Указ о формировании Корпуса жандармов появился в апреле 1827 г [1]. Его целью стало создание системы жандармских органов в центре и на местах. В соответствии с «Положением о корпусе жандармов» вся территория Европейской России разделялась на пять жандармских округов (по 8—11 губерний в каждом). Северо-западные губернии вошли в наиболее значимый первый округ с центром в имперской столице. Кроме Санкт-Петербургской губернии в его состав входили Великое княжество Финляндское, а также Архангельская, Вологодская, Олонецкая, Псковская, Новгородская и Лифляндская губернии. Среди историков нет разногласий в рассуждениях о том, для какой цели учреждался новый полицейский орган. В частности, как утверждает А.А. Лопухин, «корпус жандармов был основан для охраны самодержавной монархической власти от новых на нее посягательств». Другая задача тайной полиции вытекала из предыдущей. Жандармерии вменялось в обязанность постоянное наблюдение «за состоянием умов, за настроениями общества». Все собранные из разных источников сведения следовало обобщать и направлять в высшие правительственные инстанции [2, с. 13]. При этом конкретные сферы деятельности жандармов на первых порах определялись законом явно недостаточно. Первоначально «для руководства деятельностью корпуса жандармов закон не дал ни одного указания» [2, с. 13]. Чины жандармерии регулярно посылались на поимку беглых крестьян, на преследование воров, корчемников, контрабандистов, на «рассеяние законом запрещенных скопищ», а также «на препровождение особо важных преступников и арестантов». Жандармы непременно присутствовали в местах массового скопления людей: на ярмарках, церковных празднествах, парадах [3, с. 196].
В дальнейшем, по мере развития законодательства, полномочия жандармов подверглись значительно большей детализации. Это вполне закономерно. Формирующиеся новые административные структуры нуждались в значительно более точном определении своей компетенции. Но лишь законом 19 мая 1871 г. в правовой статус жандармерии была внесена полная ясность [4]. При этом сфера полномочий жандармерии оказалась существенно расширена. Эта важная составная часть имперской полиции «из органа наблюдения и доноса была обращена в орган судебного исследования и преследования политических преступлений» [2, с. 15]. В конечном итоге, как полагал современник событий А.А. Лопухин, «охрана государственной власти в руках корпуса жандармов обращается в борьбу со всем обществом». Все это «в конечном результате приводит к гибели и государственную власть». Ведь ее стабильное существование «может быть обеспечено только единением с обществом» [2, с. 33].
Создание и совершенствование сети губернских жандармских управлений осуществлялось на основе Положения о корпусе жандармов от 16 сентября 1867 г. В зависимости от географического расположения, стратегической важности и экономического потенциала губернии, в которой действовала тайная полиция, жандармские управления (ГЖУ) делились на три разряда. К первому относились столичные ГЖУ, ко второму разряду причислялись управления в наиболее крупных городах империи: Киеве, Варшаве, Вильнюсе, Одессе и т.п. Третий разряд имели ГЖУ в таких городах как Архангельск, Астрахань, Баку, Витебск, Воронеж. Согласно этому основополагающему документу, губернское жандармское управление появилось и в Петрозаводске. Начальник каждого жандармского управления имел несколько помощников, которые постоянно находились в уездах и возглавляли уездные жандармские управления. Департамент полиции, «осуществляя политическое руководство ГЖУ, редко имел возможность влиять на их личный состав» [5, с. 112]. К 1917 г. в России насчитывалось 75 губернских и областных жандармских управлений, 33 жандармско-полицейских управления железных дорог, в состав которых входило 322 жандармских отделения. Общая численность жандармского корпуса на октябрь 1916 г. достигала 14 667 человек [5, с. 112].
