АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА И СОБСТВЕННЫЕ ЛИЧНЫЕ ИМЕНА

Семенова Татьяна Николаевна
МОУ ВО «Институт права и экономики», г. Липецк
научный сотрудник, доктор филологических наук

Аннотация
В настоящей статье рассматривается языковая специфика функционирования собственных личных имен сквозь призму антропоцентрической теории, определяются факторы, обусловливающие формирование актуальных смыслов личных имен с учетом социально-психических особенностей личности говорящего, находящегося в коммуникативном взаимодействии с реципиентом.

Ключевые слова: актуальный смысл, антропоцентрическая парадигма, дихотомия «человек-среда», полуантропоним, психическая структура личности., собственное личное имя, транспонированная языковая единица


ANTHROPOCENTRIC PARADIGM AND PERSONAL NAMES

Semyonova Tatiana Nikolayevna
Institute of Law and Economics, Lipetsk
Scientific Counselor, Doctor of Philological Sciences

Abstract
The present article deals with the analysis of speech semantics of personal names, the basic notion of the analysis being the notion of anthropocentric paradigm. In the paper the main emphasis is laid on the factors determining the specific nature of the speech semantics of names, namely, socio-psychic particularities of the speaker in the process of his interaction with the recipient.

Рубрика: Лингвистика

Библиографическая ссылка на статью:
Семенова Т.Н. Антропоцентрическая парадигма и собственные личные имена // Гуманитарные научные исследования. 2016. № 3 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2016/03/14369 (дата обращения: 21.02.2024).

Как известно, лингвистические исследования последних трех десятилетий отличаются бурным развитием гуманистических идей, что дает основание говорить о становлении новой лингвистической парадигмы, в рамках которой язык рассматривается не только как средство коммуникации, данное человеку извне, а как органическая, неотъемлемая, сущностная составляющая творческой языковой личности. Широкое использование в лингвистических исследованиях принципов антропоцентризма ставит перед ученым задачу определения лингвистических параметров выражения человеческого фактора как на уровне языковых макро- и микросистем, так и на уровне языковых единиц.

Одними из первых достаточно близко к решению данной глобальной задачи подошли представители так называемой «естественной грамматики» [1] и их последователи. В основу теорий, разрабатываемых в русле этого направления, положен тезис об антропоцентрической обусловленности маркированности языковой формы и иконической мотивированности грамматического форманта. При этом в рамках настоящей статьи, целью которой является рассмотрение специфики функционирования собственных личных имен при опоре на принципы антропоцентризма, первостепенное значение имеет предложенная В. Майерталером трактовка иконического знака как такой языковой единицы, которая функционирует в качестве маркера прототипа обозначаемого, причем свойства обозначаемого находят выражение не только в семантике иконы, но также в ее морфологических и синтаксических категориях.

Не ставя перед собой задачу рассмотрения в рамках данной статьи «плюсов» и «минусов» «естественной грамматики», отметим, однако, что разработанная В. Майерталером модель грамматической системы в процессе анализа коммуникативной деятельности языковой личности оказывается достаточно конструктивной. По Майерталеру, грамматическая система имманентно трехслойна: первичный (глубинный, ядерный) слой отражает генотипические (нейробиологические) антропогенные характеристики языковой личности; ее второй слой, окружающий ядро, отражает универсальные прагматико-коммуникативные свойства, а третий, поверхностный, слой отражает ее лингвокультурные характеристики.

Как представляется, модель грамматической системы В. Майерталера может способствовать уточнению общих параметров механизма формирования актуальных смыслов языковых единиц в достаточно широком диапазоне, включая и собственные личные имена. Действительно, если исходить из того, что актуальный смысл собственного личного имени складывается из комбинации актуализованных классообразующих сем, постоянных лексикульных сем, отражающих типизированные представления говорящего об обозначаемом референте, и факультативных лексикульных сем, отражающих его меняющиеся, конситуативно связанные, представления о референте [2; 3], то аналогия между вертикальным срезом грамматической системы в трактовке В. Майерталера и актуальным смыслом собственного личного имени представляется достаточно очевидной. Уже само наличие аналогии такого рода можно рассматривать как одно из свидетельств в пользу того, что семантические и грамматические свойства полнозначной номинативной единицы, в том числе и собственного личного имени, представляют собой некоторое единое целое, которое в процессе своего функционирования не может не отражать специфику взаимодействия конкретной языковой личности с окружающей средой.

