Исследовательская работа по аккумулированию сведений об эвенах Якутии насчитывает более двух веков – участники Северо-восточной экспедиции 1785–1793 гг. собрали в низовьях Колымы пионерный этнографический и лингвистический материал. Через четверть века это начинание получило продолжение в изысканиях Колымской экспедиции 1820–1824 гг. Ф.П. Врангель и Ф.Ф. Матюшкин оставили записи, характеризующие быт, нравы и обычаи эвенов, а также окружающих их народов. Значительную ценность представляют работы, проведенные в рамках Чукотской экспедиции 1869–1870 гг. колымским исправником Г.Л. Майделем, который составил подробное этнографическое описание представителей этноса. Лингвистический же материал, полученный чиновником, обработал  академик А.А. Шифнер. Именно его перу принадлежат первые обобщенные сведения по грамматике и фонетике эвенского языка [1, c. 37–106].

Непреходящее значение в истории научного изучения эвенов Якутии, безусловно, имеют изыскания В.Г. Богораза – участника Сибиряковской экспедиции 1895–1897 гг. Исследователь осуществил всесторонний анализ языка, общественного строя, хозяйственной деятельности и культуры эвенов, населявших правые притоки Колымы [2, с. 8–9].

Исследование грамматического строя эвенского языка было продолжено ученицей В.Г. Богораза В.И. Цинциус. В 1933 г. она составила конспект эвенской грамматики, а в 1944 г. издала «Очерк грамматики эвенского языка» – наиболее полное, как отмечает В.Д. Лебедев, грамматическое описание языка эвенов [3, с. 7].

В 1933–1934 гг. первые материалы по языку эвенского населения Саккырырского, Булунского и Усть-Янского районов Якутии собрала Л.Д. Ришес. Ценность полученных в ходе этих изысканий данных подчеркивает тот факт, что, несмотря на гибель большей их части в годы Великой Отечественной войны, ученая только на основе сохранившейся относительно небольшой части записей сумела осветить основные характерные черты исследованных говоров [4, л. 1–24], а также использовать их при подготовке диссертационного исследования [5] и составлении совместно с В.И. Цинциус «Русско-эвенского словаря» [6].

Следует отметить, что научное изучение различных проблем эвенского этноса в Якутии в рассматриваемый период имело значительную специфику, связанную с чрезвычайной разбросанностью ареалов его расселения. В 50-е гг. ХХ в. представители эвенов, несмотря на малочисленность (согласно результатам переписи населения 1959 г. в Якутии насчитывалось 3537 эвенов [7, с. 50]), проживали в Оймяконском, Момском, Абыйском, Аллаиховском, Томпонском, Усть-Янском, Саккырырском, Булунском, Верхне-, Средне- и Нижнеколымском районах республики. Такая дисперсность, имевшая достаточно глубокие исторические корни, естественно, наложила отпечаток на различные стороны жизни эвенов и, в особенности, на их язык, который насчитывал к этому времени около десятка различных говоров, входивших в выделенные в 30-е гг. ХХ в. Л.Д Ришес западный (Усть-Янский, Булунский, Саккырырский районы) и восточный (все остальные) диалекты [8, л. 77]. При этом если по западному диалекту, как уже отмечалось, был получен определенный, пусть и в значительной степени утраченный массив научных данных, то восточный представлял из себя в исследовательском плане «невспаханное поле». Слабо изучены были также хозяйственный уклад, быт и культура эвенов, претерпевшие значительные изменения в результате коллективизации.

Начало 1950-х гг. для Якутии – время значительной активизации научного внимания к проблемам коренных народов, включая эвенов. Обусловило данный факт сочетание ряда факторов: развитие научных знаний и сети исследовательских учреждений страны (в частности, в 1949 г. был создан Якутский филиал Академии наук (ЯФ АН) СССР); повышение доступности изысканий, связанное с внедрением новых видов транспорта (как отмечал по этому поводу И.С. Гурвич, «если раньше от Якутска до Верхоянска нужно было ехать два месяца,… то теперь можно попасть … за 2 часа» [9, л. 26]); сосредоточение аборигенного населения северных районов Советского Союза в достаточно локальных ареалах, вызванное проводившейся политикой коллективизации и поселкования, а также рост внимания органов власти к проблемам коренных народов, который сопровождался принятием ряда соответствующих нормативных актов Советом министров СССР и ведомственными организациями, предполагавших, среди прочего, форсирование научного изучения жизнедеятельности аборигенов.