Такая значительная численность была достигнута путем использования вполне традиционного метода заполнения вакансий. Пополнялся Корпус жандармов преимущественно за счет армейских офицеров. При этом осуществлялся строгий отбор по ряду критериев. Из современных публикаций по истории тайной полиции известны правила приема офицеров в Корпус жандармов. Эти правила утверждались министром внутренних дел, а также шефом жандармов и периодически, по мере необходимости, пересматривались и изменялись. Первоначально в корпус принимались лица, окончившие юнкерские училища по первому разряду (то есть с отличной успеваемостью) и прослужившие в строю не менее 3-х лет. Не допускались в Корпус военнослужащие, «бывшие в штрафах по суду и следствию, лица, имевшие казенные и частные долги», претенденты католического вероисповедания, а также евреи, «хотя и крещеные». Лица, желавшие поступить на службу в жандармерию, ходатайствовали через своего начальника, который представлял в Штаб Корпуса послужной список с подробной и разносторонней характеристикой на офицера. В этой подборке документов указывались не только деловые, но и нравственные качества кандидата, его репутация у товарищей по службе и начальства, образование и другие важные характеристики [5, с. 338]. Далее наступал черед испытаний, в ходе которых кандидат должен был выполнить письменную работу на заданную тему. После этого проводилось собеседование, во время которого самое пристальное внимание обращалось на его общее интеллектуальное развитие, а также знакомство с языками, связанными с будущим местом службы (польский, латышский, финский). Выдержавшие все проверки прикомандировывались к Штабу корпуса для обучения ведению делопроизводства и приобретения навыков будущей работы [5, с. 338].
Олонецкие материалы подтверждают общую закономерность. Так, по данным сборника послужных списков жандармских офицеров, составленного в 1885 г., начальник Олонецкого губернского жандармского управления (далее — ОГЖУ) проходил обучение во Втором кадетском корпусе, а затем служил в ряде гарнизонных батальонов. После длительной армейской службы перешел на жандармские офицерские должности в местных управлениях. Его преемник обучался в Лазаревском институте восточных языков, «в службу вступил унтер-офицером в Ширванский пехотный полк», далее губернское жандармское управление возглавил выпускник Казанской губернской гимназии. Не менее образованными работниками являлись и их подчиненные. Так, один из ротмистров ОГЖУ обучался в частном учебном заведении, поручик — в Гельсингфорсском пехотном юнкерском училище [6, д. 1/3, л. 1—98]. Рядовые служащие жандармского управления набирались из числа наиболее успешных, расторопных и развитых местных полицейских и нижних армейских чинов. Как показывают материалы делопроизводства, приему на службу предшествовали стандартные действия, связанные с выяснением умственного развития, политической благонадежности и семейного положения кандидата на должность в политической полиции. Как показывает изучение формулярных списков, все перечисленные сведения работники, ответственные за подбор кадров, отправляя запросы, получали от начальства по предшествующему месту службы кандидатов на должности [6, д. 3/50, л. 4, 6, 8].
Сфера полномочий жандармов оказалась чрезвычайно широкой и в значительной степени дублировала компетенцию полиции. Поэтому между этими двумя составными частями силовых структур империи вскоре сложились непростые отношения. Как писал современник событий, полиция, благодаря многочисленности и относительной близости к населению, закономерно «оказалась в обладании большими, чем корпус жандармов, источниками осведомленности». Но в то же время «никакой внутренней связи между этими двумя учреждениями законом установлено не было». Полиция оставалась правоохранительным органом, «добывавшим материал для корпуса жандармов», но при этом «ему не подчиненным и действующим вне его руководства» [2, с. 44]. В то же время профессиональная деятельность жандармов предполагала постоянное активное взаимодействие с полицией, особенно в тех сферах, в которых это сотрудничество являлось наиболее продуктивным. Речь идет о противостоянии крестьянскому движению, всякого рода противоправительственным группам, периодически возникающим в разных частях империи, а также в исследовании общественного мнения. При этом использовались такие источники информации как показания арестованных, материалы из частной переписки, полученные путем перлюстрации, а также толки и слухи, бытующие среди местного населения [3, с. 169].