В свете изложенного выше задача изучения проявления антропогенности в функционировании языковых единиц может оказаться в целом разрешимой, если исходить из распространенной точки зрения, согласно которой антропоцентризм рассматривается как глобальная универсальная семантическая категория, имеющая свои социо-культурные и национально-культурные варианты, лингвистическое содержание которой определяется семиологическим опосредованием отношений между элементами системы «человек – среда». При этом представляется важным отметить, что использование в языковом анализе функционирующих номинативных единиц антропоцентрической парадигмы позволяет преодолеть известную односторонность «естественной грамматики»: дело в том, что в отличие от классической «естественной грамматики», современные исследования, ориентированные на антропоцентризм, антропоцентрическими считают не только нейро-биологические характеристики прототипов, но и находящие отражение в семантике языковой единицы свойства ментальности, которые обусловлены возникающими когнитивными структурами. По этой причине основополагающим критерием истинности в антропологических исследованиях должен выступать не сам идиолектный прототип как таковой, а оцениваемая в терминах информационной достаточности степень его соотнесенности с актуальной конситуацией того или иного типа, поскольку в итоге именно конситуация определяет объем и параметры развертывающегося процесса формирования первичного или вторичного иконически связанного образа обозначаемого именем референта.

С учетом рассмотренных выше антропоцентрических тенденций становится понятным тот неослабевающий интерес, который проявляют ученые к исследованию языкового механизма формирования собственным личным именем речевой семантики: действительно, собственное личное имя уже в силу своего функционального назначения служит человеку как своеобразный индивидуализирующий идентификатор, выступая в конкретных условиях ситуации и контекста информативно достаточным языковым знаком.

Изучение собственных личных имен в рамках отношения «человек-среда» показывает, что собственное личное имя является такой языковой единицей, которая четко реализует знаковый принцип хронотипного разделения мира на сферы «своего» и «чужого». Это обусловлено тем, что собственное личное имя функционирует как комплексная, оценочно-дейктическая, единица, входящая на правах составляющей в систему языковых средств, которые выступают маркерами сфер «своего» и «чужого» вследствие регулярной реализации значений в рамках категориальной оппозиции «я – здесь – сейчас – этот» / «он – там – тогда – тот».

Поскольку единство дейксиса и оценки антропоцентрично по своей сути, любое референтно связанное употребление собственного личного имени (будь его референт эксплицитен или имплицитен, первичен или вторичен) в узком или широком контексте употребления реализует богатую гамму оценочных смыслов.

Несмотря на то, что оценочные смыслы, актуализируемые собственными личными именами, относятся преимущественно к сфере субъективной модальности, отличающейся, как известно, широким спектром аксиолого-алетической вариативности [4; 5; 6; 7; 8 и др.], они могут быть выделены и классифицированы. Для решения данной задачи необходимо исходить из того, что основными координатами, регулирующими отношения между элементами системы «человек – среда», являются время и пространство. Поскольку человеку свойственно стремление к осознанию своей роли в пространственно-временном континууме, отождествление языковой личности со своим «Я», равно как и полное или частичное отчуждение от него, проявляется, соответственно, или в положительной оценке своего «Я», или в его отрицательной оценке, т.е. в осознании существования некоторого «не-Я».

В более сложных конситуациях выражение той или иной самооценки языковой личностью может обусловливаться действием дополнительного критерия – истинности/неистинности высказывания [9; 10]. В связи с этим отметим, что оценочную дифференциацию такого рода регулярно реализуют транспонированные личные местоимения, находящиеся на той или иной стадии перехода в субстантивные единицы, которые в наших исследованиях обозначаются термином «полуместоимения», или «прономеноиды» [3]. Например:

The world seemed new because she was new, real because, for the first time in her adult life, she was a whole and real self. As she took off her coat, settled her bags, and sank into a chair, she was silent. Then she said. “I’ve been here before – yet I haven’t.”.

“Who is  the I ?” Flora asked.

“The one who can feel”, Sybil replied, “I have new feelings now, real feelings. Itnot the way it used to be.” [11].

