Отношения российской губернской администрации и евреев за пределами черты оседлости представляли собой пример странного регулирования направлений миграции разнообразных масс поднадзорного населения. С одной стороны, на Европейский Север продвигались небольшие группы искателей счастья за пределами черты, сразу попадавшие под строгий полицейский надзор и нередко подвергавшиеся выселению в связи с отсутствием документов, необходимой квалификации и т.д [1, с. 279—298]. Все эти события самими страдальцами и даже некоторыми чиновниками расценивались как необыкновенно суровые испытания. С другой стороны, навстречу принудительно водворяемым в пределы черты евреям продвигались столь же немногочисленные ссыльные, пребывание которых на Европейском Севере и в Сибири строго лимитировалось. Они также немедленно оказывались под усиленным гласным надзором полиции и жандармерии.
Проблема политической ссылки евреев более-менее обстоятельно изучена по сибирским материалам. Материалы Европейского Севера для исследований такого рода привлекались значительно реже. Между тем они содержат информацию о местах пребывания ссыльных, времени и обстоятельствах их перевода из одного места отбывания наказания в другое (более или менее суровое), отношении к ним местного населения, способах добывания средств к существованию, религиозной жизни наспех формирующихся иудаистских общин в тех городах Европейского Севера (прежде всего, Архангельской губернии), где прежде не появлялся ни один еврей. В то же время из-за плохой сохранности так называемых поднадзорных дел в настоящее время представляется невозможным дать обобщающую статистическую картину средних сроков пребывания в ссылке, а также об изменениях численности ссыльных евреев в исторической динамике. Исходя из всего сказанного, задача данной статьи заключается в том, чтобы, с опорой на обнаруженные в ряде архивов источники, исследовать проблемы адаптации евреев-ссыльных в новых для них местах проживания.
Из трудов предшественников известно, что случаи ссылки евреев под гласный надзор полиции по уголовным делам являются крайнее редкими. Анализ сибирских материалов подтверждает это наблюдение. По утверждению современного исследователя проблемы С. Курас, «самыми распространенными составами преступлений были политические, например, участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя». Более того, как пишут современные исследователи, «национальные преступные группы создавались только для единичных преступлений с целью получения денег на революционные нужды» [2, с. 149]. Но в то же время именно евреи составляли весьма значительный процент среди политических ссыльных, отправлявшихся под гласный надзор полиции в разные губернии России, прежде всего в Сибирь и на Европейский Север. Это не случайно. «Еще с середины 1880-х годов постоянный и все возрастающий приток еврейской молодежи в социалистическое движение создал несчетные связи между еврейским народом, или, во всяком случае, значительной его частью, и делом революции» [3, с. 194]. Представление об отношениях евреев с революционным движением дает простая статистика общего роста числа приговоренных к каторжным работам за политические преступления. До 1890-х гг. евреи составляли 11 % из числа осужденных за политические преступления, однако в 1897 г. эта цифра составила 18,7 %, а к 1898 г. поднялась до 24,8 % [4, с. 324].
Следствием этих изменений в сознании евреев стало появление множества политических ссыльных на северных окраинах европейской части империи и в Сибири. В частности, Архангельская губерния, с ее суровым климатом, стала местом отбывания наказания. Правовой статус всех ссыльных определялся Уставом о ссыльных 1822 г. и Уложением о наказаниях 1845 г., и для евреев в данном случае не существовало исключительных условий. Однако в судьбе еврейского народа в России политическая ссылка имела особое значение. Для российского правительства она стала способом борьбы с набирающим силу революционным движением, а для самих евреев — серьезным источником пополнения существующих иудаистских общин на окраинах государства. Известно, что ссылка в Сибирь привела к тому, что, как утверждали современники событий, «подавляющее большинство евреев, как в Иркутске, так и в Иркутской губернии — потомки ссыльных» [5, с. 61]. В отличие от преступников-выходцев из других этнических групп, евреи старались «закрепиться на месте поселения, завести хозяйство и быть полезными этому краю» [2, с. 149]. Другие исследования указывают и на иные особенности поведения: ссыльные евреи «включались в хозяйственную жизнь сибирского края, не прерывая, однако, связи со своими единоплеменниками черты оседлости» [6, с. 106]. Повсюду эта особенность их поведения влияла на формирование еврейских общин. Некоторые из ссыльных явно отличались от местного населения более высоким образовательным цензом. Так, по данным за 1880 г., в городе Олонце проживал Герман Фронштейн, который «окончил курс наук» в Политехническом институте в Цюрихе [7, д. 12/317, л. 11].