Становление провинциальных губернских жандармских управлений происходило в сравнительно спокойной, не требующей экстраординарных мер, обстановке. В дальнейшем эти новые структуры охраны общественного порядка были вынуждены вступить в конфликт с рабочим движением и многочисленными разнообразными революционными организациями, противодействие которым постепенно превратилось в главную задачу жандармерии. В 1870 г. Третье отделение собственной канцелярии императора впервые обратило внимание местных жандармских управлений на новое явление в общественной жизни, которое жандармы самонадеянно решили пресечь в самом начале. Как указывалось в одном из циркуляров, рабочие одной из фабрик, располагавшихся близ Петербурга, «устроили между собою стачку для того, чтобы вынудить хозяев фабрики увеличить заработную плату». Императору «благоугодно было повелеть поручить губернаторам, чтобы они имели самое строгое и неослабное наблюдение за фабричным и заводским населением». Особое внимание следовало обратить на «всех тех неблагонамеренных личностей, которые могут иметь вредное влияние на толпу». Эти личности являлись, по мнению авторов циркуляра, наиболее опасной частью общества, поскольку «возникновение стачек между рабочими должно быть положительно приписано влиянию лиц, стремящихся перенести эту, чуждую русскому народу, форму выражения неудовольствия на нашу почву». В случае обнаружения таких опасных лиц губернаторам следовало, «не допуская до судебного разбирательства», немедленно высылать зачинщиков беспорядков в Архангельскую, Вологодскую или Самарскую губернии [6, д. 3/32, л. 4].
Постепенно в деятельности тайной полиции происходили изменения, суть которых заключалась в расширении сфер ее компетенции. Как указывалось в циркуляре шефа жандармов, датированном февралем 1875 г., «деятельность чинов корпуса жандармов в настоящее время представляется в двух видах». Во-первых, она состоит «в предупреждении и пресечении разного рода преступлений и нарушений закона». Во-вторых, жандармерия обязана заниматься «всесторонним наблюдением». Первый из видов деятельности опирается на существующее законодательство. Второй «хотя и не отличается от усвоенного прокуратурой и полицией, но служа общим государственным целям, не может подчиняться каким-либо определенным правилам, а напротив того, требует известного простора». При этом, «несмотря на особенную важность наблюдательных обязанностей, нет возможности, по их характеру, указать какою-либо инструкцией на все явления, требующие надзора». Вероятнее всего, «направления деятельности в этом отношении и самый ее успех много зависит от бытовых и местных условий, отношений к правительственным местам и лицам и к населению». Но столь же определенно успех зависит «от необходимых для жандарма качеств». Это «такт и умение оценивать факты, т.е. не обобщать те из них, которые, имея характер местный или сиюминутный, не дают повода к заключениям более обширным» [6, д. 3/41, л. 16].
Получив циркуляр, местное жандармское начальство решило дополнить изложенные в нем распоряжения собственными требованиями. Последние были призваны адаптировать универсальные распоряжения, исходящие из имперской столицы, к местным условиям. В частности, особое внимание местным жандармским чинам следовало обратить на Мариинскую систему, которая «есть главная линия скопляющегося из разных мест империи в громадном числе народа». Во время посещения этого протяженного участка жандармам следовало, «вслушиваясь в толки народные, иметь личное наблюдение, следя за лицами, почему-либо могущими казаться подозрительными» [6, д. 3/41, л. 2]. В циркуляре местного жандармского начальства особое внимание обращалось на состояние подготовки кадров, которое оставалось неудовлетворительным и явно не соответствующим уровню поставленных перед тайной полицией масштабных задач. В частности, местные унтер-офицеры «не могут быть одарены тою умственно развитостью, которую ожидают от офицера». По этой причине остаются непрофессиональными «личные заявления их, или доношения, взятые из носящихся слухов». Недостоверной оказывается даже информация «из слышанных ими выражений, которых правильный смысл они могут понимать фальшиво, чрез что не может уясниться настоящая формальная сторона дела». Неизбежные в такой ситуации «ошибки, компрометирующие достоинство жандарма, как бы незначительны они ни были, могут иметь весьма важное влияние на успех действий». Неверные суждения представителей тайной полиции и тем более их неточные действия могут оказать влияние на репутацию жандармерии в глазах местных властей, которые «будут иметь повод относиться к заявлениям жандармов недоверчиво и даже пренебрегать оными» [6, д. 3/41, л. 3].