В процессе анализа речевой семантики собственно личных имен, т.е. антропонимов, соотносящихся с единичными референтами, исследователь обычно рассматривает целый ряд различных конфигураций оценочных, как  положительных, так и отрицательных, созначений. При этом роль экспликатора  положительной или отрицательной оценки (т.е. роль маркера субъективного принятия/непринятия говорящим «я» обозначаемой антропонимом языковой личности) выполняет узкий или широкий контекст, в рамках которого собственное личное имя реализует свою кумулятивную функцию, что позволяет ему одновременно указывать на все те родовые, типологические и индивидуальные характеристики, которые ассоциируются у коммуникантов с носителем имени и позволяют идентифицировать его как единственно возможный для обозначения в данной конситуации индивидуум.

Для изучения вариативной индивидуализирующей речевой семантики собственных личных имен достаточно перспективным представляется обращение и к активно разрабатываемой в настоящее время методике фреймов, которая, как показано в ряде исследований, позволяет использовать выявленные в конкретном фрейме характеристики обозначаемого как для оценочной интерпретации ситуации в целом, так и ее составляющих, поскольку во фреймовой структуре закрепляются все коммуникативно значимые выводы о ролях субъектов и факторах описываемой ситуации [12; 13; 14; 15; 16; 17; 18; 19 и др.].

Вместе с тем совершенно новые грани в анализе механизма реализации идентифицирующе-индивидуализирующей функции собственного личного имени раскрываются при условии учета в процессе языкового анализа актуальных смыслов личных имен особенностей психической структуры языковой личности. В этом плане несомненный интерес представляет модель психической жизни личности, предложенная З. Фрейдом. Как известно, модель З. Фрейда включает в себя три компонента, соответствующие трем психическим инстанциям: Оно (ид), Я (эго) и сверх-Я (супер-эго). Под Оно понимается генетически первичная иррациональная инстанция, которая охватывает все те прирожденные свойства личности, которые формируются без влияния окружающей среды. В отличие от Оно, Я – реалистично, что проявляется в создании им всех тех механизмов, которые позволяют языковой личности адаптироваться к постоянно изменяющейся языковой среде. Будучи посредником между внешней средой и организмом, Я выполняет такие функции, как самосохранение организма, запечатление в памяти опыта внешних воздействий, избегание угрожающих организму воздействий, контроль над требованиями инстинктов, исходящих от Оно. По Фрейду, в психической структуре личности сверх-Я служит источником моральных и религиозных чувств. Если Оно предопределено генетически, а Я складывается как продукт индивидуального опыта человека, то сверх-Я (супер-эго) формируется под влиянием воздействий, исходящих от других людей, и по сути представляет собой такую модель психического поведения, которая позволяет человеку отождествлять себя с отцом или прародителем, т.е. некоторой идеализированной прототипической моделью [20, 23].

Вероятно, при нахождении языковой личности в состоянии психического покоя или при ее восприятии другими как некоторой целостной стабильной субстанции указанные выше психические компоненты гармонично, в соответствии с релевантными условиями конситуации, уравновешивают друг друга. При таких условиях собственное личное имя функционирует как информативно достаточный языковой знак, выполняющий свою дифференциальную функцию – функцию индивидуализирующей идентификации единичного референта, причем эта функция реализуется на основе экспликации тех признаков обозначаемого референта, которые являются конситуативно значимыми.

Что касается степени информационной насыщенности актуализованного собственного личного имени, то она обусловливается рядом прагматических факторов, основными из которых являются интенция говорящего, наличие и характер соотнесенности пресуппозиций, имеющихся у коммуникантов, ситуативная необходимость в преимущественной «дейктической» идентификации или «характеризующей» индивидуализации носителя личного имени. Однако в любом случае монореферентные антропонимы в качестве своего дифференциального ингерентного свойства сохраняют ярко выраженную эгоцентричность.