В других губерниях Европейского Севера России наблюдались аналогичные закономерности. Изучить их позволяют данные фондов губернских правлений, жандармерии и полиции. Наибольшее количество документов об отбывании ссылки евреями сохранилось в обширном архангельском архиве. Это предписания местного губернатора и рапорты полиции о поведении ссыльных. Все эти источники рисуют удручающую картину. Как указывалось в рапортах уездных исправников, в обязанности которых входило наблюдение за ссыльными, «положение этих людей, весьма бедных и обремененных семействами, очень тяжелое, ибо по закону они не имеют права на пособие от казны». В то же время «по званию евреев, живущих вне черты оседлости, они не имеют права и на торговлю, даже мелочную, к которой они все способны». Другие занятия, приносящие доход, в местах ссылки невозможны. Для местного населения источником доходов оставались промыслы в море и на реках, требующие особых навыков, прививаемых родителями с детства. Ясно, что для евреев такой источник доходов оставался недоступным.
Иногда решение вопросов существования евреев осуществлялось по инициативе самих ссыльных при активной поддержке со стороны человеколюбивого губернского начальства. Так, в 1892 г., судя по выписке из приговора, губернское начальство озаботилось судьбой супругов Абрама и Мендель Пивниковых. В процессе выяснения обстоятельств жизни ссыльных выяснилось, что они «состояния хорошего, ведут образ жизни приличный». Но в то же время их финансовое положение представлялось чрезвычайно затруднительным: «занятий и средств к жизни не имеют, что можно заключить из поданного Пивниковыми прошения о выдаче им кормовых денег». Во время врачебного осмотра оказалось, что «дальнейшее пребывание Пивниковой в Повенце будет вредно для ее здоровья в силу суровости климатических условий и резкости их перемен» [7, д. 9/14, л. 23–23, об.]. Из Вытегры супруг, бросив жену, бежал, покинул Россию и скрывался от следствия в Лондоне, заложив тем самым стабильную традицию, не прервавшуюся до нашего времени [7, д. 9/14, л. 48].
Решения губернских властей в отношении ссыльных не всегда оставались столь же либеральными. В том случае, если возникала опасность конкуренции между ссыльными и местным населением, немедленно принимались значительно более жесткие решения. Так, попытка одного из ссыльных евреев, Х. Юделевича, заняться торговлей в Мезени на вполне законных основаниях была пресечена акцизным чиновником, «по неимению свидетельства». Получить документ оказалось невозможным из-за отсутствия закона, разрешающего евреям торговлю в Мезени [8, д. 46, л. 3]. В целом можно сказать, что этот северный город стал местом тяжелых испытаний для ссыльных евреев. В 1871 г. братья Мендель и Борох Яршенские составили прошение на имя архангельского губернатора, в котором подробно описывали свое положение. Оказалось, что местная больница не способна оказывать помощь: «к излечению больных нет медикаментов». Ссыльные, не имеющие собственных сбережений и вынужденные трудиться, не могут найти заработок. Как говорилось в прошении, «хотя есть завод, но евреев не принимают, так как господин исправник не может ручаться за нас в поведении» [8, д. 50, л. 2].