Начиная с середины 1870-х гг. приоритетной задачей жандармерии становилась борьба против распространения «вредных идей», осуществлявшегося, по мнению руководства тайной полиции повсеместно и при помощи разных методов. Для отпора экстремистам следовало привлечь самых разных лиц, заинтересованных в поддержании общественного спокойствия и стабильности. Так, циркуляр III Отделения указывал, что «молодые люди стремятся пропагандировать преимущественно в среде заводских и фабричных рабочих, снабжая их книгами революционного содержания». Для противодействия этому производились аресты, но решающих успехов достигнуть пока не удается: «несмотря на задержание многих лиц, посвятивших себя этой преступной деятельности, вредная пропаганда продолжается». В связи с этим МВД «признало необходимым сделать распоряжение о взятии с владельцев или главных управителей всех сколько-нибудь значительных фабрик и заводов обязательств в том, что они будут иметь наблюдение за появлением на их фабриках и заводах лиц, распространяющих между рабочими книги революционного содержания и вообще занимающихся революционной пропагандой в той или в другой форме» [6, д. 3/41, л. 11]. Одновременно жандармское начальство обращало внимание местных отделений тайной полиции на то, что и сами рабочие занимаются пропагандой революционных идей среди крестьян.
Центральное жандармское начальство усердно рисовало ужасающую картину широкого распространения революционных идей и повсеместного создания многочисленных тайных кружков. В них возмутительные идеи разрабатывались, тиражировались и становились доступными широким слоям населения. Как указывалось в циркуляре шефа жандармов, с начала 1874 г. «деятели революционной пропаганды начинают одновременно свою преступную деятельность в разных пунктах и сферах нашего отечества». При этом, «обладая достаточной энергией и кое-какими материальными средствами, они не останавливаются ни пред чем, не стесняются никакими условиями и препятствиями, организуют постоянные между собой сношения». В своей деятельности они соблюдают строгие правила конспирации: «весьма искусно затемняют и скрывают их различными паролями, лозунгами, условными знаками и шифрами». Поэтому их деятельность оказывается успешной, а влияние в молодежной среде растет. Они «весьма быстро проникают в высшие, средние и низшие учебные заведения, в семинарии, гимназии и сельские народные школы». Вездесущие пропагандисты «совращают молодежь путем распространяемых книг и устной проповеди». В конечном итоге конспираторы достигли значительных успехов: они «к концу 1874 г. успевают покрыть как бы сетью революционных кружков и отдельных агентов большую половину России».
Как указывалось далее в циркуляре, «дознаниями раскрыта пропаганда в 37 губерниях». В частности, активная «революционная деятельность» обнаружилась Архангельской, Владимирской, Вятской, Калужской, Костромской, Орловской, Смоленской, Тульской, Пермской, Томской, Могилевской, Херсонской, Тифлисской губерниях и земле Войска Донского. Помимо пропаганды, создатели и наиболее активные деятели кружков готовились к различным формам вооруженного сопротивления действующей власти. Как говорилось в циркуляре, «на случай опасности деятели пропаганды нередко запасались револьверами». Подводя итоги сказанному, жандармское начальство обращалось к глубинным причинам происходящего. Они виделись в том, что общественные институты не противостоят революционному влиянию, а нередко и потворствуют ему: «молодежь, составляющая главный контингент лиц, занимающихся пропагандою, не находит отпора пагубным и разрушительным учениям в той среде, где она растет и развивается». Причина такого положения очевидна: «те нравственные основы воспитания, которые может дать только семья, по-видимому, вовсе не развиты у многих из этих молодых людей». При поступлении в школы они не обладают «никакими твердыми началами уважения религии, семейства, чужих прав, личности и собственности» [6, д. 3/41, л. 22, об.].
В создавшейся тревожной ситуации жандармское начальство считало необходимым предостеречь своих подчиненных от излишнего рвения в деле борьбы со всякого рода правонарушениями. Так, особым циркуляром оговаривалась необходимость проведения обысков в домах подозреваемых только при наличии несомненных оснований для такого рода действий. Как говорилось в циркуляре III Отделения, «в делах политического характера осмотрительность имеет особое значение». Ведь «каждый обыск или арест, произведенный без достаточных данных, возбуждает раздражение и недовольство правительством не только со стороны обысканного и арестованного, но и людей, к нему близких». Иные психологические последствия непродуманных действий служителей закона связаны с поведением действительно виновных в правонарушениях лиц. Известно, что «неосновательные, а потому и безрезультатные обыски вселяют в действительных виновниках убеждение, что правительство в раскрытии зла идет по ложной дороге, что оно не знает настоящего гнезда революционеров». Следовательно, они находятся в безопасности и «беспрепятственно могут продолжать свое преступное дело» [6, д. 3/41, л. 1].
