В период Русско-турецкой войны 1735–1739 гг. Курский край, в силу его близости к южным границам страны, рассматривался как регион, не вполне подходящий для интернирования военнопленных. В массе своей последние направлялись в те населенные пункты, которые было принято именовать «замосковскими», т.е. находящиеся в районах современной Владимирской, Вологодской, Костромской, Нижегородской, Новгородской, Псковской, Ярославской и некоторых других областей.
В то же время города Края являлись этапными и пересыльными пунктами, через которые на протяжении всей войны «транзитом» следовали группы турок и татар, плененных в излучине Днепра, а также в Крыму и на прилегающих к нему территориях. Впрочем, «следование» пленных систематически приостанавливала очередная распутица, и тогда они задерживались в Крае на срок до нескольких недель, а то и месяцев.
Однако в любом случае на власти и население возлагались обязанности по предоставлению пленным квартир для ночлегов и дневок, а также обеспечению их подводами и питанием. Причем последнее во многом зависело от местных ресурсов. В одних случаях мука, крупа и соль выдавались пленным в натуре, в других, – заменялись денежной компенсацией, размер которой составлял 5 коп. для офицеров и 2 коп. для рядовых в сутки. Кроме того, если пленные останавливались в населенном пункте на ночлег, власти обязаны были выделить людей из числа местных жителей для усиления воинского караула и патрулирования улиц.
По своему количественному составу группы пленных, как правило, не превышали нескольких десятков человек. Появление же в Крае более крупных партий обычно было связано с походами русской армии в Крым в 1736 и 1738 гг. Так, на исходе 1736 г. через Белгород, Обоянь, Курск и Фатеж «для водворения за Москвою» проследовало около 500 пленных, в массе своей – янычар, составлявших часть гарнизона капитулировавшей Перекопской крепости [1].В октябре 1738 г. в Край прибыло уже около тысячи пленных. В основном, это оказался новый гарнизон… все той же Перекопской крепости, восстановленной турками, но вторично капитулировавшей. В виду неясности их дальнейшего маршрута, а также невозможности содержать такое количество людей в одном месте, пленные были распределены по городам Края следующим образом: Курск – 203 чел., Рыльск – 188 чел., Обоянь – 219 чел., Белгород и Короча (указаны в первоисточнике совместно) – 222 чел. [2]
По каким причинам губернские власти не пожелали (а может быть и не смогли) расширить географию интернирования пленников – сказать трудно. Однако в итоге число турок и татар в названных населенных пунктах, а в Курске, Рыльске и Обояни – в особенности, оказалось не просто значительным, а чрезмерным, что не могло не лечь на органы управления и население серьезным бременем.
Основанием для подобного вывода служит то, что количество пленных в каждом из «замосковских» городов в рассматриваемый период составляло в среднем лишь 20–30 чел. и редко где достигало даже 70–80 чел. [3]
Ситуацию усугубило еще и то, что в этот раз пленные задержались в Крае на долгие месяцы, хотя еще 30 октября 1738 г. Кабинет Министров принял решение об их отправке из Белгородской губ. «не занимая Москву через Рыльск, Севск, Трубчевск,.. Смоленск и Великие Луки до Пскова, а оттуда в Ригу, Ревель и Нарву для употребления в работу… а для приема таковых пленных обретающихся в Белгородской губернии в города Курск, Рыльск и Обоянь отправить из Смоленска офицера и солдат смоленского гарнизона в каждый город по одному обер-офицеру и по 100 человек рядовых» [4].(Конвоирование пленных от Белгорода и Корочи до Смоленска возлагалось на Белгородскую гарнизонную команду).
Однако реализация данного решения началась лишь по окончанию весенней распутицы 1739 г., и растянулась едва ли не до конца лета.
Каких-либо конкретных сведений о пребывании пленных в Курском крае зимой 1738–1739 гг. практически не сохранилось. Более или менее определенно можно говорить лишь о том, что они не привлекались на территории Края ни к каким работам. Известно также, что по указанию Петербурга власти принимали меры к выявлению среди пленных оружейных мастеров, которых предписывалось немедленно отправлять в Тулу.
Что касается процесса послевоенной репатриации, то, по нашим оценкам, он почти не затронул Край, ибо основные потоки репатриантов направлялись в Киев, минуя Курщину.
Завершая краткий обзор рассматриваемой проблемы, считаем необходимым заметить, что часть пленных турок (главным образом, вывезенных в свои имения офицерами-курянами), по переходу в православие навсегда остались в Крае. В основном, это были люди либо вступившие в брак с россиянами (россиянками), любо заявившие о своем желании остаться у конкретного лица «во услужении» «не давая на себя крепость». Впрочем, хватало и тех, кто по различным причинам предпочел добровольно «дать на себя крепость» или вообще оказался в числе крепостных в результате обмана.
Как бы то ни было, из переписки между губернской канцелярией, с одной стороны, и провинциальными, воеводскими и полковыми канцеляриями, с другой, видно, что в 1746 г. только в одном Сумском полку числилось 9 бывших турецких подданных, в большинстве своем женщин. У курской помещицы капитанши Анны Ефимовой жили «турецких пленных две бабы», которые «турецкой области под городом Очаковым взяты… первым мужем ее майором Афанасием Сафоновым в полон». У курского помещика ландмилицкого курского полка квартирмейстера Ивана Ступишина также оказалась «турецкая пленная баба, которую наперед сего звали именем по-турецки Фатьма» [5].
В 1744 г. генерал А.П. Девиц направил в Белгородскую губернскую канцелярию прошение, желая получить выписку на владение «обретающимся» у него «во услужении… при взятии Очакова полоненном турецкой нации Абде Халимове, которому по крещении имя дано Авдей Данилов» [6].
Помимо этнических турок и татар, среди «невозвращенцев» встречались и представители иных народов, населявших Османскую империю. Так отставной бригадир Гаврила Лукин сообщал в Новоосколькую воеводскую канцелярию, что в 1739 г. вывез с театра военных действий в Новоооскольский уезд молдаванина Ивана Сербина «с детьми его Дмитрием, Михаилом, Мироном и прочее, которые по поданному от меня доношению прошлого 1743 г. марта 4-го дня в Новооскольской воеводской канцелярии сказкою показали, что они… в отечестве своем в турецкой области в Молдавии в Хотинском уезде жить не желают, а желают жить в подданстве у меня… в Новооскольском уезде в селе Гнилом» [7].
Вряд ли есть основания сомневаться в том, что кто-то из потомков всех этих людей и сегодня живет в Курском крае. Возможно, даже не подозревая о своем происхождении.
Печатается с сокращениями. Полностью статья опубликована в научно-историческом журнале: Курский край. – № 5 (133). – Курск: Изд. Курск. обл. науч. краевед. об-ва, 2011. – С. 12–14.
[1]. Центральный государственный исторический архив Украины в г. Киеве. Ф. 1725. Оп. 1. Д. 62. Л. 1.
[2]. Архив внешней политики Российской Империи. Ф. 89. Оп. 1. Д. 44. Л. 330.
[3]. Там же. Д. 65. Л. 21.
[4]. Там же. Д. 44. Л. 328.
[5]. Российский государственный архив древних актов. Ф. 405. Оп. 1. Д. 1313. Л. 50, 61.
[6]. Там же. Д. 962. Л. 1.
[7]. Там же. Ф. 541. Оп. 1 Д. 917. Л. 1.