Культурно-исторический подход, вместе с процессуальным и пост-процессуальным подходами, определял методологию и содержание мировой археологии XX века. Его сторонники полагают, что существует прямая взаимосвязь между материальной культурой и этносами. На основе выделения археологических культур можно отыскать в прошлом корни современных народов и выяснить их этническую историю.
Хронологически культурно-исторический подход занимал ведущее положение в европейской и американской археологии в 1930-1960-х гг. в промежуток времени между господством эволюционизма и приходом новой процессуальной археологии. Позиции данного направления все еще сильны во многих странах Третьего мира, а также в России. Основными причинами появления и господства культурно-исторической археологии были, прежде всего, национальные политические интересы, а также научные потребности в создании классификационной пространственно-временной схемы археологических древностей в Европе и других регионах мира в связи с накоплением и ранжированием большого корпуса археологического материала в середине прошлого века [1,2,3].
Взгляд на археологию, как науку, способную прояснить прошлое современных народов зародился задолго до возникновения культурно-исторического подхода. Уже с эпохи Возрождения наметилась тенденция связывать археологические материалы с конкретными народами Европы. Эта тенденция значительно усилилась в связи с появлением европейского романтизма, одной из основных задач которого было изучение и возвеличивание национального прошлого. В Европе такое изучение активизировалось ближе к середине, а в России – второй половине XIX в. Создание национальных государств, национальной идеологии и истории, привлекли широкое внимание к древним вещественным источникам, которые, как тогда казалось, позволяли заглянуть в глубокое, недоступное для письменных источников прошлое, обосновать древность наций, найти историческую прародину.
Методологическое оформление похода, однако, относится к более позднему времени. Оно было связано с отходом от эволюционистской парадигмы с ее всемирно-стадиальным универсальным подходом и развитием взглядов, связанных с американской исторической школой Ф.Боаса и немецко-австрийской школой диффузионизма. В этих подходах основное внимание было направлено на изучение особенностей локальных культур и линий развития, что отвечало потребностям отдельных национальных археологий и историй [3].
В наиболее отчетливой форме культурно-исторический подход зародился в окружении влиятельного германского антрополога и археолога Р.Вирхова, где его ученик Г.Коссина в начале XX в. разработал модель поселенческой археологии, в которой связал определенные типы вещей с отдельными, преимущественно германскими племенами и народами. Благодаря своему методу Г.Коссина обосновывал широкое расселение германцев в центральной Европе и их культурное превосходство над другими народами, в частности, славянами. Его идеи стали частью нацистской идеологии и оправдания военной экспансии. В Великобритании внедрение культурно-исторического подхода связано с работами крупного археолога марксистской ориентации В.Г. Чайлда конца 1920-х гг. Вслед за Великобританией и Германией культурно-исторический подход стал широко использоваться по всей Европе [1,3].
В Северной Америке культурно-исторический подход развивался во многом независимо от европейского тренда. Американская история заселения материка была краткой и ясной, а предшествующая ей история индейских аборигенов не вызывала в то время большого интереса. Первыми исследованиями в рамках рассматриваемого подхода стала работа А.В. Киддера сер.1920-х гг. по установлению временных секвенций (последовательностей) культур Юго-Западной части США, имевшая, прежде всего, классификационное и типологическое значение [1,3].
В СССР основные исследования по изучению истории древних народов на основе материальной культуры развернулись со второй половины 1930-х гг., когда окончательно утвердилась концепция археологии, как «истории вооруженной лопатой» и возник гносеологический оптимизм по поводу использования вещественных источников, объединенных в пространственно-временные общности археологические культуры для решения вопросов этногенеза и этнической истории. Особенное внимание уделялось археологии восточных славян, как части советской идеологии и истории, направленной против идей Г.Коссины и фашизма. С этого времени этническая археология стала доминирующим направлением советской археологии на многие десятилетия. В рамках возникшей теории этногенеза изучались истории народов СССР, где помимо археологических сведений широко использовались данные физической антропологии, сравнительно-исторического языкознания, топонимики, письменных источников, фольклора и этнографии. И если в англо-американской археологии культурно-историческая парадигма стала сдавать свои позиции в 1960-е гг. под влиянием новой (процессуальной) археологии, то в странах Восточной Европы, СССР, а затем в России значение ее сохранялось [1].
Новый всплеск интереса к культурно-исторической археологии возник в результате развала колониальной системы и возникновения новых государств Третьего мира, распада СССР, процессов глобализации, что повлекло за собой рождение новых государств и национальных идеологий, рост этнических конфликтов и напряженности во всем мире. Этническая археология стала играть заметную роль в странах Африки, Юго-Восточной Азии, Латинской Америки. В Европе археологические данные стали использоваться для отстаивания интересов национальных меньшинств (саамов, басков и др.), а также для поисков европейского единства при интеграции в Евросоюз [3].
Критики культурно-исторической археологии отмечали ее явную политическую подоплеку, зависимость от интересов тех или иных групп влияния, далеких от научных интересов. С момента зарождения культурно-исторического подхода подвергалась сомнению сама возможность использовать материальные источники для исторических, в особенности этнических реконструкций для отдаленных эпох. Советская теория этногенеза, на разработку которой были брошены лучшие научные силы, так и не приобрела законченной формы. Основной вопрос о корректном использовании данных различных наук и валидности полученных результатов не был решен. Последние исследования в области этноархеологии показали, что материальная культура не может рассматриваться в качестве зеркального отражения этнических признаков. Она играет более разнообразную и сложную роль, маркируя разные идентичности и признаки (возраст, гендер, статус, профессию), отражая территориальные различия и функциональные особенности, моду. Серьезной и обоснованной критике подвергался и основной концепт культурно-исторического подхода – археологическая культура, как продукт творчества современных археологов, отсутствующий в древней реальности. В результате этой критики от него стали отказываться, переставая рассматривать в качестве надежного инструмента категоризации археологического материала, оставляя археологической культуре в лучшем случае роль вспомогательного средства первичной классификации. Сохранение значения этого концепта среди археологов ряда стран объясняют силой традиции, теоретической слабостью и теми же пресловутыми политическими интересами [4].
Таким образом, живучесть культурно-исторического подхода связана, прежде всего, с удовлетворением политических амбиций и силами научной традиции. Несмотря на серьезную критику, он остается влиятельной силой во многих регионах мира.
Библиографический список
- Клейн Л.С. История археологической мысли. Курс лекций. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета. – 2008. – 1240 с.
- Платонова Н.И. История археологической мысли в России (вторая половина XIX – первая треть XX века). – СПб.: Нестор-История. – 2010. – 326 с.
- S.Jones. Archaeology of Ethnisity. Constructing identities in the past and present. – London and New York. – Taylor&Francis e-Library. – 2003. – 186 р.
- S.Shennan. Introduction archaeological approaches to cultural identity.// Аrchaeological to cultural identity. / Edited by Stephen Shennan. – London. – Routledge. – 1994. – P.1-30.