ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ НИИ ГУМАНИТАРНЫХНАУК ПРИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ РЕСПУБЛИКИ МОРДОВИЯ

Ставицкий Владимир Вячеславович1, Ставицкий Андрей Владимирович2
1Пензенский государственный университет, профессор кафедры всеобщей истории, историографии и археологии
2Пензенский государственный университет, аспирант кафедры всеобщей истории, историографии и археологии

Аннотация
В статье рассматриваются основные направления исследований сотрудников отдела истории и археологии НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия за последние пять лет, когда отдел был реорганизован, произошла полная смена археологических кадров, что привело к ряду важных изменений в тематике научных исследований.

Ключевые слова: археология, древняя мордва, конские захоронения, могильники, погребальный обряд, социальная стратификация


THE MAIN DIRECTIONS OF ARCHAEOLOGICAL RESEARCH IN RECENT YEARS AT THE HUMANITIES RESEARCH INSTITUTE OF THE GOVERNMENT OF THE REPUBLIC OF MORDOVIA

Stavitsky Vladimir Vyacheslavovich1, Stavitsky Andrey Vladimirovich2
1Penza State University, Professor, Department of General History, historiography and archeology
2Penza State University, Postgraduate student, Department of General History, historiography and archeology

Abstract
This paper examines the main areas of researching of staff History and Archaeology Research Institute of the Humanities at the Government of the Republic of Mordovia in the last five years, when the department was reorganized, there was a complete change of archaeological staff, which led to some of important changes in the subject of scientific research.

Keywords: ancient Mordvinians, archeology, burial, funeral rites, horse burial, social stratification


Рубрика: История

Библиографическая ссылка на статью:
Ставицкий В.В., Ставицкий А.В. Основные направления археологических исследований последних лет нии гуманитарныхнаук при правительстве Республики Мордовия // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 10 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2014/10/8000 (дата обращения: 23.02.2024).

Научно-исследовательский институт гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовии традиционно является ведущим учреждением по исследованию археологическихпамятников древней и средневековой мордвы. Долгое время эти исследования проводились сотрудниками отдела археологии и этнографии, но в 2009 г. данный отдел был реорганизован и теперь археологические исследованиями ведутся сотрудниками отдела истории и археологии, а также его аспирантами. Кроме того, за это время произошла полная смена поколений археологов института, что привело к существенным изменениям в темах исследований.

В советское время сотрудники института большее внимание уделяли проведению археологических раскопок мордовских могильников и выявлению новых памятников. Заведующий отделом И.М. Петербургский занимался изучением средневековых могильников VIII – XI вв. на территории Примокшанья [1], а В.Н. Шитовым проводились планомерные раскопки Шокшинского могильника, где было вскрыто более тысячи погребений, и данный памятник стал одним из самых хорошо исследованных могильников Восточной Европы [2, с.222–232]. К сожалению, в конце прошлого века из-за финансовых трудностей, данные исследования были свернуты и долгое время не проводились. В настоящее время молодые сотрудники отдела: С. Д. Давыдов, Е. Н. Кемаев, А. С. Пронин возобновили проведение разведочных исследований. В 2013 – 2014 гг. ими проведены изыскания по выявлению новыхархеологических памятников в западных районах Республики Мордовия и уточнению данных об уже известных. Сотрудники и аспиранты отдела также приняли участие в раскопках ряда могильников: Ражкинского в Пензенской области, Сендимиркинского в Чувашии и Подболотьевского во Владимирской области.

Одним из главных направлений исследований археологов отдела является изучение погребального обряда, анализ которого позволяет раскрыть вопросы этнокультурного взаимодействия и идеологических представлений древней мордвы. Е.Н. Кемаевым подготовлен очерк по изучению погребальных памятников Окско-Сурского междуречья, где им выделено несколько этапов, связанных с их исследованием и осмыслением. В ходе многолетних исследований, ведущихся со второй половиныXIX века, наиболее полно были проработаны вопросы происхождения мордовского народа, его этнокультурной истории и хронологии мордовских древностей. Недостаточно внимания уделялось социальным аспектам и вопросам идеологии. По мнению Е.Н. Кемаева, для их дальнейшего изучения необходима организация комплексных исследований, с привлечением максимального количества элементов некросферы [3, с. 140].