В то же время хорошо известно, что рассогласование во взаимодействии трех психических инстанций вызывает психическую дисгармонию человека и нередко, в результате отчуждения «Я» от других психических компонентов, может служить толчком к развитию антагонистических отношений между «Я» и «сверх-Я», что, в свою очередь, может привести к расщеплению «Я» на ряд составляющих. Как показывает анализ языкового материала, наиболее наглядно этот процесс протекает (что находит выражение в языковом маркировании) в случае психической расщепленности личности (thecaseoftheso-calledmultiplepersonality). Например, в книге Флоры Шрайбер «Сибил» описывается действительная история болезни женщины (по имени «Сибил»), которая была первой зарегистрированной в мировой практике пациенткой, страдающей психическим расстройством, вызванным тем, что в структуре ее психической личности противоборствовали шестнадцать самостоятельных «Я», причем каждое из них отличалось не только своими особыми психическими свойствами, но и дифференциальными генетическими характеристиками (так, выявленные психические сущности Сибил имели разный пол, возраст, внешность, тембр голоса и т.д.). Интересно отметить, что все шестнадцать «Я» имели разные личные имена, однако только до тех пор, пока Сибил в результате многолетнего психоанализа не пришла к осознанию факта их автономной жизни и, что более важно, к принятию их как своих собственных психических проекций. Ее многочисленные «Я» воспринимались и ею самою, и работающим с ней психоаналитиком как разные личности, что в тексте произведения в языковом плане фиксировалось с помощью различных собственных личных имен, находящихся на некоторой стадии перехода в имена нарицательные, которые мы в наших исследованиях обозначаем термином «полуантропонимы» (т.е. транспонированные личные имена), поскольку данный термин одновременно подчеркивает и переходный статус полуантропонимов, и их бифункциональность, находящую выражение в одновременной реализации ими двух полярных функций – индивидуализирующей и квалифицирующей [2; 3].

С точки зрения раскрытия семантико-функциональной специфики полуантропонимов показателен фрагмент разговора Сибил с ее отцом после того, как он узнал, что она психически больна:

At this point Willard made a curious remark: “Tell me, Sybil, who are these people you talk to and think you know?”

Startled, she scrutinized the man who for so many years had lived under the same roof with the Peggys, Vicky, Marcia, Vanessa, Mary, and the others” [11].

На наш взгляд, для более полного раскрытия всех нюансов функционирования собственных личных имен эвристическая ценность трехкомпонентной модели психической структуры личности, предложенной З. Фрейдом, заключается в том, что она позволяет разграничить две принципиально разные трактовки «Я» индивидуума: толкование «Я» как константной объективно существующей в данных пространственно-временных координатах личности и толкование «Я» как постоянно изменяющегося в пространстве и времени индивидуума. Более того, данная модель открывает возможность трактовать каждое конкретное «Я» как самобытную психическую реальность, получающую своеобразную, субъективную, интерпретацию как в пространственно-временной языковой системе самого носителя данного имени, так и в пространственно-временных идиолектных системах иных «Я». Первостепенное значение имеет также то, что при этом «Я», будучи относительно устойчивой психической субстанцией (что, естественно, необходимо для ее идентификации), в то же время выступает как гносеологическая реальность, т.е. такая подсистема в системе личности, которая подчиняется своим собственным закономерностям развития и находится вследствие этого в состоянии постоянного эволюционного изменения. Следует отметить, что нарушения в такой гносеологической подсистеме, обусловленные как экстралингвистическими, так и прагматическими факторами и вызывающие аномалии в процессе общения [21; 22; 23; 24; 25 и др.], приводят к коммуникативному сбою и при функционировании антропонимов.

 Таким образом, гносеологическая значимость использования антропоцентрической парадигмы в процессе изучения функционирования собственных личных имен неизбежно находит выражение в том, что участник коммуникации посредством рационального анализа при опоре на различные виды знания пытается осознать самого себя и других людей, носителей личных имен, как индивидуумов, изменяющихся во времени и пространстве. При этом движение от непознанного к познаваемому и относительно познанному отражает динамику социально-психического развития познающей личности. Для понимания сути социально-психической обусловленности функционирования собственных личных имен есть основание признать, что ментальные схемы, отражающие динамичность сознания индивидуума, нередко находят отражение в языковом оформлении, а именно – в употреблении полуантропонимов, которые выступают как специализированные языковые средства самовыражения языковой личности, маркированные средства познания ею своего «Я» и «Я» других индивидуумов.


