ТОРМОЗА НОВОГО РУССКОГО ИСКУССТВА

Работа г-на Стасова, на основании которой мне предложено написать некоторые свои размышления о современном русском искусстве, показалась мне весьма запутанной в мыслях. Предлагается большое количество мнений художественных критиков и самих художников, куски из некоторых писем (по большей части г-н Стасов говорит о живописи). Представленный текст достаточно велик для статьи и голос самого автора зачастую тонет в многочисленном гомоне выбранных им же деятелей искусства и приближенных к ним. Материал вызывает вопросы, побуждает спорить и соглашаться.

В своей работе г-н Стасов выделяет некоторые проблемы современного на тот момент общества. Одной из основных проблем является образование и воспитание (образование не только по отношению к художнику, но и по отношению к публике). Стоит заметить, этот вопрос рассматривается автором не впервые, мы уже сталкивались с этим значительным размышлением в статье «Нужно ли образование художнику?». Повторяя и продолжая свою мысль в данной работе, г-н Стасов делает вопрос об образовании основным в некоторых ее частях. Скажем, сейчас мы недалеко ушли от предмета рассуждений г-на Стасова. Образование на данный момент естественно становится одной из серьезных брешей в развитии человека. Толпы требуют к просмотру примитивные продукты «искусства», выстраиваются в очереди на очередную безвкусную мелодраму, забивают уши оголтелыми подростками, поющими про «жизнь».  Не какая-то сломленная часть общества, а толпы, массы.

Однако, как и г-н Стасов, мы не поддадимся желанию обвинить  отупелую публику, в торможении искусства как такового. «Вглядываясь в дело, скоро видишь, что масса не виновата в своей близорукости, в своей слепоте, в своем низком уровне. Она, в деле искусства, с самых молодых своих лет обречена жить среди таких обстоятельств, которые мало способны помогать ее росту, ее развитию, расширению ее мысли и понятие и которые, напротив, имеют всю власть обезображивать  эту мысли и понятие, делать их тусклыми, бледными, слабыми или фальшивыми» («Тормозы нового русского искусства», стр. 540). Требование общества – лишь малый результат стараний «академии» России двадцать первого века.  Дело в том, что и в этом мы недалеко ушли от времен г-на Стасова. Институты образование окостенели и затухли еще тогда, а сейчас – представляют собой гниющие формы, отравляющие все и вся. Опускаясь на ступень личностного рассуждения, могу сказать, что мне повезло в этом вопросе, в отличие от подавляющего большинства. Моя семья в разных ее представлениях, некогда с неугасающим рвением посещала сборища питерского и московского андеграунда, так что я с самого раннего своего развития получала отголоски протестов канонам старых художественных школ. Среднее образование я получила, так скажем, незаурядное. Мне посчастливилось учиться у одухотворенных людей, ищущих новых путей прочтения литератур, рассмотрения визуальных, зрелищных искусств, и новых методов преподавания своих взглядов. Были среди них и более ленивые в этом рвении лица, кому близок «мертвый и педантический механизм в преподавании» (там же, стр. 545) однако, во мне это воспитывало здоровое сопротивление, пусть и награжденное временами отрицательным результатами за не следование принятым схемам. А высшее образование я получаю в самом странном вузе, который себе можно только представить. Все это еще не сделало меня кем-то, но дало мне возможность сейчас видеть и говорить о вымирании искусства в моей стране. Сравнивая свой опыт и видя много отличных примеров вокруг, можно предположить, что эта «отупелость» систем и подчиненной им беззащитной публики – заболевание наследственное. С детства не видящие ничего другого, кроме потока несуразных кинематографических картин, пошлых фотографий на обложках до безумия страшных печатных изданий, получающие в школах поток информации о выдающихся личностях скучного и уже давно неправильного вида, произведениях искусства и т.п.; с детства прибитые формулой «учи, помни и не рассуждай» (там же, стр. 541), – что они могут, выйдя из высшего учебного заведения, куда их привели силой родители, только потому что так надо, так престижно, или вообще, окончив это корявое «образование» в 11ом классе? (Опустим здесь просящийся вопрос «неподкупности» этих самых институтов образования). Разве они вообще что-то хотят?

Пожалуй, не стоит столь трагично-категорично наполнять это эссе. В контексте прочитанного и услышанного за свой короткий срок, такое рассуждение кажется мне патетично пафосным. Но в нем безусловно есть граничащая с правдой нота. Внутри затрагиваемой проблемы много ответвленных конфликтов, сложно осознаваемых и анализируемых. Пусть же мое дальнейшее изложение мыслей не покажется противоречивым и противоречащим уже сказанному.