Однако учет максимального количества признаков зачастую ведет к увлечению среднестатистическими данными. Использование которых, при изучении погребального обряда, на наш взгляд, негативно сказывается на отражении сути исторических процессов. Обобщенные данные уравнивают картину реального разнообразия, которое имеет место в культуре локальных и хронологических групп сельского населения Средневековья. Наглядным примером чрезмерного увлечения среднестатистическими данными при анализе погребального обряда является диссертационная работа Т.В. Осиповой, посвященная изучению вторичных и «обезвреженных» захоронений населения Верхнего Посурья и Примокшанья [4]. Используя среднестатистические данные Т.В. Осипова с точностью до сотой доли процента восстанавливает динамику изменения данных форм погребальной обрядности, в итоге приходя к весьма неожиданным выводам. По её наблюдениям, в VI–VII вв. обряды вторичного захоронения и обезвреживания неожиданно исчезают в Примокшанье, их доля несколько уменьшается в Верхнем Посурье, но зато они появляются на новых территориях. В частности на Суре и Цне доля вторичных захоронений в этот период составляет 86,4 % от всех разрушенных погребений [4, с. 129].

Столь существенные изменения погребального обряда, казалось бы, должны свидетельствовать о значительных изменениях в жизни местных племен? Однако, ничего подобного ни Т.В. Осиповой, ни другими исследователями не фиксируется. Поскольку на самом деле проведенные среднестатистические подсчеты только искажают реальную историческую ситуацию. При знакомстве стаблицами диссертации оказывается, что солидные 86, 4 процента полученына основании статистических манипуляций с материалами всего 21 погребения. Это 4 вторичных погребения Серповского могильника; 5 вторичных погребений Армиевского могильника; 9 вторичных, 1 обезвреженное и 2 разрушенных погребения Иваньковского могильника [4, табл. 1]. На данных могильников указанные погребения составляют от 5 до 10%, что свидетельствует о весьма ограниченном характере распространения традиции вторичного захоронения в данную эпоху. Естественно, что в силу своей ограниченностиподобные традиции не оказывали существенного влияния и на динамику этнокультурных процессов Сурско-Окского междуречья.

На наш взгляд, изучение эволюции средневекового общества требует детального анализа материалов отдельных могильников, причем, с учетом их внутренней хронологии и планиграфии. Так, например, с помощью изучения планиграфии расположения захоронений Абрамовского могильника была полностью переосмыслена его хронология [5–6]. При этом была получена богатая информация относительно изменения динамики погребального обряда. Выяснилось, что изменения обусловлены, как инокультурным воздействием, так и процессами социальной эволюции, имевшими место в IV – начале VII века [7].

В последующей работе Е.Н. Кемаевым были проанализированы коллективные погребения населения Окско-Сурского междуречья, которые распространены здесь с первых веков нашей эры. Как считает Е.Н. Кемаев, появление коллективных погребений могло быть связано, как с процессамисоциальной стратификации, так и с сильными патронимическими традициями, которые вызывали стремление хоронить кровных родственников вместе, а не по отдельности [8, с. 19].

Однако достаточно высокий уровень стратификации у местного населения, наблюдался только во время миграции на данную территорию племен с сильной военной организацией, имевшей место в первых веках н. э. [9]. Именно в это время известны случаи захвата местного населения и насильственного погребения его под курганами, принадлежавшими представителям воинской знати. Ко IIвеку н. э. эти курганы уже не насыпались,поскольку для сохранения имущественной дифференциации в то время не было необходимых и экономических предпосылок. Местное сообщество, видимо, возвращается к эгалитарным устоям [10–11], и совершение коллективных (парных) погребений более позднего времени следует объяснить другими причинами.

Информация, касающаяся внутренней хронологии и планиграфии расположения погребений, была учтена Е.Н. Кемаевым при анализе погребального обряда Кошибеевского могильника. Им были сделаныобоснованные выводы о том, что кошибеевское население принимало активное участие в этнокультурной истории Окско-Сурско-Цнинского междуречья, и что одной из причинразнообразия вариантов погребального обряда Кошибеевского могильника была инфильтрация позднееандреевского населения в низовья р. Цны [12, с. 126 – 127].