В Пинеге ситуация оказалась аналогичной. Суровой зимой 1870 г. в полицейское управление явился «высланный на жительство» еврей Иосель Хаймович с женой и детьми. Зайдя в помещение, он решительно заявил, что не получает от казны «никакого пособия», не имеет собственных средств, не может найти заработки, «которые бы могли сколько-нибудь обеспечить его существование с семейством». По всем этим причинам он в настоящее время остается «без куска хлеба, без копейки денег, без квартиры и без теплой одежды». Хаймович просил «поместить его кухне при полицейском управлении» или перевести его «в такую местность, где бы он мог зарабатывать деньги на содержание себя». В противном случае, утверждал И. Хаймович, «безвыходное положение неминуемо повлечет за собой преступление» [8, д. 24, л. 46]. В аналогичной ситуации находились многие другие высланные в Пинегу евреи. Информировав о происходящем губернатора, пинежский исправник получил хладнокровный ответ: «не признаете ли вы возможным уволить их (евреев. — М.П.) в уезды для заработков на непродолжительное время» [8, д. 24, л. 52]. Примерно такая же ситуация сложилась в Холмогорах. Один из ссыльных евреев, Иосель Юделевич, отправлял на родину «плачевные письма», в которых рассказывал о своей тяжкой участи. Как оказалось, он жил в городе, в котором «ничего не может заработать». Местные жители воспринимали ссыльных предельно враждебно: «наибольшая часть тамошнего населения состоит из старообрядцев, ненавидящих евреев и не имеющих к ним решительно никакого сострадания». Муки голода дополнялись переживаниями из-за невозможности исполнять религиозные предписания. В Холмогорах отсутствовала возможность «соблюдать обряды своей веры», в иудейскую Пасху вместо опресноков пришлось есть обычный хлеб, «что в еврейской вере сопряжено с анафемой» [8, д. 50, л. 14].
Но и в тяжелых условиях обнаруживались возможности для адаптации. Некоторые евреи, невзирая на суровые запреты и ограничения, начинали заниматься торговлей, многие из них получали из казны «пособие на содержание и наем квартиры» в установленном размере [8, д. 46, л. 10]. В местах ссылки евреев спешно формировались религиозные общины, получившие право избирать раввинов. Поэтому иногда возникали парадоксальные ситуации: отдельные политические ссыльные крайне неохотно возвращались в те места, откуда были высланы. Первое из дел подобного рода датировано 1879 г. Пинежская полиция озаботилась высылкой из города еврея Шмуйля Левина. Оказалось, что бывший поднадзорный всеми силами старался закрепиться в Пинеге, где занимался слесарным мастерством. В ответ на требование покинуть губернию Левин отправился в Архангельск, где выдержал экзамен на звание мастера и получил документы, дающие право проживать за пределами черты оседлости и выполнять заказы местных жителей. Этот отчаянный поступок не позволил Левину избежать высылки. Вновь на эту проблему пришлось обратить внимание в 1887 г. Архангельское губернское правление указало местной полиции на странные повороты судеб политических ссыльных. Последние, подчеркивало правление, «не имеют права оставаться на постоянное жительство в том районе, куда они высланы, ибо по закону евреи обязаны проживать в черте еврейской оседлости» [8, д. 3317, л. 2].
Вскоре гонения со стороны местной власти дополнились жалобами местных евреев, желающих как можно скорее избавиться от удачливого конкурента, пусть и собрата по несчастью. Как указывал в прошении состоящий под надзором полиции еврей Арон Калека, в Пинеге «большею частью проживают евреи бедные, не имеющие средств к жизни, а те средства, чрез которые бедные евреи могли бы пропитаться, Левин их лишил». Все попытки избавиться от него, в том числе и «енергичные меры» местного начальства, не приводят к успеху: Левин «под предлогом ложных причин» отказывается уезжать. Его экономические успехи впечатляли: Левин создал слесарную, сапожную, портную и серебряных дел мастерские и открыл ломбард [8, д. 451, л. 3]. По распоряжению губернского правления выданные Левину документы были аннулированы, он лишился права проживания в губернии и выехал, как говорилось в рапорте архангельского полицмейстера, «в какую местность – неизвестно» [8, д. 1123, л. 14].