Искусство не вымирает само по себе, оно просто не замечается. То, о чем в большинстве своем говорит г-н Стасов можно не один раз наткнуться в нашей истории. Кто-то не принимается, не ценится, не одобряется; а пятьдесят лет спустя становится модным мыслить как …, писать как …, играть как …. Желание восхититься итальянцами, французами в живописи, или другим чем, не стоит так губительно ругать, как делает это автор. «Хорошо там, где нас нет», знаете ли, и от соблазна позавидовать кому-то и пожурить свое, – обычное дело, привычное. Но искусство просто не замечается! Оно успешно замещается невероятной пошлостью. Музеи становятся вместилищем туристов и староверов. Телевидение – это такое болото, утягивающее зазевавшихся. Кинотеатры – съемные квартиры для бесстыжей молодежи. Концертные залы – бордели. В целой культурной столице России, (будет уместнее говорить о том, что ближе), мы наконец-то дождались открытия нового музея современного искусства. В целой культурной столице найдется только один кинотеатр, проецирующий на своих экранах нечто прекрасное, знакомящее с новым искусством не только заграничного производства, но и в первую очередь – своего собственного.

А есть и другая сторона. Из-за разрушенного баланса в искусстве, как мне это видится, отслоившееся от общества новое искусство слишком кануло в глубины политических, социальных протестов, резко выраженных в эстетике работ новых авторов. Ярость этого искусства отпугивает, утягивает в тяжелые раздумья, гипнотизирует до состояния меланхолии. Радость уничтожения, любовь к жестокости, как будто все про реализм – вот, что так часто можно видеть в личине нового искусства. При всей любви и уважению к бьющимся в борьбе за существования росточкам этого нового искусства, я отмечаю для себя некий внутренний протест, мне кажется, это некоторое, так сказать, «перегибание палки». И нежелание смотреть такого рода вещи, предпочитая им «американскую мечту» голливудских мюзиклов, или пресловутые сказки об одаренных мальчиках, мне лично, понятно. И этот фактор я тоже приписываю к тем камешкам, мешающимся на дороге.

Но все это –  поверхность.

Современно искусство, взорвавшееся в середине XIX века, высказалось сполна, даровав нам дикий, хищный фовизм, невротический, надрывный экспрессионизм, эпатажный футуризм,  нигилистический дадаизм и т.п. Новое слово в технике породило фотографию и кино. Оборачиваясь из своего времени на историю становления нового, кажется можно захлебнуться в его многообразии. Движущиеся картинки кино обретают еще больше голоса в 30е. Фотография испытывает свое, так скажем, переизобретение в 60е. Современное искусство становится частью рыночной экономики. Его манифесты зачастую – реклама. В нем наблюдаются различные проявления визуальности, а визуальность становится индустрией.  60-80-е годы можно назвать своеобразным «золотым веком» современного искусства, а сейчас мы становимся свидетелями его затухания. Вследствие духовного обнищания больше не о чем творить. Исчезли понятия направлений. Все языки созданы. Все формы предъявлены. Искусство себя исчерпало.

А вот еще, конфликт внутри конфликта. Центром модернистского искусства была идея автономии. Его продукты являли собой уникальные, аутентичные объекты. А заявляющие о себе с большей силой фотография и кино в какой-то момент начинают противоречить этой концепции. Авторство ставится под вопрос, творчество ставится под вопрос, так как в получении фильма, снимка большую роль играет техника, идея оригинала рушится, так как продукты и того и другого направления тиражируются во множестве копий. Перевес медиальных техник сегодня достигает таких масштабов, что обрекается на исчезновение понятие индивидуального творчества. Технологии воспроизведения, (видеопроигрыватели, компьютеры, проекторы и т.п.), привели искусство к утрате ауры[1]. Где граница между дизайном и современным искусством? Что такое «новое» в современном искусстве?

Кинематограф изначально создавался как развлечение. Ранние фильмы, не беря в расчет опыты Люмьеров, представляли собой просто будто бы заснятые театральные представления, как у Мельеса, к примеру. Фильмы основывались на сюжете и зрелищности. Стремясь подражать западному образу жизни, (позволю себе здесь это восклицание), мы берем все минусы их культуры. Парадоксальности любопытства, грубо говоря. Поверхностность взглядов, увеличение поверхностной зрелищности. Мало рассуждений, много событий. Гораздо позже, авторский кинематограф, авангардное кино, кино андеграунда, заявило о себе и пошло отдельной тропой. Может быть проблема в том, что мы до сих пор не научились смотреть кино как объект искусства. Развлечение ведь не подразумевает какой-то сложный мыслительный процесс, психологическую работу зрителя с самим собой. Кинематограф, на мой взгляд, не прижился в сознании публики, как нечто, с помощью чего мы можем исследовать искусство внутри себя. Зато он устоялся, как форма развлечения. Фотография изначально имела функцию репортажа, статус источника, документа. Сейчас она служит для периодизации и осмысления личного прошлого. Для массового ринга она редко выходит за эти рамки. Однако стоит заметить, фотография все-таки в развитии идет дальше, на мой взгляд, существует некоторое количество выставок, качественных работ, знакомых обычному зрителю. Фотография лучше усваивается. Правда, тут же можно наблюдать развитие других проблем, схожих с замечанием г-на Стасова: «Рисуют все, но рисовать не умеет никто» (там же, стр. 541). Сейчас любой может быть счастливым обладателем фотокамеры, нажимать на кнопочку и получать снимок. Но мало кто может мыслить фотографию, как современное искусство. Она тоже приобретает форму досуга. Однако фотография лучше усваивается. Быть может за «компактность» воспроизведения смысла, или за плоскую близость с живописью, к искусству которого публика уже привыкла. Фотография идет дальше, когда как кинематограф встал. Неумение разобраться, приводит к потере в сознании публики этих двух направлений как область искусства. Так высоко подлетевшая идея нового искусства, сейчас так нелепо падает. «Художник уже запутался, публика уже недоумевает» (там же, стр. 562).

Проблема непопулярности – эффект описанного выше, ведет за собой немаловажный вопрос финансовой «провальности» глубоких мыслей. Без финансовой поддержки, как говорится, далеко не пойдешь. Западное искусство – искусство, приносящее деньги, мы, стремящиеся к подражанию Западному идеалу, в этом вопросе оказываемся в более невыгодной позиции. У нас оказывается очень сложным процессом получение финансовой поддержки государства, грант, на реализацию какого-либо проекта. Многое срезается на корню одной только этой проблемой. Обеспечить себя оборудованием для реализации своей идеи, арендовать помещение для организации выставки; а если снимать фильм, или делать фотографический проект? Незаинтересованность государства влечет за собой не только незаинтересованность его общества, но и потерю потенциальных художников, которые за поиском лучшего эмигрируют. Замкнутый круг.

В связи с вопросом «незаинтересованности» всплывает и еще одна содержащая проблемы современного искусства. «Приговоры печати, если они дружны и часты, нередко имеют самое решительное влияние на массу, и способны завести ее бог знает в какие трущобы, когда она колеблется или просто не знает, что подумать о том или этом новом явлении» (там же, стр. 554). Вспоминая г-на Стасова, важно отметить, как исчезло точное приложение критики. В современном обществе критик безмолвствует, его же место для вынесения «народного мнения» грузно заняла пресса, заняли бесконечные телевизионные программы, внедряющие плебейские мысли в умы безропотной публики, рецензии на фильмы массового производства красуются в посредственных газетенках. Редкий голос можно услышать в потоке социальных сетей, на веб-ресурсах, где малые группы людей как будто бы в заговоре тихо обсуждают произведения авторского искусства. Там же можно встретить блестящие анализирующие заметки к тому, или иному объекту искусства, ответы автору, горячие споры. А многие люди просто уходят во внутреннюю миграцию и сохраняют тишину по отношению к происходящему. И дальше, выше, за рамки тет-а-тет разговора в интернете, что-то ценное, о правде, редко выходит. Художественным воспитанием человеческой массы правит пошлость, транслируемая на экранах этих черных сундуков смерти. Оттуда можно почерпнуть пару грязных подробностей жизни какой-то «звезды». Нет времени смотреть телевизор? Заботливый «глас искусства» подготовил вам печатное издание. Блестяще сыгранная партия. Общество неотвратимо превращается в стадо, направляемое голосом диктора, как будто бы не имеющего лица. Современное русское искусство – стало частью политической рутины.

Мы заметно приблизились к апокалипсису мысли современного искусства. Быть может, пессимисткое прочтение этого так сказать поэтического замечания тоже тормозит нас. Быть может, держа нас на краю бездны, оно не дает перевернуть все вверх ногами, опрокинуться в искусство и по-новому осмыслить философию Платона, по-новому выбросить колористический взрыв на полотно, по-новому заговорить на языке вчерашней техники.… А быть может, «искусство – лишнее украшение для России» (цит. по «Тормозы нового русского искусства», стр. 534).

Все статьи автора «kashtanka»