В 1880-е гг. задачей жандармерии оставалась борьба против набирающего силу революционного движения. Здесь использовались самые различные методы, постепенно накапливался опыт, изобретались новые способы, обнаруживались самые разные, иногда совершенно неожиданные, способы решения проблем. Так, в сентябре 1881 г. Департамент полиции разослал начальникам губернских жандармских управлений циркуляр, в котором в качестве главного места распространения революционных идей рассматривались питейные заведения. Как говорилось в циркуляре, «злонамеренные лица, именующие себя членами социально-революционной партии», занимаясь «подпольной борьбой с существующим государственным и общественным порядком», сосредоточили свою деятельность, «в видах более тесного сближения с народом», в питейных домах, «которые они стараются приобретать в свою пользу». Исходя из этого, Департамент полиции предписывал «сделать распоряжение об усилении наблюдения за питейными домами и лицами, в них торгующими» [6, д. 5/55, л. 9]. Другие циркуляры предостерегали жандармов от преувеличения опасностей, угрожающих существующему строю и от привлечения к ответственности тех лиц, которые могут быть признаны виновными лишь по формальным признакам. Так, в сентябре 1884 г. Департамент полиции разослал циркуляр, в котором обращалось внимание на «неоднократные случаи обнаружения революционных изданий у воспитанников и воспитанниц средних учебных заведений». При этом результаты дознаний показывают, что привлеченные к следствию учащиеся «являются нередко чуждыми противоправительственному движению». Гимназисты «лишь неумышленно хранили случайно полученные произведения подпольной литературы». Циркуляр предписывал, «чтобы дознания по упомянутым делам возбуждались с особой осмотрительностью и только при наличии обстоятельств, указывающих, что хранение воспитанниками средних учебных заведений запрещенных изданий имеет непосредственную связь с противоправительственной пропагандой и ее деятелями» [6, д. 5/55, л. 28]. Одновременно центральное жандармское начальство озаботилось содержимым местных библиотек, организуемых повсеместно в уездных городах и даже в деревнях, а также проводимыми в них народными чтениями. Как говорилось в циркуляре Департамента полиции, из «поступающих ныне сведений» выясняется, что некий «неблагонадежный элемент» пытается добиться «учреждения библиотек, читален и публичных чтений не только в губернских, но и в уездных городах и селениях». Местным жандармам поручалось «сообщить подробные сведения, в каких пунктах организованы подобные читальни и библиотеки, какими лицами, какие книги предлагаются для чтения и слушания народу, какими органами правительственной власти даны разрешения на устройство этих читален и библиотек и существует ли за оными какой-либо контроль» [6, д. 5/55, л. 54].
В относительно спокойные 1890-е гг. тайная полиция получала от своего руководства распоряжения уделять внимание не только политическим преступлениям, но и отслеживать ситуацию в криминальной сфере в целом. В частности, в октябре 1895 г. МВД разослало начальникам губернских жандармских управлений очередной циркуляр. В нем содержалось предписание «неуклонно и безотлагательно» сообщать департаменту полиции кроме сведений «политического свойства», также и данные обо «всех выдающихся событиях в местной общественной жизни». В частности, следовало информировать начальство «о выдающихся уголовных преступлениях, о циркулирующих в местном обществе слухах, возмущающих общественное спокойствие, о происшествиях, получивших широкое распространение, в которых замешаны видные представители административного или иных ведомств или местного общества». Следовало усилить надзор и над местными чиновниками, сообщая жандармскому руководству «о вызывающих общественное внимание злоупотреблениях или распоряжениях должностных лиц всех ведомств и общественных деятелей» [6, д. 5/55, л. 57]. В сотрудничестве с местной полицией жандармские управления обязывались просматривать корреспонденцию политических ссыльных. При этом следовало обращать внимание не только на содержание писем, но и на то, «кто состоит в переписке с поднадзорным». Если таковым окажется «кто-либо из политических эмигрантов или лиц, разыскиваемых по обвинению в государственном преступлении, то такая корреспонденция <…> подлежит безусловному задержанию» [6, д. 5/55, л. 61].