В начале ХХ в. Европейский Север оставался местом отбывания наказания. Так, по сведениям из труда современников событий, евреи составляли значительный процент среди ссыльных, отправленных в Вологодскую губернию. При этом проявилась следующая закономерность: многочисленные ссыльные находились в самой Вологде в первые годы ХХ в. Но к 1909 г. здесь произошли существенные перемены. В губернском городе остались единицы, «так как администрация окончательно решила не оставлять в губернском городе ссыльных евреев» [9, с. 50]. К концу 1909 г. в Вологде находилось 15 ссыльных, в том числе 10 мужчин и 5 женщин, «причем из первых двое были женаты и имели малолетних детей» [9, с. 51]. Положение всех находящихся в Вологде ссыльных евреев по свидетельству современников было вполне сносным. Об этом свидетельствует примечательный факт: некоторые из них имели возможность выписывать разнообразные газеты, в том числе партийные издания на русском и еврейском языках [9, с. 52].
Вологодские евреи-ссыльные пользовались малейшими возможностями для того, чтобы остаться на жительстве за чертой оседлости. Так, в 1908 г. вологодская полиция, подобно архангельским коллегам, столкнулась с неожиданной проблемой: находящийся под гласным надзором полиции мещанин еврей Ю.Г. Плисницкий, «сделавшись свободным человеком», продолжал проживать в Вологде. Полиция незамедлительно приняла меры для выселения ссыльного за черту оседлости [10, д. 1167, л. 922]. Такой же оказалась участь еврея Моисея Шершевского. Отбыв наказание в Архангельской губернии, он отчаянно пытался закрепиться в северном крае, занялся коммерцией, но полиция изгнала его [8, д. 1168, л. 12]. Некоторые из ссыльных оказывались в тяжелом положении (несравнимом, конечно, с положением политических заключенных в сталинское время).
Решение проблемы в этом случае состояло опять-таки в выселении, которое становилось гуманной мерой. Так, купеческий сын и активный участник революционной организации Моисей Раскин указывал в своем прошении, что, будучи в 1908 г. выслан в Вологодскую губернию, не имеет «никаких личных средств к существованию». Развитие событий в данном случае показывает, что в отношении евреев режим пребывания в ссылке не отличался жестокостью. Моисей Раскин сообщал, что он сам затрудняется «найти какой-нибудь заработок» и просил о назначении ему пособия. В связи с отсутствием предосудительных поступков за время отбывания ссылки ему разрешили благополучно выехать за границу [10, д. 807, л. 7]. Несколько лет спустя аналогичная попытка другого еврея-политического ссыльного не увенчалась успехом. В 1910 г. с просьбой о выезде за границу к архангельскому губернатору обратился И.М. Яновский, «изобличенный в принадлежности к еврейской партии “Пролетариат”». Департамент полиции МВД, получив запрос, отказал в просьбе [8, д. 3133, л. 9].
Пользуясь послаблениями, некоторые политические ссыльные продолжали революционную деятельность и в новой, непривычной обстановке. Так, сосланный из г. Брест-Литовска еврей И.М. Избицкий был «изобличен в том, что, отбывая гласный надзор полиции в городе Холмогорах, примкнул к местной группе политических ссыльных партии социалистов-революционеров». Считая это новым проступком, министр внутренних дел распорядился выслать виновного в Печерский край, далекий от морского побережья и считающийся еще более суровым по сравнению с Холмогорами [8, д. 320, л. 4]. Прошения его жены, указания на заболевание туберкулезом и на необходимость постоянной медицинской помощи, отсутствующей в новом месте ссылки, не возымели действия [8, д. 320, л. 175]. В 1907 г., во время внезапного обыска, у проживающего в Холмогорах политического ссыльного еврея Ирмы Бергера обнаружилась брошюра под красноречивым названием «Голос социалиста-революционера». В ней объявлялась «тактика беспощадной борьбы с правительством». Как утверждал начальник Архангельского жандармского управления, найденная брошюра указывала «на близость и особое доверие», оказываемое эсерами И. Бергеру. Последний был арестован и доставлен в Архангельск, где на допросе «дал уклончивые ответы». В наказание за проступок И. Бергер был отправлен в Мезень. Его жалобы на ухудшение положения, тяжелые болезни и необходимость квалифицированного лечения беременной жены не возымели эффекта [8, д. 108, л. 19, 23, 39].