Первая из научных экспедиций, о которой пойдет речь в данной статье, была отправлена в 1951 г. в Нижне- и Среднеколымский районы Якутии Институтом языка, литературы и истории (ИЯЛИ) ЯФ АН СССР. В ее состав входил к.и.н., научный сотрудник института И.С. Гурвич (1919–1992 гг.) и лаборант-переводчик. Исследования проходили в период с конца апреля по октябрь 1951 г. [10, c. 200]

Несмотря на то, что целью изысканий было определение этнического состава исследуемых районов и программа работ экспедиции предусматривала изучение всех аборигенных сообществ, И.С. Гурвичу удалось собрать достаточно солидный материал, касающийся этнографии и социологии эвенов.

В ходе исследований ученый установил, что в колымских районах проживает более 640 представителей этого этноса. Одновременно с определением национальной принадлежности И.С. Гурвич выявлял язык, который употреблялся местным населением в быту, а также являлся основным в делопроизводстве, школьной практике и общественной жизни исследуемых районов. Любопытно, что для коренных этносов Нижнеколымского района, включая эвенов, было характерно многоязычие – большинство из них владело или хотя бы могло объясниться на трех-четырех языках (русский, чукотский, эвенский, юкагирский или якутский). При этом значительная часть полиглотов родными языками назвала юкагирский и эвенский. Данный факт И.С. Гурвич связал с малочисленностью и большой подвижностью юкагиров и эвенов, делавших многоязычие, необходимое для налаживания коммуникации с соседями, обязательным элементом повседневной практики [11, л. 29–46].

На основе полученных во время экспедиции данных И.С. Гурвич определил ареал расселения и составил краткое описание истории хозяйственной деятельности эвенов Нижне- и Среднеколымского районов в конце XIX – 20-е гг. ХХ вв. После коллективизации, по мнению ученого, еще более ускорились  ассимиляционные процессы, которым значительно способствовало широкое распространение межнациональных браков. В результате И.С. Гурвич отметил значительное смешение эвенов с другими аборигенными этносами исследуемого ареала, что, естественно, сказалось на их культуре и обычаях. Так, было установлено, что эвены переняли у чукчей мужскую одежду. Широкое распространение среди эвенов получил юкагирский язык, при этом сами юкагиры заимствовали эвенский тип жилища, покрой одежды и обуви, а также образ жизни. Одновременно, в ходе исследований И.С. Гурвич выявил представителей некоторых из эвенских родов, установил примерные территории их жизнедеятельности и входившие в них семьи [11, л. 7–46].

Наряду с проведением рассмотренных выше работ, участники экспедиции собрали коллекцию экспонатов, среди которых были образцы национальной женской одежды эвенов, модели собачьих и оленьих нарт [11, л. 88–89].

В следующем году экспедиционные исследования проводились в Момском, Абыйском и Аллаиховском районах ЯАССР в период с 21 июня до 1 октября. В состав экспедиции в бассейн Индигирки вновь входили И.С. Гурвич и лаборант-переводчик.

Программа работы экспедиции, в целом, повторяла цели и задачи исследований1951 г. В частности, предполагалось с помощью посемейного опроса установить языковую и национальную принадлежность респондентов,  а также провести наблюдение за современной хозяйственно-бытовой практикой коренного населения [12, л. 1–15].

В ходе исследований И.С. Гурвич составил карты-схемы расселения и определил примерную численность эвенов индигирского ареала. При этом юкагирское и эвенское население Аллаиховского района, имевшее одинаковые модели хозяйства и общий язык (эвенский), ученый счел целесообразным рассматривать как единую этническую группу. Вот, что отмечал по этому поводу сам И.С. Гурвич: «Различия между юкагирами и эвенами сводятся к деталям… В настоящее время молодежь вне зависимости от того принадлежали ли их родители к юкагирскому наслегу или к эвенским наслегам обычно причисляют себя к эвенам… Большинство населения не различают эвенов и юкагиров, т.к. нет критерия для отнесения тех или иных семей к юкагирам или эвенам. Затрудняется это и тем, что у населения не выработалось четкого национального самосознания… [Данный] процесс знаменует собой лишь то обстоятельство, что в настоящее время индигирские юкагиры окончательно слились с эвенами – образовалась фактические более крупная группа эвенов» [13, л. 26–28].