Библиографический список
  1. Dressler, Wolfgang U., Willi Mayerthaler, Oswald Panagl & Wolfgang U. Wurzel. Leitmotifs in Natural Morphology. Amsterdam: Benjamins, 1987.
  2. Семенова Т.Н. Антропонимическая индивидуализация: когнитивно-прагматические аспекты. Москва: Готика, 2001а.
  3. Семенова Т.Н. Семантика индивидуализации и ее отражение в тексте. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук / Москва, 2001б.
  4. Ивин А.А. Аксиология. М.: Высшая школа, 2006.
  5. Лингвистика и аксиология: этносемиометрия ценностных смыслов: коллективная монография. М.: ТЕЗАУРУС, 2011.
  6. Плунгян В.А. Введение в грамматическую семантику: грамматические значения и грамматические системы языков мира. М.: РГГУ, 2011.
  7. Ильина Е.В. Взаимодействие модальности и оценки при распредмечивании смыслов текста // Вестник Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова. Выпуск 21. Нижний Новгород: ФГБОУ ВПО «НГЛУ», 2013. С. 20-31.
  8. Тимофеева С.В. Система значений онтологической модальности // Гуманитарные научные исследования. 2015. №3 (43). С. 51-57. [Электронный ресурс].- Режим доступа: http://human/snauka.ru/2015/03/9427.
  9. Бредихин С.Н. Верифицируемость и критерии истинности высказывания // Язык. Текст. Дискурс: Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК/Под ред. проф. Г.Н. Манаенко. Выпуск 7. Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2009. С. 73-82.
  10. Некипелова И.М. Язык и речь: рост и истинность информации // Филологические науки. Вопросы теории и практики. №2 (44), 2015, часть 1. С. 146-148.
  11. Schreiber F.R. Sybil. New York: Warner Books, 1973.
  12. Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1979.
  13. Филлмор, Ч. Фреймы и семантика понимания [Текст] / Ч. Филлмор // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. Когнитивные аспекты языка. М.: Прогресс, 1988. С. 52-92.
  14. Дейк, Т. А. ван. Контекст и познание. Фреймы знаний и понимание речевых актов // Язык. Познание. Коммуникация: Сб. работ / Сост. В.В. Петрова; пер. с англ. яз. под ред. В.И. Герасимова. М.: Прогресс, 1989. С. 12-40.
  15. Тимофеева С.В. Текстовые функции инфинитивно-атрибутивного комплекса в современном английском языке. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук / Москва, 2001.
  16. Когнитивная психология / под ред. В.Н. Дружинина, Д.В. Ушакова. М.: ПЕР СЭ, 2002.
  17. Разумовский О.С. Инварианты и фреймы как объективные феномены и когнитивные конструкции // Москва: Научная цифровая библиотекаPORTALUS.RU. Дата обновления: 14 февраля 2005.- Режим доступа: http://www.portalus.ru/modules/philosophy/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1108378302&archive=0216&start_from=&ucat=&.
  18. Ермоленкина Л.И., Костяшина Е.А. Аксиологические параметры этнокультурной идентификации: опыт экспериментального исследования // Вестник Томского государственного университета. 2014. № 379. С.10-16.
  19. Костомарова Н.А. Семантический фрейм в структуре ментального лексикона человека (на примере семантического фрейма «Человек») // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. Вып. 3 (31). 2015. С. 23-33.
  20. Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. произведений / Сост., науч. ред. М.Г. Ярошевский. М.: Просвещение, 1990.
  21. Базылев В.Н. Дезоптимизация речевого взаимодействия // Эффективная коммуникация: история, теория, практика: слов.-справ. М.: КРПА Олимп, 2005. С. 566-570.
  22. Сморгонская Е.В. Психолингвистическая дифференциация и классификация речевых сбоев // Вестник Воронежского государственного университета. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2008. № 3. С. 140-142.
  23. Титова Т.Р. Культурный шок и коммуникативный сбой // Филологические науки в МГИМО: Сборник науч. трудов. № 37 (52) / Отв. ред. Г.И. Гладков. М.: МГИМО(У) МИД России, 2009. С. 70-85.
  24. Бурова С.Е. Феномен коммуникативной неудачи в рамках коммуникативно-прагматической парадигмы // Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 21 (275). Филология. Искусствоведение. Вып. 68. С. 22-26.
  25. Тимофеева С.В. Парадоксы номинализации и аномалии общения // Гуманитарные научные исследования. 2016. №1 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://human.snauka.ru / 2016 /01/1396/.


Все статьи автора «Семенова Татьяна Николаевна»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: