детально осознать различие позиции Достоевского от большинства представителей атеистического экзистенциализма. Чего же боялся Раскольников, совершив свое жуткое преступление? Главный герой романа боится не своих субъективных переживаний, хотя и их тоже, а, пожалуй, внешних объективных обстоятельств. Он опасается быть разоблаченным, что, в свою очередь, может помешать ему полностью осуществить свою «великую» идею на практике. Вся личность Раскольникова подчинена осуществлению этого плана, Н.А. Бердяев прав, называя этого персонажа «человеком одной идеи», мономаном. Но присутствие данной фобии у Раскольникова выводит его за пределы теории М. Хайдеггера. Страх Раскольникова настолько конкретен, и по существу и по формам проявления, он настолько связан с уловками Порфирия, с подозрениями преследующего его мещанина, с готовностью подставить под удар вместо себя Миколку, что скорее должен быть отнесен к тому сцеплению внешних фактов, которые экзистенциалисты «выносят за скобки», чтобы дойти до того, что они называют сущностью. Страх Раскольникова грозит устранить его изначальную оригинальность, он его уравнивает с теми, кто не может вырваться из сковывающих безличных и обезличивающих пут вседневного ничтожества – хайдеггеровского «das Маn» [10].

Делая вывод, необходимо отметить, что Достоевский значительно раньше экзистенциалистов осознал проблему пребывания человека «перед лицом смерти», вся жизнь писателя была балансированием над бездной. Именно поэтому до работ К. Ясперса русским мыслителем с достаточной философской глубиной раскрыта метафизическая сущность пограничной ситуации, которая логически порождает страх неизвестности, во всем своем ужасе раскрывается Ничто (если пользоваться терминологией М. Хайдеггера). Позиция Достоевского ближе к идеям представителей религиозного экзистенциализма, в акте богообщения происходит победа над страхом, порожденным смертью. Один из своеобразных «учеников» писателя отметил: «Бессмертная и вечная жизнь объективируется, натурализуется, и тогда говорят о ней как о загробном существовании. Загробное существование представляется как бы природной сферой бытия, иной, чем наша сфера»[5. с.190].

1. Лесевицкий А.В. Роль творчества Ф.М. Достоевского в становлении экзистенциализма // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 7-1. С. 61-64.
2. Лесевицкий А.В. Ф.М. Достоевский и экзистенциальная философия // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. 2011. Т. 9. № 1. С. 120-124.
3. Лесевицкий А.В. Конфликт индивидуального и социального в экзистенциальной философии Ф.М. Достоевского. Пермь.: ОТ и ДО, 2011. 191 с.
4. Лесевицкий А.В. Экзистенциальные идеи русских почвенников (на примере творчества Ф.М. Достоевского). Пермь.: ОТ и ДО, 2010. 206 с.
5. Бердяев Н. А. Творчество и объективация.  Мн.: Экономпресс, 2000. 304с.
6. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах.  Л.: Наука, 1988-1996.
7. Достоевская А. Г.Воспоминания.  М.: Правда, 1987. 544 с.
8. Ерофеев В. Найти в человеке человека. (Достоевский и экзистенциализм).  М.: Зебра, Эксмо, 2003.  287 с.
9. Камю А. Бунтующий человек. Философия.  М.: Республика, 1990.  415 с.
10. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова (Книга о романе Достоевского «Преступление и наказание») – 4-е изд.  М.: Худож. лит., 1986.  414 с.
11. Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм. //Достоевский – художник и мыслитель. Сборник статей. М.: Художественная литература, 1972. С.210-260.
12. Левицкий С. А. Трагедия свободы.   М.: Канон +, 1995.  512 с.
13. Сартр Ж. П. Тошнота.  М.: Издательство АСТ, 2003.  317 с.
14. Хайдеггер М. Время и бытие.  М.: Республика, 1993.  447 с.
15. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т II. Мн.: Попурри, 1999.  832 с.
16. Ясперс К. Ницше и христианство.  М.: Медиум, 1994. 115 с.
17. Кошечко А.Н. Болезнь как экзистенциальный феномен в творческом сознании Ф.М. Достоевского //Вестник Кемеровского государственного университета. 2012. Т. 4. № 3. С. 285-289.

Все статьи автора «Лесевицкий Алексей Владимирович»