Большое значение в ходе экспедиции вновь придавалось анализу лингвистической ситуации.  И.С. Гурвич определил язык, превалировавший в сферах администрирования, образования и быте местного населения. За редким исключением таким языком оказался якутский. Им, в частности, владело все эвенское население исследованного ареала. При этом явление многоязычия, отмеченное И.С. Гурвичем в Нижнеколымском районе, в соседнем Аллаиховском районе ко времени экспедиции встречалось только у представителей старшего поколения [13, л. 42–43].

Переменилась, по наблюдениям И.С. Гурвича, и семейная жизнь эвенов, где окончательно утвердилась малая семья. Так, средняя численность «основной ячейки общества» у эвенов Аллаиховского района составила 3,5 чел. [13, л. 65]

В продолжение рассмотренных выше работ в 1953–1954 гг. ИЯЛИ ЯФ АН СССР была организована экспедиция в Верхоянский, Саккырырский, Усть-Янский, Булунский и Жиганский районы Якутии. Изыскания вновь возглавлял И.С. Гурвич. Также на разных этапах экспедиции в ней принимали участие коллектор А.Н. Окороков и лаборанты-переводчики А.Н. Божедонов, Е.Д. Колесов, С.Н. Горохов, Н. Ефимов [14, л. 1; 15, л. 1].

В ходе исследований участники экспедиции определили этнический состав, проанализировали социолингвистическую ситуацию и выявили особенности расселения аборигенных сообществ.

Так, к эвенским исследователи отнесли 21 из 1190 хозяйств Верхоянского района. Как установил И.С. Гурвич, эвены переселились в Верхоянье около 30–40 лет назад из Момского и Томпонского районов после резкого сокращения там численности диких оленей. При этом они не жили компактными группами и, хотя «в быту употребляли эвенский язык», однако все владели также и якутским [14, л. 1–2].

Значительно большую долю населения (190 хозяйств из 356) эвены составляли в Саккырырском районе. Представители этноса здесь делились на две группы: ламунхинскую, проживавшую в Ламунхинском наслеге (сам наслег обследован не был, т.к. в 1953 г. в нем работала лингвистическая экспедиция К.А. Новиковой, предоставившая исследователям необходимые сведения), и тюгясирскую (Тюгясирский, Верхне- и Нижнебытантайский наслега). Как установил И.С. Гурвич, представители двух эвенских групп «с трудом понимали» друг друга, т.к. если ламунхинцы «достаточно полно сохранили свой язык», то тюгасирцы «сохранили только эвенский строй языка», а большинство слов были заменены якутскими. Молодежь тюгасирских эвенов, по наблюдениям ученого, уже совсем не говорила на эвенском языке (а «только понимала»). Эти различия, прежде всего, были обусловлены тесными контактами тюгясирских эвенов и якутов – как показала работа исследователей с посемейными списками, большая часть тюгасирцев находилась с последними в кровном родстве [14, л. 5–6].

Исследования в Булунском районе позволили И.С. Гурвичу провести четкую грань между эвенским и эвенкийским населением, отсутствовавшую тогда в официальных документах. К эвенам ученый отнес население Хараулахского наслега («тюгасирцы северного рода»). Эвенками, по его мнению, являлись потомки тунгусских родов кюнцев и эжанцев, ко времени экспедиции, впрочем, владевшие только якутским языком и практически «ничем не отличавшиеся от булунских якутов» [14, л. 149–150].

Наряду с рассмотренными работами, участники экспедиции занимались сбором этнографической коллекции. В частности, в Саккырырском районе ими была приобретена эвенская женская шуба, летние торбаза, собраны выкройки эвенской одежды, обуви и шапок [14, л. 8].