Важными представляются наблюдения Е.Н. Кемаева о том, что на разнообразие обряда Кошибеевского могильника повлияли патронимические особенности. Однако стоит добавить, что разноплановость ориентировок является итогом процессов смешения двух разнокультурных групп населения, одна из которых, видимо, имеет балтское(мощинское) происхождение, насчет чего Е.Н. Кемаевым высказаны определенные возражения. По его мнению, мощинское население не могло принять участие в сложение памятников кошибеевского типа, так как для мощинской культуры характерны трупосожжения в основании насыпи курганов, и данная обрядность не могла быть утрачена сразу же при попадании в новую культурную среду [12, с. 126].

Однако в некоторых кошибеевских погребениях были обнаружены следы сгоревших досок, а также золы и углей [12, с. 121; 13, с. 5], что является признаком сжигания или обжига погребальных конструкций. Подобные конструкции отмечаются исследователями у мощинского населения [14, с. 295]. К особенностям мощинского обряда относится помещение глиняной посуды в погребение вверх дном [15, с. 42], что зафиксировано в одной из кошибеевских могил. На Кошибеевском могильнике нет курганных насыпей, но и в мощинской культуре они появляются не ранее IVвека, видимо, как результат западнобалтского воздействия [15, с. 41–42], а время мощинского влияния, связанное с распространением у кошибеевского населения спиральных лопастных колец, относится ко второй половине IIIвека [16, с. 59–60].Именно этим периодом датируется на Верхней Оке горизонт выемчатых эмалей, материалы которого наиболее близки кошибеевским древностям. Полные аналогии в кошибеевских древностях находят материалы городища Щепилово: ажурная застежка, колокольчики с прорезями, сосуды тюльпановидной формы [17, с. 89–91].

Стоит отметить, что контакты между верхнеокским и кошибеевским населением имели место и в более раннее время, о чем свидетельствуют параллели между кошибеевскими древностями и памятниками типа Ново-Клейменово, где найденыкрупные сюльгамы с выступающими усами, спиральные лопастные кольца, тюльпановидные сосуды и железные наконечники стрел с шипами [18]. Е.Н. Кемаев объясняет появление ряда вышеперечисленных вещей контактами с дьяковским населением, новерхнеокский импульс влияния более вероятен. Так как памятники типа Ново-Клейменово прекратили свое существование в результате военного конфликта, что подтверждают следы пожаров и разрушений на городищахвторой половиной IIIв. н. э. Вероятно, именно военное вторжение заставило часть верхнеокского населения мигрировать в бассейн р. Цны, где оно приняло участие в формировании кошибеевских памятников. Следует отметить, что ряд находок связанных с горизонтом выемчатых эмалей также обнаружен на Теше и Верхней Мокше [5; 19; 20].Причем западные импульсы доходили и до территории Верхнего Посурья [21]. Наличие западного (балтского?) влияния фиксируется и в антропологическом материале Усть-Узинского могильника [22].

При анализе материалов Польно-Ялтуновского могильника Е.Н. Кемаеав приходит к выводу, что отсутствие информации о делении населения, оставившего могильник, на крупные патронимии, подтверждается стабильностью в ориентировке костяков на памятнике [23, с. 125]. Но недоказанным является факт, что для каждой патронимии обязательно характерна определенная ориентировка погребений. Также, большинство могильников этого времени, судя по количеству погребенных, приходящихся на условную единицу времени, оставлены представителями одной небольшой патронимии, что делает вопрос о наличие подобного деления неактуальным. Наиболее убедительные доводы в пользу данной точки зрения опубликованы Ю.А. Красновым [24, с.131–132].

Е.Н. Кемаев считает, что присутствие в засыпке отдельных могил: обломка шила, кусочка истлевшего дерева, бусины, угольков, фрагментов керамики говорит о развитой практике поминальных тризн [Кемаев, 23, с. 125]. Но на территории Польно-Ялтуновского могильника находится культурный слой поселения эпохи раннего средневековья, находки из которого могли случайно оказаться в засыпке могил. На наш взгляд, находки фрагментов керамики, которые исследователи часто фиксируют в засыпке погребений и связывают с этим фактом совершение определенных ритуальных действий, скорее всего, попадали в засыпку случайно из слоя, формирование которого происходило при функционировании могильника.