В начале ХХ в. жандармерии пришлось столкнуться с новым явлением: широкой рассылкой писем «возмутительного содержания» по разным адресам, в том числе в учреждения официальной прессы. Так, в 1901 г., как видно из сообщения губернского правления начальнику олонецких жандармов, редакцией Олонецких губернских ведомостей получено из Берлина «воззвание российской социал-демократической рабочей партии к стачечникам» [6, д. 18/9, л. 59]. Аналогичные послания нередко получали и частные лица. Так, судя по рапорту Вытегорского уездного исправника, датированному апрелем 1902 г., чиновник вытегорского казначейства Ходотов получил из Петербурга посылку, в которой «оказались противоправительственные, революционные брошюры». Чиновник немедленно отнес эту опасную корреспонденцию в полицию, где пояснил, «что с социалистами-революционерами и вообще с лицами вредных политических направлений он никогда никаких сношений не имел», а поэтому «сам немало удивлен от получения такой посылки» [6, д. 20/13, л. 2]. Есть и более странные известия, относящиеся к сходным ситуациям. В декабре 1906 г. повенецкий купец Мартынов обратился в полицию с заявлением о «доставленной ему с парохода посылке, в коей по вскрытии оказались брошюры нелегального содержания и боевые берданочные патроны» [6, д. 32/36, л. 408]. В этом же 1906 г. один из повенецких приставов представил повенецкому исправнику 59 экземпляров книг и брошюр разных издательств, среди которых обнаружилась запрещенная литература. Выяснение обстоятельств, связанных с этой находкой, привело к столь же странным, как и во всех предыдущих случаях, выводам. Как оказалось, «книги были подложены под угол амбара, под стену». Там их случайно, во время детских игр обнаружили местные мальчишки. При этом «кто и когда подложил туда книги, и кому они принадлежат, дознанием не выяснено, и подозрения ни на кого из местных жителей не имеется» [6, д. 31/6, л. 60]. В 1908 г. четыре экземпляра воззвания партии социалистов-революционеров внезапно обнаружились в почтовом ящике, находящемся в Петрозаводской уездной земской управе [6, д. 43/19, л. 4].
Вслед за распространением литературы наступил черед приезда агитаторов. В такой обстановке распространение революционных идей происходило в значительно более радикальной форме, чем когда бы то ни было прежде, но и в этом случае вызывало исключительно негативную реакцию местного населения. Так, в августе 1906 г. в село Шую прибыли несколько агитаторов. Собрав местных крестьян, они начали объяснять, что «не нужно платить податей, и, мужики, вы дурные, платить подати, сами не зная, за что». Но в ответ крестьяне «приняли вознегодование», а агитаторов, пытавшихся продолжить свои выступления, «прогнали камнями и палками» [6, д. 33/38, л. 36]. В Петрозаводске на Александровском заводе в 1906 г. особую роль в распространении революционных идей сыграл прибывший из Петербурга Мендель Ашкенази. Как указывалось в документах жандармерии, он «вошел в сношения с интеллигенцией и рабочими, составившими местную группу социал-демократической организации». Вскоре он «занял среди этой публики положение организатора рабочих и пропагандиста». В проведении агитации он опирался на нелегальные издания, «причем необходимую для своей деятельности литературу получал из Санкт-Петербурга и видимо, имел связь с центральным комитетом Российской социал-демократической рабочей партии» [6, д. 42/14, л. 48, об.].
Борьба с революционным движением с первых лет ХХ столетия стала одним из наиболее существенных дел, поручаемых тайной полиции. Заметим, что практические мероприятия, связанные с этой борьбой, подразумевали пресечение самых разных, в том числе и незначительных, проявлений недовольства. В качестве серьезного «государственного» преступления рассматривались, например, случайные высказывания отдельных лиц в узком кругу знакомых, среди которых вполне могли оказаться осведомители. Например, в июле 1906 г. помощник начальника Олонецкого губернского жандармского управления проводил дознание по поводу слов учителя земского училища Егора Миндлина. Последний в разговоре с одним из крестьян произнес следующую фразу: «всё нужно государя из дома Романовых, могли бы избрать государя из военных, у этого не варит котелок». Освобождение неосторожного учителя от ответственности наступило в связи с царским манифестом 21 октября 1905 года. Как говорилось в документах жандармского управления, «в силу помянутого манифеста Миндлин наказанию не подлежит» [6, д. 31/10, л. 21]. Заметим, что высказывания, связанные с открытым призывом к неподчинению властям, карались значительно более строго. Например, в январе 1906 г. вахмистр жандармского управления сообщал своему начальству, что один из местных жителей, Николай Клюев (будущий знаменитый поэт), судя по «негласным сведениям», читал местным крестьянам какой-то «приговор». В нем предписывалось, чтобы «деревенские десятские не подчинялись полиции, а волостному начальству, и крестьяне также». Узнав об этом событии, местный уездный исправник произвел обыск в квартире Клюева. Но ничего предосудительного не обнаружилось, а «упомянутый приговор», как заявил Клюев, «отослан в Санкт-Петербург на имя Витте». Тем не менее, сразу после обыска Клюев был отправлен в вытегорскую городскую тюрьму «для заключения» [6, д. 31/14, л. 18].
В период первой русской революции жандармскому управлению вновь пришлось вплотную заняться противодействием революционному движению, которое постепенно набирало обороты, наиболее отчетливо проявляясь в губернском городе. Так, в сентябре 1906 г. ОГЖУ рассматривало дело о массовом выступлении рабочих. Как говорилось в постановлении, принятом по этому вопросу, «мещанин из ссыльных К.П. Самцов, являясь главным руководителем в движении на местном Александровском снарядоделательном заводе, неоднократно участвовал в устраиваемых рабочими направленных против распоряжений местной администрации демонстрациях». Он же «являлся представителем рабочего сословия при предъявлении последним олонецкому губернатору противозаконных требований». Этот же деятель нарождающегося рабочего движения «придя 25 сего сентября (1906 г. — М.П.) с толпой около 300 человек рабочих Александровского завода, в качестве депутатов последних, предъявили губернатору требование об освобождении заключенных под стражу». Постановление, подписанное начальником ОГЖУ полковником Бабкиным, предписывало заключить под стражу Самцова и ряд связанных с ним лиц [6, д. 33/46, л. 21]. Рассмотрев обстоятельства дела, министр внутренних дел постановил выслать Самцова в Тобольскую губернию под гласный надзор полиции на три года [6, д. 33/46, л. 83].
И все же первые результаты расследования дел о революционной деятельности обнадеживали тайную полицию. К началу ХХ в. сколько-нибудь заметное устойчивое влияние революционных партий на территории губернии не обнаруживалось. Как указывалось в доношении местного жандармского начальника, «ряд дознаний, проводившихся при управлении, представляет из себя исследование о частных случаях проявления революционной деятельности отдельных лиц». Однако подозреваемые «по своему общественному положению и по образовательному цензу не дают оснований предполагать о вполне сознательной и убежденной принадлежности к той или иной революционной организации» [6, д. 31/7, л. 9]. Причина столь благоприятного положения состоит в том, что Олонецкая губерния «в течение восьми месяцев в году почти вполне изолирована от прочей России, вследствие недостатка в путях сообщения». Кроме того, «население по своей редкости, малой культурности и состоя главным образом из инородцев, мало восприимчиво к современным социальным учениям». Источником напряженности теоретически могли стать рабочие Александровского завода, но здесь есть свои позитивные факторы. Предприятие «дает сравнительно хороший заработок своим рабочим, из которых многие, благодаря долговременной работе, приобрели недвижимую собственность и, кроме того, имеют обеспеченный кусок хлеба». Это существенным образом влияет на их поведение, удерживая от радикальных настроений. Как говорилось в доношении, «нежелание большинства рабочих менять верное на неверное ярко проявилось за минувшее тревожное время» [6, д. 31/7, л. 9, об.].