В материалах делопроизводства имеются прямые указания на побег некоторых евреев из мест ссылки. Так, один из местных уездных исправников доносил губернатору о трудностях, возникающих из-за появления в числе ссыльных «значительного числа лиц еврейского происхождения». Некоторые из них, говорилось далее в документе, «приобрели от евреев из западных губерний фальшивые виды и бежали из губернии». Возник вопрос о постоянном «наблюдении за перепиской сомнительных евреев». Но лица, «которые могли бы читать письма на еврейском языке», в губернии отсутствовали. Пришлось обратиться к воинскому начальнику с просьбой найти лояльных «лиц еврейского происхождения» и возложить на них обязанность переводить письма, заключающие в себе «что-либо предосудительное» [8, д. 50, л. 16].
Покорные или, по крайней мере, более осторожные ссыльные евреи оказывались в значительно более благоприятном положении. Так, в 1907 г. в Архангельскую губернию за принадлежность к «боевой партии еврейских колбасных мастерских» и подстрекательство к забастовкам был сослан из города Новоалександровка некто Шмуль Вайнберг. Местом пребывания для него местное начальство избрало город Пинегу. Изначально его положение оказалось более благоприятным, чем та ситуация, в которой оказались многие современники и сотоварищи по борьбе с самодержавием. Он получал от казны пособие «на содержание и наем квартиры в размере, установленном для лиц простого звания». Как указывалось в отчете местного полицмейстера, «во время нахождения под надзором полиции» Ш. Вайнберг «вел себя хорошо» т.е. отказался от политической деятельности. Поэтому в ответ на его прошение о переводе в Архангельск последовал положительный ответ губернатора [8, д. 149, л. 13, 16]. В 1909 г. вполне благоприятным образом решилась судьба другого политического заключенного еврея Б.Ш. Баумгартена, сосланного в Архангельскую губернию по обвинению в принадлежности к партии Бунд. Оказавшись в суровом северном крае, несчастный заболел и обратился с прошением о переводе в местность с более благоприятным климатом. Его прошение было удовлетворено: вскоре Департамент полиции МВД разрешил местному губернатору отправить Баумгартена «в виду болезни» для лечения в Астраханскую губернию [8, д. 161, л. 10].
На Европейском Севере выдающуюся роль в стабилизации еврейских общин сыграли административные меры российского правительства. Из-за большого числа евреев-политических ссыльных, длительное время проживающих в Архангельской губернии, иудейские общины появлялись даже в небольших городах. Так, в 1870 г. пинежский уездный исправник установил, что во вверенном ему городе состоит «частию под надзором полиции, частию на жительстве» 28 евреев обоего пола, «обязанных по религиозному закону своему собираться от времени до времени в одно место для отправления общественных молитв и богомолений». Исправник ходатайствовал перед губернатором о разрешении пинежским евреям избрать раввина. Ответ, полученный из Архангельска, оказался положительным. Как видно из журнала Архангельского губернского правления, евреям разрешили «собираться в одном из домов, занимаемых ими», «под наблюдением благонадежного товарища, которого представить им избрать для отправления должности раввина» [8, д. 68, л. 1]. Ободренные этим успехом, пинежские евреи в 1872 г. обратились к начальству с новой просьбой. В небольшом городе, утверждали они, находится 29 еврейских семейств. По «еврейскому закону» они нуждаются в особой бане (микве), «без которой они, в особенности женский пол и преимущественно зимою, до крайности стеснены». Новое решение губернского правления оказалось отрицательным. Губернатор приказал передать евреям, что они «не составляют и не могут составлять какого-либо отдельного общества, а проживают в городе Онеге на исключительном положении и постоянной оседлости в Архангельской губернии иметь не могут» [8, д. 68, л. 6], что, в частности, означало запрет на возведение миквы.