Изучение социальной стратификации древней мордвы I тыс. н. э. является основной темой исследований С.Д. Давыдова. Реконструкции социальной стратификации мордвы III – IV вв. по материалам погребальной обрядности была посвящена работа, написанная им в соавторстве с В.В. Гришаковым. Проанализировав материалы раскопок 2-го Усть-Узинского могильника, авторы пришли к выводу, что имущественное неравенство, зафиксированноесреди погребенных, не имело других причин, кроме половозрастной дифференциации [25, с. 16].

В другой статье те же авторы рассмотрели проблему реконструкции социальной структуры древнемордовского населения на примере материалов Селикса-Трофимовского могильника IV–V вв. Ими было установлено, что основным критерием социальной стратификации населения данной эпохи является количественное и качественное соотношение предметов погребального инвентаря. Имущественная дифференциация мужского населения, оставившего Селикса-Трофимовский могильник, присутствует, но ее наличие является всего лишь отражением профессиональной и возрастной дифференциации общинников. При этом в планиграфии некрополя не было выявлено зависимости между социальным статусом усопшего и местоположением его погребения [26].

Древнемордовское общество на более поздней стадии своего развития было рассмотрено С.Д. Давыдовым на материалах Волчихинского могильника IV, VII–VIII вв., расположенного в Нижнем Посурье. На основе анализа мужских погребений им были выявлены различия в социальном положении усопших, прослежена определенная взаимосвязь между социальным статусом индивида, ассортиментом вещевого комплекса и ритуальной обрядностью. В планиграфическом расположении погребений были выявлены достаточно четкие группы захоронений воинской элиты (погребения с оружием, «крылатыми» застежками, богатыми поясными наборами), рядовых воинов (погребения с оружием, но без «крылатых» застежек), бедных членов общины (мужские погребения со скудным вещевым комплексом), а также погребения женщин и детей. В итоге был сделан вывод, что материалы Волчихинского могильника свидетельствуют о завершении процесса разложения родоплеменного строя древнемордовской общины и начале формирования строя военной демократии [27, с. 20].

Таким образом, в результате проведенных исследований, была подтверждена точка зрения, что важные изменения в социальной организации мордвы приходятся на начало VII века н. э. [7, 148 – 150].

Особая социальная категория представителей женского населениябыла рассмотрена С.Д. Давыдовым и В.В. Гришаковым в статье, где было проанализировано погребение литейщицы из Усть-Узинского древнемордовского могильника III в. н. э. Подробная идентификация этого захоронения выявила связь погребенной женщины с семьей ювелира, который работал на население, проживавшее в районе верхнего течения р. Суры. Останки костяка и расположение инвентаря в погребальном комплексе позволили подтвердить предположение о существовании в мордовском обществе девочек-литейщиц, осваивавших под руководством опытных мастеров секреты плавки металла, которые имели высокий социальный статус [28].

Ряд обобщающих работ, посвященных использованию коня в погребальной практике финно-угров Поволжья в VI – XIII вв., подготовлен А.С. Прониным. В одной из нихон рассмотрел историю изучения погребений с конем, которые были классифицированы по четырем основным типам. Как и В.И. Вихляев, он трактует данные погребения в качестве проявления социального неравенства и связывает с появлением у мордвы конной дружины. В качестве источника заимствования подобного обряда он называет мурому [29; 30, с.64–65].В другой своей статьеА. С. Прониным прослежен ряд параллелей между конскими погребениями у финских и тюркоязычных народов [31].

Прямую связь между конскими захоронениями и появлением конной дружины нельзя признатьобоснованной, так как большая часть конских захоронений совершена на межмогильном пространстве и никак не связана с конкретными мужскими погребениями, которые можно было бы считать дружинными. Также, известны случаи захоронения коней, относящиеся к женским погребениям [32]. Отметим, что в среднецниских могильниках мордвыVIII– XIвв.процесс выделение хорошо вооруженных воинов, погребенных с конским снаряжением не ведет к появлению конских захоронений [33, с. 15]. Много возникает вопросов относительно наличия у мордвы в X – XIIIвв. конной дружины. По мнению О.В. Седышева, хотя мордовское войско на всем протяжении своего развития оставалось преимущественно пешим, тем не менее, в нем имелись довольно сильные отряды конницы [34, с.22]. А.Е. Алихова считает, что у мордвы в X в. на смену конной дружине пришло пешее войско [33, с. 15]. На наш взгляд, к сокращению конного войска у мордвы привело развитие пашенного земледелия, в результате которого лошадь из верхового животного превращается в тягловое [35].

Распространение конских погребений у мордвы на разных хронологических отрезках, видимо,следует объяснить разными причинами. До X века на это могли влиять муромские погребальные традиции, но, уже во второй половине X века на муромских могильниках конские погребения больше не совершались [36, с. 99 – 100]. Отметим, что на мордовских памятниках конские захоронения широко распространяются только в XII – XIII вв., и всего одно погребение датировано В.Н. Мартьяновым первой половиной XI в. [32, с. 55–57]. По данным Повести временных лет в XIII веке в междуречье рек Теши и Пьяны были замечены половцы, которые на данной территории оставили курганные могильники [37–39]. Возможно, что именно половцы и повлияли на изменения погребального обряда мордвы в это время.


Библиографический список
  1. Петербургский И.М., Аксенов В.Н. Вадская мордва в VIII – XI вв. Саранск, 2006.  148 с.
  2. Зеленеев Ю.А., Никонова Л.И., Ставицкий В.В.Шитов Виктор Николаевич (1947–2013) // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2014, №1 (29). С.222 – 232.
  3. Кемаев Е.Н. Изучение некросферы древней мордвы: в поисках новых путей // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2009, №2 (12). С.133 –142.
  4. Осипова Т.В. Погребения с разрушенными костяками в средневековых могильниках Окско-Сурского междуречья. Диссертация на соискание ученой степени канд. истор. наук. Пенза, 2006.
  5. Ставицкий В. В., Шитов В. Н. Планиграфия и хронология Абрамовского могильника // Археология Восточноевропейской лесостепи. Пенза, 2013. Вып. 3. С. 255 – 278.
  6. Ставицкий В.В., Мясникова О.В., Сомкина А.Н. О датировке ранних погребений Абрамовского могильника // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2012. Т. 23. №3. С. 106 – 123.
  7. Ставицкий В. В. Погребальный обряд тешской группы мордовских могильников III–VII вв. // Поволжская археология. Казань, 2013. № 2 (4). С. 143 – 150.
  8. Кемаев Е.Н. Коллективные погребения у населения Окско-Сурского междуречья на рубеже эпохи средневековья // Центр и периферия. 2013, №1. С.12 – 19.
  9. Ставицкий В. В. Западный компонент в материалах Андреевского кургана// Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. Саранск, 2013. №3. С. 126 – 140.
  10. Ставицкий В. В. Ставицкий А. В. Изучение социальной организации традиционных обществ раннего железного века Восточной Европы по данным археологии// Традиционные общества: неизвестное прошлое. Челябинск, 2014. С.102 – 105.
  11. Ставицкий В. В., Ставицкий А. В. Об уровне социальной дифференциации волжских финнов в эпоху раннего железа // П.А. Столыпин: становление и реформирование российской государственности. Пенза, 2012. С.119 –130.
  12. Кемаев Е.Н. Погребальные обряды Кошибеевского могильника // Вестник ЧГПУ им. И. Я. Яковлева. 2011. № 2 (70). Ч. 2. С. 120 – 127.
  13. Шитов В.В. Кошибеевский могильник (по материалам раскопок В.Н. Глазова в 1902 г.) // Вопросы этнической истории мордовского народа в I – начале II тыс. н.э. Саранск, 1988. С. 4–43.
  14. Третьяков П.Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.: Наука, 1966.
  15. Седов В. В. Мощинская культура // Восточные славяне в VI–XIII вв. – М.: Наука, 1982.С. 41–45.
  16. Белоцерковская И.В. Лопастные привески из рязано-окских могильников //Научное наследие А.П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья. М., 1999. С. 58 – 60.
  17. 11. Воронцов А. М. Новые находки предметов горизонта выемчатых эмалей на памятниках Окско-Донского водораздела // Славяно-русское ювелирное дело и его истоки. Спб., 2010, с. 86 – 93.
  18. Воронцов А. М. Памятники типа Ново-Клейменово в первой четверти I тыс.н.э. на территории Волго-Окского водораздела // Российская археология, 2007, №3. С.57 – 68.