Упомянутая выше экспедиция к.ф.н., младшего научного сотрудника Института языкознания АН СССР (Ленинградское отделение) К.А. Новиковой (1913–1984) проводилась в рамках изучения западного диалекта эвенского языка. В июле – ноябре 1953 г. ученая работала первоначально в Якутске, а затем в Саккырырском районе. Целью изысканий был сбор необходимых лингвистических материалов и, частично, «сведений историко-этнографического характера». Кроме того, перед ученой стояли задачи выяснения возможности применения разработанной на основе восточного Ольского говора эвенов Хабаровского края письменности в Якутии, а также целесообразности организации обучения в начальных классах учеников школ с преимущественным эвено-эвенским составом на родных языках [16, л. 1–3].

В Якутске исследовательница работала с архивными материалами и со студентами–носителями эвенского языка из Томпонского, Саккырырского, Аллаиховского, Нижнеколымского и Момского районов, которые составили «целую бригаду молодежи…, хорошо знающую свой родной язык и проявляющую большой интерес к его научному изучению». Главным помощником при этом, по словам ученой, являлся слушатель курсов-киномехаников И.Г. Кривошапкин [16, л. 3–4].

В Саккырырском районе, выбор которого был обусловлен тем, что ламунхинский и тюгясирский говоры его эвенского населения являлись наиболее «отличными от литературного эвенского языка», К.А. Новиковой помогали проводить исследования учителя Себян–Кюельской неполной средней школы Н.А. Кейметинов, Г.И. Кейметинов, А.А. Кейметинова, П.А. Степанов, студент Ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена (ЛГПИ) Д.Л. Горохов, а также «актив Ламунхинского наслежного совета во главе с его председателем Т.К. Кривошапкиной». Основным пунктом сбора полевого материала в этом районе было село Себян-Кюель – центр колхоза «Коммунизм» (25 августа – 30 сентября). Кроме того, ученая работала в административном центре колхоза им. Кирова селе Сеген-Кюель (6–17 августа). Передвижение между названными населенными пунктами Саккырырского района, которые располагались на расстоянии около 240 км,  она осуществляла верхом на лошадях в течение 6 суток (в одну сторону) «по непроходимой тайге, болотам и, частично, по долинам р. Неры и ее притоков» [16, л. 4–7].

В результате опроса 26 респондентов К.А. Новикова произвела записи образцов ламунхинского, тюгесирского, томпонского, аллаиховского и момского говоров эвенского языка общим объемом около 700 рукописных страниц (из них 500 приходилось на саккырырские говоры) и составила рабочий вариант диалектологического словаря из 8000 слов. Кроме того, в ходе исследований были собраны общие сведения о хозяйственной деятельности, быте, социально-экономическом положении населения сел Сеген-Кюель и Себян-Кюель, численности эвенов, а также материалы по расселению представителей ламунхинского наслега до советских преобразований [16, л. 7–40].

Значительное место в изысканиях занял анализ существующей школьной практики. В этой связи, К.А. Новикова выявила основные проблемы, характерные для школ, основную часть учеников которых составляли эвены: в Якутии имелось недостаточное количество учебной и художественной литературы на эвенском языке при их «значительном выпуске редакцией Учпедгиза», в то же время «к имеющейся в отдельных районах литературе» относились «подчас варварски…» – ею утепляли дома, использовали в качестве оберточной бумаги и т.д.. Кроме того, по замечаниям ученой, отсутствовали необходимые директивы от Министерства просвещения ЯАССР «о том, как должна быть организована работа», а также учебные программы и планы. Важнейшей проблемой являлась нехватка педагогических кадров, знающих родной язык учащихся. «Несколько затрудняло» обучение на таком языке и различия в диалектах эвенов Якутии и литературного эвенского языка. Однако эти различия не были, по мнению К.А. Новиковой, «настолько существенными», чтобы приходилось «говорить о невозможности обучения … по существующим учебникам», требовалось «лишь издать соответствующие методические указания». Исследовательница определила круг школ, в которых был целесообразен перевод обучения начальных классов на эвенский или эвенкийский языки (при их укомплектовании подготовленными кадрами), отметила необходимость подготовки специалистов по этим языкам в Якутском педагогическом институте и важность расширения поля лингвистических исследований Института языка, литературы и истории ЯФ АН СССР за счет языков коренных малочисленных народов Севера, проживающих в Якутии [16, л. 41–45].

В отношении  исследования эвенского языка подобное расширение тематики изысканий сотрудников ИЯЛИ произошло уже через два года и было связано, прежде всего, с именем к.ф.н. Л.Д. Ришес (1904–1971). Под ее руководством с 1 апреля по 7 сентября 1955 г. в Момском районе работала диалектологическая экспедиция. Наряду с руководителем в состав экспедиции входил студент Ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена (ЛГПИ) В.Д. Лебедев (1934–1982) – ученик В.И. Цинциус. Л.Д. Ришес проводила исследования в Эселяхском наслеге, а В.Д. Лебедев – в Догдо-Чибагалахском. Кроме того, руководитель экспедиции организовала опрос учащихся старших классов Момской средней школы, приехавших из Улахан-Чистайского наслега [17, л. 1–2; 18, л. 35–44]. В ходе выполнения маршрутов экспедиции Л.Д. Ришес преодолела расстояние в 700 км (к месту исследования «зимним путем на нартах», обратно – верхом на лошадях), В.Д. Лебедев – 1080 км [18, л. 2].

В результате изысканий исследователями было записано более 1000 страниц текстов с переводами, собраны материалы по грамматике и фонетике эвенского языка, а также составлен рабочий вариант словаря, включавший около 4000 слов. В состав словаря вошли названия месяцев, времен года, жилища, одежды, домашней утвари, диких животных, различных явлений природы, термины родства и др. [18, л. 21–23]

Участники экспедиции отметили «довольно хорошую» сохранность эвенского языка, однако, установили, что в быту местное население стало чаще использовать якутский. В результате, например, в с. Хабдилах дети эвены «даже в тех семьях, где родители хорошо знают свой язык, уже не говорят по-эвенски». Лучшая же аутентичность как эвенского языка, так и эвенских обычаев, была зафиксирована в оленеводческих бригадах, в целом, по словам Л.Д. Ришес, отличавшихся своей  «консервативностью».

Исследователи выяснили, что момский говор имеет ряд существенных лексических, фонетических и грамматических отличий от литературного эвенского языка, несмотря на то, что последний, как уже упоминалось, также относился к восточному диалекту. По их мнению, одним из основных факторов, обусловивших эти расхождения, были, с одной стороны, тесные контакты с якутами, с другой – разница в образе жизни момских и ольских эвенов. Если последние являлись жителями прибрежных районов, то момские – «глубинных, таежных» и «морская лексика была им чужда». Кроме того, Л.Д. Ришес удалось установить определенную специфику языков эвенов рассмотренных наслегов. В то время как жители Эселяхского и Улахан-Чистайского наслегов говорили на практических идентичном эвенском языке, язык населения Догдо-Чибагалахского наслега имел достаточно серьезные фонетические отличия и ряд черт, характерных для западного диалекта [17, л. 2–26].

В 1956 г. Л.Д. Ришес продолжила исследование эвенского языка в Верхне- и Среднеколымском районах. В последнем работы проводились в поселке Рыжово Байдынского наслега – одном из основных, наряду с Березовским наслегом, местом проживания эвенов на Средней Колыме (51 чел. при общей численности населения поселка в 129 чел.).

Ученой было отмечено хорошее владение эвенами родным языком, при том, что все взрослое население знало якутский и, частично, русский языки. Примечательно также, что дети дошкольного возраста, по наблюдениям Л.Д. Ришес, владели исключительно эвенским [19, л. 1–2].

Изучение говора эвенов Байдынского наслега позволило исследовательнице составить его описание и  провести сравнительный анализ с литературным эвенским языком, показавшим минимальные фонетические и лексические расхождения (особенности сочетания гласных, морфологической структуры слова, наличие оригинального пласта слов и др.) [19, л. 3–33].

В Верхнеколымском районе исследования проводились в одноименном наслеге, на территории которого проживало 86 эвенов, являвшихся, в основном массе, выходцами из Улахан-Чистайского наслега Момского района. Здесь Л.Д. Ришес была отмечена, в целом, схожая лингвистическая ситуация, что и на Средней Колыме: для обследованной этнической группы была характерна высокая степень знания родного языка, а также владение якутским. Дошкольники также не знали других языков, кроме эвенского, а якутским овладевали уже после начала обучения в Арылахской средней школе, преимущественно якутской по национальному составу. Существенная разница наблюдалась только в познании русского языка – верхнеколымские эвены с ним были «не знакомы совсем» [19, л. 34–35].