Избрание раввина и начало более-менее регулярных богослужений в Пинеге проложило путь для формирования иудейских общин в других малых городах Архангельской губернии. В 1875 г. евреи, проживающие в городе Онеге, избрали раввином местного ссыльного Цигеля Фишера «для исполнения им религиозных обрядов» и ведения метрических книг. В Холмогорах обязанности раввина исполнял Хаим Либерман, в Шенкурске на эту должность «избран из среды евреев» Лейба Надецкий, в Кеми вел метрические книги, совершал обряды и выполнял прочие обязанности раввина П. Лейдервудер [8, д. 146, л. 46]. В городе Коле раввина не было, и единственный проживающий в ней ссыльный-еврей Савич со своим семейством «исполнял молитвословие» индивидуально в своей квартире [8, д. 12, л. 22]. В 1874 г. при избрании раввина в городе Мезени «еврейское общество» раскололось на две непримиримые «партии», каждая из которых предлагала собственного кандидата. В итоге вопрос решило губернское правление, избрав из двух претендентов того, которого поддержало большинство местных евреев [8, д. 109, л. 1].
Итак, политическая ссылка стала существенным фактором в распространении еврейских общин на те территории и в те населенные пункты, где прежде о евреях знали только из текста Библии. Положение евреев-политических ссыльных отличалось разнообразием: одни из них имели статус административных ссыльных и по этой причине необходимые денежные средства на наем квартир и продукты у них отсутствовали. Другие ссыльные оказались в лучшей ситуации: они регулярно получали пособие от казны. Существенным образом отличалось положение ссыльных, проживающих в Архангельске и Холмогорах, от положения тех несчастных, кто был сослан в Пинегу и Мезень. В двух последних городах отсутствовала медицинская помощь и возможность заработка, а население относилось к евреям более враждебно.
Безусловно, политическая ссылка стала источником тяжких страданий для значительного числа евреев, вырванных из привычного жизненного обихода и отправленных для отбывания наказания на территории, климатические условия которых требовали специальных, особых, формируемых на протяжении столетий навыков выживания. Нередко ссыльные сталкивались с враждебным отношением со стороны местного населения (прежде всего, старообрядцев). Однако именно эти материалы дают представление об особой способности евреев к выживанию в чрезвычайных обстоятельствах. Вскоре после появления незначительных еврейских сообществ начиналась активная, временами даже бурная религиозная жизнь. Имелись случаи продолжения революционной деятельности (распространение прокламаций). Для некоторых ссыльных время отбывания наказания стало существенным этапом в становлении и развитии собственного бизнеса.
Библиографический список
- Пулькин М.В. Еврейское население Европейского Севера: проблемы социального конструирования (конец XIX—начало ХХ в.) // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 279–298.
- Курас С. Уголовно-правовая характеристика преступника-иудея, сосланного в Сибирь (конец XIX в.) // Власть. 2009. № 9. С. 149—151.
- Френкель Й. Пророчество и политика. Социализм, национализм и русское еврейство. М.: Наука, 2008.
- Дикур Б.Ц. Религиозно-национальный облик русского еврейства // Книга о русском еврействе от 1860-х годов до революции 1917 года. М.-Иерусалим: Лабиринт, 2002.
- Войтинский В.С., Горнштейн А.Я. Евреи в Иркутске. Иркутск, 1915.
- Савиных М.Н. Законодательная политика российского самодержавия в отношении евреев во второй половине XIX—начале ХХ в. Омск: Изд-во Омского гос. ун-та, 2004.
- Национальный архив Республики Карелия, ф. 325, оп. 1 (в тексте указаны номера архивного дела и листа).
- Государственный архив Архангельской области, ф. 1, оп. 1 (в тексте указаны номера архивного дела и листа).
- Берлинраут Л.Я., Раскин М.С. Еврейское население города Вологды. Опыт статистического обследования экономического, правового и культурного состояния еврейского населения внутренних губерний России. М., 1911.
- Государственный архив Вологодской области, ф. 130, оп. 1 (в тексте указаны номера архивного дела и листа).