Немного позднее, отвечая на запрос Департамента полиции, жандармское управление высказалось о некоторых аспектах состояния дел в губернии более подробно. Как указывалось в документе, «ясно выраженных и систематически действующих революционных организаций в районе Олонецкой губернии нет». По этой причине «в ней почти нет и определенного революционного движения в том смысле, как это наблюдалось в других местностях империи». В Карелии, как полагали жандармы «имели место лишь отдельные случаи проявления революционного характера, вызванные также не постоянно действующими, а чисто случайными причинами» [6, д. 31/7, л. 44]. При этом «кроме демонстраций других более серьезных явлений революционного характера не наблюдалось». Во время относительно небольших народных волнений, имевших место в губернии, «предупредить более крупные беспорядки удавалось либо путем личных убеждений толпы губернатором, как это имело место во время демонстрации около губернаторского дома, либо усиленным нарядом полиции, как это было во время демонстрации около здания тюрьмы». Самой действенной мерой в борьбе с революционным движением стала высылка в административном порядке нескольких главных агитаторов, появившихся в губернии, и закрытие газеты «Олонецкий край» [6, д. 31/7, л. 46]. В другом аналогичном документе указывалось, что «среди учителей Олонецкой губернии идет по крайней мере слабая агитация с целью организовать местную группу Всероссийского учительского союза». Но «и это движение встречает сильное противодействие со стороны местной администрации, которая наблюдением и предупредительными мерами парализует эту агитацию» [6, д. 38/15, л. 14]. Другие совместные мероприятия полиции и жандармерии носили «сезонный» характер. Например, в марте 1912 г. начальник Олонецкого губернского жандармского управления обратился к полицейскому руководству с требованием о содействии. Как указывалось в составленном в составленном в этой связи документе, жандармерией получены «указания на стремление революционных элементов ознаменовать в текущем году по примеру прошлых лет “традиционный социалистический международный праздник” 18 апреля и 1 мая повсеместно посредством однодневной забастовки и других обычных выступлений». В этой связи полиции предлагалось принять всевозможные «решительные меры к обеспечению в эти дни полного порядка и спокойствия», а также уведомить руководство местных жандармов о том, «как именно пройдут вышеупомянутые дни» [6, д. 32/2, л. 15].
Активные действия жандармерии становились предметом внимания революционных организаций, вызывая в их среде крайне неоднозначную реакцию. Наиболее заметный пример противостояния тайной полиции и противников существующего строя связан с покушением Петра Анохина (впоследствии известного революционного деятеля). Как видно из материалов дела, в августовским вечером 1909 г. петрозаводский мещанин Анохин напал с финским ножом на проходившего около женской гимназии переодетого в штатское унтер-офицера жандармского управления Дмитрия Иванова. Улучив удобный момент, Анохин «быстро приблизился и, выхватив из кармана нож, ударил им Иванова сзади с правой стороны шеи». Почувствовав, что промахнулся, Анохин, «выпустив из рук застрявший в воротнике пальто нож, бросился бежать во двор гимназии, откуда преследуемый по пятам Ивановым и другим, выбежал через другие ворота к гостиному двору, а оттуда по Мариинской улице». Немедленно после своего неудавшегося покушения Анохин оказался в тюрьме. На допросе он показал, что действительно задумал убийство жандарма, «за то, что он открыл массу политических дел». Некоторое время спустя Анохин объявил, что «задумал совершить объясненное сам по себе», не может припомнить ни одного раскрытого Ивановым политического дела, по убеждением считает себя социал-демократом, однако ни к какой подобной организации не принадлежит» [6, д. 45/2, л. 17].
Итак, в течение длительного периода своей эволюции российская полиция существенно увеличивала как численность кадров, так и номенклатуру полицейских специальностей. К началу ХХ в. сформировалась сложная иерархия полицейских чинов, предназначение которых состояло не только в сохранении общественного порядка, но и во всестороннем изучении нравов, обычаев и традиций местного населении, предотвращении и расследовании самых различных преступных деяний. Многочисленные должностные лица, из которых состояла полиция Российской империи, действуя по мере сил согласованно, пытались предотвратить как мелкие правонарушения, так и крах существующей власти.
Библиографический список
- Положение о Корпусе жандармов // Полное собрание законов Российской империи (далее — ПСЗ). Собр. 2. Т. II. № 1062.
- Лопухин А.А. Из итогов служебного опыта. Настоящее и будущее русской полиции. М., 1907.
- Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 2008.
- Правила о порядке действий чиновников корпуса жандармов по расследованию преступлений от 19 мая 1871 года // ПСЗ. Собр. 2. Т. XLVI. № 49750.
- Перегудова З.И. Политический сыск России (1880—1917 гг.). М., 2000.
- Национальный архив Республики Карелия, ф. 19, оп. 1 (В тексте указываются номера архивных дел и лист).