Л.Д. Ришес установила практически полную идентичность родного языка эвенского населения Верхнеколымского и Улахан-Чистайского наслегов. Однако поскольку в ходе предыдущих изысканий в Момском районе последний был «только затронут описанием», ученой была составлена подробная характеристика говора верхнеколымских эвенов, которая включала фонетический, морфологический и синтаксический разбор, а также анализ лексического состава, «в общих чертах» совпадавшего с литературным языком (помимо якутского влияния и отсутствия «морской тематики», серьезные отличия были отмечены в фаунистических терминах) [19, л. 35–66].

В 1957 г. научное изучение восточного диалекта эвенского языка получило продолжение в Мямяло-готниканском наслеге Томпонского района. Изыскания по программе, составленной В.И. Цинциус и дополненной Л.Д. Ришес, проводил В.Д. Лебедев. Исследователем было установлено наличие в рассматриваемом ареале двух говоров: близкого к литературному языку аллах-юньского и имеющего значительную специфику томпонского [20, л. 27].

Результаты проведенных ИЯЛИ ЯФ АН СССР в 50-е гг. ХХ в. изысканий были обобщены Л.Д. Ришес. Основным выводом ученой стало положение о фактически промежуточной позиции говоров эвенского населения Момского, Томпонского и Верхнеколымского районов в разработанной ранее системе диалектов эвенского языка: с одной стороны справедливым являлось их отнесение к восточному диалекту, с другой – в грамматическим строе и лексическом составе наблюдались значительные параллели с западным (позднее в эвенском языке вместо диалектов стали выделять восточное, западное и среднее наречия). Эти отличия исследованных в Якутии говоров от литературного языка делали, по мнению Л.Д. Ришес, выпускаемые на эвенском языке работы «трудно доходчивыми» для потенциальных читателей [20, л. 72–73].

Резюмируя представленный материал и оценивая значение рассмотренного периода в истории научного изучения эвенов Якутии, следует отметить, что именно в 50-е гг. ХХ в. фактически было положено начало целенаправленному и систематическому исследованию местных говоров эвенского языка, а также проведена значительная работа по аккумулированию социоэтнографических сведений о представителях этноса в большинстве из районов их проживания. Эта работа была связана, главным образом, с именами сотрудников Института языка, литературы и истории ЯФ АН СССР, Института языкознания АН СССР и Ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена – И.С. Гурвича, В.Д. Лебедева, К.А. Новиковой и Л.Д. Ришес.

1. Ширина Д.А. Россия: научное исследование Арктики. XVIII в. – 1917 г. Новосибирск: Наука, 2001. 191 с.
2. История и культура эвенов.  Историко-этнографические очерки / Отв. ред. В.А. Тураев. СПб.: Наука, 1997. 180 с.
3. Лебедев В.Д. Язык эвенов Якутии. Л.: Наука, 1978. 206 с.
4. Рукописный отдел Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера Сибирского отделения (ИГИиПМНС СО) РАН. Ф. 5. Оп. 14. Д. 28.
5. Ришес Л.Д. Арманский диалект эвенского языка (Очерк грамматики, тексты и словарь): автореф. дис. … канд. филол. наук. Л.: Институт языка и мышления АН СССР, 1947. 30 с.
6. Русско-эвенский словарь / сост. В. И. Цинциус и Л. Д. Ришес. М.: Государственное изд-во иностранных и национальных словарей, 1952. 779 с.
7. Филиппова В.В. Коренные малочисленные народы Севера Якутии в меняющемся пространстве жизнедеятельности. Вторая половина ХХ в. Новосибирск: Наука, 2007. 176 с.
8. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 14. Д. 28.
9. АРАН. Ф. 142. Оп. 1. Д. 652.
10. Гурвич И.С. Этнографическая экспедиция в Нижне-Колымский и Средне-Колымский районы Якутской АССР в 1951 году // Советская этнография. 1952. № 3. С. 200–209.
11. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 1. Д. 231.
12. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 1. Д. 247.
13. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 1. Д. 236.
14. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 1. Д. 250.
15. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 1. Д. 258.
16. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 14. Д. 26.
17. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 14. Д. 27а.
18. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 5. Д. 496.
19. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 14. Д. 30.
20. Рукописный отдел ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 14. Д. 39.

Все статьи автора «hetman»