  19. Ставицкий В. В. Изделия с выемчатыми эмалями с древнемордовских и рязанско-окских памятников // Центр и периферия. 2012, №3. С. 30 – 38.
  20. Шитов В. Н., Ставицкий В. В. Шейные гривны Абрамовского могильника // Археология Восточноевропейской лесостепи. Пенза, 2008. Вып. 2. Том 2. С. 212 – 224.
  21. Мясникова О. В., Ставицкий В. В. Подвески-лунницы из захоронений Армиевского могильника // Вестник НИИГН при Правительстве Республики Мордовия. 2014, №2 (30). С. 7 – 12.
  22. Гришаков В. В., Пузаткина Е. А., Афонина В. А. Антропологические исследования материалов погребений древнемордовскогоУсть-Узинского 2 могильника в Верхнем Посурье // Вестник НИИГН при Правительстве Республики Мордовия. 2014, №1 (29). С.7 – 12.
  23. Кемаев Е.Н. Погребальные обряды Польно-Ялтуновского могильника // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2012, №4 (24). С.122 – 131.
  24. Краснов Ю.А. Безводнинский могильник. М.: Наука, 1980. 224 с.
  25. Гришаков В.В., Давыдов С.Д. Социальная стратификация населения оставившего Усть-Узинский 2 (древнемордовский) могильник III – IV вв.// Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2014, №1 (29). С.7 – 17.
  26. Гришаков В.В., Давыдов С.Д. К вопросу о реконструкции социальной структуры населения, оставившего Селикса-Трофимовский (древнемордовский) могильник IV–V вв. // Поволжская археология. 2013, №6. С. 96 – 107.
  27. Давыдов С.Д. Реконструкции социальной стратификации населения Волчихинского могильника IV, VII–VIII вв. (по материалам мужских погребений) // Казанская наука, 2014. №7. С. 15 – 21.
  28. Гришаков В. В., Давыдов С. Д. Древнейшее погребение мордовской литейщицы III в. н. э. Усть-Узинского 2 могильника в Верхнем Посурье // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2014, №3(31). С.7 – 12.
  29. Пронин А.С. Мордовские конские погребения первой половины II тыс. н.э.: классификация // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2012, №1 (21). С.81 – 89.
  30. Пронин А.С. Конь в погребальном обряде финно-угров Поволжья VI – XIII вв. // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2013, №2 (26). С.62 – 69.
  31. Пронин А.С. Конские погребения у финских и тюркоязычных народов // Центр и периферия. 2013. №3. С. 24 – 28.
  32. Мартьянов В. Н. Захоронения коней в могильниках левобережья р. Теши в конце I —начале II тысячелетия н. э. // Археологические исследования в Окско-Сурском междуречье. Саранск, 1992. С. 53—68.
  33. Алихова А. Е. Из истории мордвы конца I — начала II тыс. н. э. // Из древней и средневековой истории мордовского народа. Саранск, 1959.
  34. Седышев О. В.Общие тенденции развития предметов снаряжения верхового коня в Среднем Поволжье во второй половине VII — X вв. (На примере материалов из мордовских могильников) // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2014, №3 (31). С.13- 22.
  35. Ставицкий В. В.Еще раз о мордве и буртасах // Центр и периферия. 2013. №2. С. 8 – 16.
  36. Гришаков В.В., Зеленеев Ю.А. Мурома // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века. Ижевск, 1999. С. 99 – 100.
  37. Юрченков В.А. Пургасова Русь: от историографической загадки к исторической реальности // Центр и периферия. 2013. №4. С. 4 – 13.
  38. Юрченков В.А. Пургасова волость: проблема политогенеза мордвы висториографии // Центр и периферия. 2014. №1. С. 4 – 11.
  39. Зеленеев Ю. А. Мордва и другие народы лесостепного Поволжья перед монгольским нашествием// Вестник НИИГН при Правительстве Республики Мордовия. 2013, №2 (26). С. 69 – 81.


Все статьи автора «Ставицкий Владимир Вячеславович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: