КИРЮШИН А.Н., АСТАШОВА А.Н. ИДЕЯ СИМУЛЯКРА В ПОНИМАНИИ ВИРТУАЛЬНОГО: ОТ ПЛАТОНА К ПОСТМОДЕРНИЗМУ

Ключевые слова: , , , , ,


КИРЮШИН А.Н., АСТАШОВА А.Н. ИДЕЯ СИМУЛЯКРА В ПОНИМАНИИ ВИРТУАЛЬНОГО: ОТ ПЛАТОНА К ПОСТМОДЕРНИЗМУ


Рубрика: Философия

Библиографическая ссылка на статью:
// Гуманитарные научные исследования. 2012. № 8 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2012/08/1593 (дата обращения: 21.02.2024).

В статье рассматривается историко-философская ретроспектива понимания феномена симулякр в ее соотношении с категорией «виртуальное».

 

Проблематика виртуальной реальности и виртуального в истории философской мысли нередко предварялась теоретическими конструкциями и концептами, которые в современных исследованиях целесообразно использовать в качестве сущностных. Концепция симулякра, зародившаяся в античности, на наш взгляд, как раз и относится к феноменам, позволяющим проиллюстрировать не только глубинные, фундаментальные аспекты виртуального, но и нарративные моменты зарождения и функционирования последнего.

Между тем, по мнению ряда исследователей [9, 15, 20] в осмыслении понятия «симулякр» или «симулякрум» (от лат. simulare – притворяться), необходимо выделить две модели ее применения: репрезентативную и нерепрезентативную.

В контексте репрезентативной модели, наиболее ярко воплощенной Платоном, симулякр следует понимать как «копию копии», «след следа», «удвоение удвоения», которое, так же как и копия, претендует на обозначение оригинала, подлинника.

По Платону, мир организован двумя уровнями самостоятельно существующих множеств – миром вещей и миром эйдосов. Каждый из вечных, неизменных самих по себе эйдосов объединяет собой множество вещей. Но и самих эйдосов множество, и чтобы обеспечить их единство, Платон вводит понятие транс­цендентного Единого, которое посредством объединяющего Блага обеспечивает един­ство множества идей. Здесь важно то, что изменчивость вещей обеспечена активностью уровня бытия более высокого порядка, а именно миром идей. Он считал, что среда содержит в себе «видимости», «подобия», «симулякры» – то есть первообразы всех земных объектов, которые, проецируясь на материю, приводят к оформлению всего, что наполняет земное пространство.

Для Платона симулякр – это копия копии, искажающая свой прототип, а так как истинность определяется им исходя из сходства или несходства с идеей вещи, то симулякры лишаются онтологического статуса и осуждаются как подделки, вымыслы и призраки. Характерно то, что пытаясь исключить из реальности искажающие ее фантазмы-симулякры, Платон первым поставил вопрос о том, что в структуре бытия присутствуют объекты, которые в конце XX века были названы виртуальными. При этом именно им был отмечен тот факт, что симуляция представляет собой бесконечный процесс, где каждый порожденный симулякр является конституирующим для серии других.

Для иллюстрации обратимся к диалогу «Софист». Придя к выводу, что творчество является либо божественным, создающим природные предметы и их отображения, либо человеческим, созидающим искусственные предметы и их отображения (человек, создавая предметы симулирует деятельность бога), Платон применительно к софистике обращает внимание на создание отображений искусственных предметов, т.е. подражание (симулируются предметы, созданные человеком). Далее, он говорит, что человеческое подражание бывает так же двух видов – творящее образы, соответствующие предметам и творящее призраки, им не соответствующие. Софист творит призраки (симулирует подражание), причем призраки он создает не при помощи специальных средств, например, маски, а создает их своим лицом, голосом, телом (симулякр обретает телесность, становится виртуальным). А так как подражание софиста основывается не на знании, а на мнении, он подражает, не зная того, чему он подражает (виртуальная реальность симулякра существует по иным законам), и, причем, даже в своем подражании софист настолько искусен, что никогда не сойдет за простеца, а будет сознательным лицемером (виртуальное бытие умело вводит в заблуждение). И в своем лицемерии он двуличен – он не преследует никаких общественных и государственных целей, он просто извращает мудрость в частных беседах, запутывая собеседника в противоречиях [15, с. 79].

Таким образом, в рамках репрезентативной концепции симулякр представляется в качестве искусственной негативной сущности, искажающей (но еще не отрицающей!) отражаемую действительность. В тоже время, проинтерпретированный подобным образом отрывок из диалога древнегреческого философа, не оставляет сомнения, что внутри репрезентативной модели обнаруживается модель нерепрезентативная, так как симулякры выходят за рамки оппозиции подлинник-копия и уже не предполагают соотношения с никакими референтами.

В постмодернистских теориях трактовка понятия «симулякр» изменяется коренным образом, что связано с кризисом теории репрезентации. В основе этой теории лежит принцип соответствия (эквивалентности) между сознанием и реальностью, между копией и оригиналом, между понятием и вещью, между знаком и референтом и т.д. [22, с. 32]

По мнению Е.А. Савельевой, наша реальность становится подобием чего-либо, выраженная через копии, знаки. Но в тоже время, мы перестаем рассматривать знак как знак, т.е. не пользуемся им как отсылкой к чему-либо иному. Он становится реальностью, точнее, мы не видим за знаком никакой реальности, кроме реальности самого знака. Иными словами, мы видим симулякр. Реальность этого симулякра маскирует не отсутствие подлинной реальности, но какой-либо реальности вообще. Симулякр при этом не означает, что мы имеем дело с заведомо ложным, искаженным миром. Последнее предполагает наличие некоего истинного (не иллюзорного) мира. Речь идет о том, что симулякры – это единственно доступная, открытая нам реальность. Другой реальности, другого мира для нас (наших чувств и нашего сознания) просто не существует. Этот мир для нас становится симулякративным, симулятивным или просто воображаемым. Пространство воображаемого – это способ конституирования, который лежит в основе того, что принято называть современной социальной действительностью. В равной степени это касается и процессов искажения действительности [29].

Симптоматично, что процессуальная сторона функционирования симулякров имплицитно содержит в себе проблему трансляции последних, что в конечном итоге инициировало в постиндустриальном обществе пристальное внимание к факторам информации и коммуникации, тем самым обеспечив необходимые и достаточные условия для теоретизации и актуализации естественно-симулятивных механизмов виртуального.

С точки зрения Ж. Делеза оппозиция оригинал-копия более не имеет смысла. Само понятие подлинности и соответствия модели и оригиналу утрачивает смысл, так как в многочисленной череде переотражений теряется любая модель. С позиций нерепрезентативного подхода к симуляции, последняя представляется имманентной реальностью, так как возможность симулякра уже изначально присутствует в структуре бытия. Делез утверждает: «Все стало симулякром. Но под симулякром мы должны иметь в виду не простую имитацию, а, скорее действие, в силу которого сама идея образца или особой позиции опровергается, отвергается. Симулякр – инстанция, включающая в себя различие двух расходящихся рядов, которыми он играет, устраняя любое подобие, что бы с этого момента нельзя было указать на существование оригинала или копии» [13, с. 33]. В отличие от Платона, для Делеза симулякр уже не просто копия копии, ослабевающее подобие, «деградирующая икона». Симулякр – это фантасмагорический образ, лишенный подобия; в противоположность иконическому образу, поместивший образ снаружи, а живущий различием. То есть по Делезу, подобие симулякра представляет лишь внешний эффект, иллюзию. На самом же деле, подлинная его сущность в расхождении, становлении, вечном изменении и различии в самом себе [15, с. 80-81].

В свою очередь Ж. Делез возродил понятие симулякра в антиплатоническом духе. Согласно Ж. Делезу, симулякр – знак, который отрицает и оригинал (вещь), и копию (изображение вещи, обладающее сходством/тождеством). Симулякр – «изображение, лишенное сходства; образ, лишенный подобия». Делез иллюстрирует эту мысль примером из Катехизиса: «Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но в результате грехопадения человек утратил подобие, сохранив, однако, образ. Мы стали симулякрами, мы утратили моральное существование, что бы вступить в существование эстетическое. Конечно, симулякр еще производит впечатление подобия, но это – общее впечатление, совершенно внешнее и производимое совершенно иными средствами, нежеле те, которые действуют в первобразце. Симулякр строится на несоответствии, на различии, он интериоризирует некое сходство» [12]. Ж. Делез поясняет, что сходство отдаленно сохраняется, но оно возникает как внешняя сторона симулякра. За основу своих построений он берет утверждение, что оппозиция «модель-копия» более не имеет смысла, так как в бесконечно большом количестве симулякров теряется любая модель.

Современность, по Ж. Делезу, определяется властью симулякра. Между тем, мыслитель разделяет симулякр и подделку. Подделка – это копия копии, которая еще лишь должна быть доведена до той точки, в которой она меняет свою природу и обращается в симулякр. Подделка и симулякр – два модуса деструкции. Подделка осуществляет разрушение ради консервации и увековечения установленного порядка репрезентаций, образцов и копий», симулякр – «ради установления творящего хаоса» [14, с. 47]. И тот и другой вид знаков используется в современной культуре, и в частности, реализуется в разных инвариантах виртуальной реальности: от реальностей в общем адекватным объективной до  фантасмагоричных или фантастических.

Делезовскую трактовку симуляции в контексте исследования виртуальной реальности дополняет концепция симулякров Ж. Бодрийара, с которым связано начало широкого употребления понятия «симулякра» в современной культуре. Так, М. Липовецкий отметил, что «с легкой руки Ж. Бодрийара концепция «симулякра» и «симуляции» стала знаменем постмодернизма» [23, с. 211].

Специфика истолкования «симулякра» Бодрийаром заключается в том, что он пытается объяснить симулякры как процесс симуляции, трактуемой им как «порождение гипперреального» при «помощи моделей реального, не имеющего собственных истоков и реальности» [18]. Под действием симуляции происходит замена реального знаками реального, а симулякр становится принципиально несоотносимым с реальностью. Он соотносится с другими симулякрами. Термином «симулякр» Ж. Бодрийар начинает оперировать в 1980 года в «Системе вещей», подразумевая, что симулякр представляет собой сконструированный привлекательный символический по своим характеристикам объект, ориентированный на удовлетворение желаний потребителя. Это ложное подобие, условный знак чего-либо, функционирующий в обществе как его заменитель [6, с. 68]. Ж. Бодрийар исходит из представления структуралистов о глубинных структурах, лежащих в основе парадигмы человеческого существования.

Мыслитель полагал, что симуляция начинается с игнорирования основного принципа репрезентации, утверждающего эквивалентность знака и реальности. По Бодрийару, симулякр никаким образом не соотносится ни с какой реальностью кроме своей собственной. Если функция знака – отображать, символа – представлять, в отношении симулякра говорить о каком-либо соответствии не имеет смысла. «Знаки» больше не обмениваются на «означаемое», они замкнуты сами на себя. Самоподдержание социальной системы продолжается как симуляция, скрывающая отсутствие «глубинной реальности», под которой Бодрийар явно подразумевает проблемную картину мира Модерна. В свете концепции кардинального изменения в «способе означивания» логичен вывод Бодрийара о том, что симуляция модернистски понимаемой социальности стала тотальной практикой в постмодернистскую эпоху [33, с. 85]. Примечательно, что теоретик постмодерна предлагает рассматривать симуляции как заключительный этап развития знака, в процессе которого он выделяет четыре стадии развития. Первая – отражение некой глубинной реальности; вторая – маскировка и извращение этой реальности; третья – маскировка отсутствия всякой глубинной реальности; четвертая – утрата всякой связи с реальностью, переход из строя видимости в строй симуляции, т.е. обращение знака в собственный симулякр [8, с. 45].

Н.Б. Маньковская характеризует бодрийаровский симулякр следующим образом: «псевдовещь, замещающая «агонизирующую реальность» постреальностью посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и воображаемым» [24, с. 60]. Согласно Бодрийару, отражение реальности сначала заменяется ее деформацией, потом – маскировкой ее отсутствия, и наконец, полной утратой какой-либо связи с реальностью. Смысл заменяется анаграммой, видимость – симулякром [24, с. 61].

В работе «Символический обмен и смерть» мыслитель предлагает схему трех уровней существования симулякров в истории, сменяющих друг друга в европейской цивилизации от Возрождения до наших ней: подделка – производство – симуляция. Симулякр первого порядка действует на основе естественного закона ценности, симулякр второго порядка – на основе рыночного закона стоимости, симулякр третьего порядка – на основе структурного закона ценности [5, с. 38-45]. Разнородные по «материалу» симулякры обнаруживают глубокие структурные и стадиальные сходства, их развитие происходит не как постепенный и неравномерный взаимопереход, а как общая структурная революция – разные сферы общества меняются, используя прежнюю форму (знак) как материал для симуляции. Под симулякром первого порядка Бодрийар подразумевает характерную для эпохи, предшествующей промышленной революции, подделку, имитацию дорогих материалов дешевыми (например, лепнина, имитирующая портьеры и т.п.). Здесь симуляция касается замены природной субстанции вещей субстанцией синтетической – следствием такого симулирования является, например, использование пластмассы или бетона как универсального материала, «воплощающего в себе в концентрированном виде семиотику мироздания» [5, с. 17]. Унификация субстанции – первый шаг к ликвидации естественного различия «вещей», придание квазиценности тому субстрату, который онтологически не соотносим с собственной идеей. Вторым шагом явилось изготовление серийных, промышленных изделий в массовом порядке в эпоху рыночного производства. Но производимые «вещи» еще служат для удовлетворения «реальных» потребностей [5, с. 45]. Однако при серийном производстве «вещь» переходит к «симулированию» уже не другой «вещи», как это имело место при «первом порядке» симулякре, а самой себя. «При серийном производстве вещи без конца становятся симулякрами друг друга, а вместе с ними и люди, которые их производят» [5, с. 122]. Таким образом, начинает утрачиваться референция вообще: если при «первом порядке» – подделке – она еще сохранилась, потеряв однако, соответствие «своей» идее, то в эпоху «промышленного воспроизводства» трансцендентная референция по вертикали «идея – вещь» меняется на имманентное, «горизонтальное» пространство соотношения «вещь – вещь», при этом люди суть вещи в ряду других вещей. Современное состояние общественных процессов Ж. Бодрийар характеризует как производство уже не материальных вещей, а символических сущностей, которые отсылают к таким же сущностям, образуя причудливую структуру автореференции (например, реклама товара, порождающая несуществующую потребность в нем) [14, с. 49].

Проблема симулякра у Ж. Бодрийара, по мнению В.И. Демченко, оказывается связанной с проблемой темпоральности, где разрыв, «отсроченность» создают возможность искажения и симуляции реальности. Так не первой стадии существования знака он отражает глубинную реальность, на второй – маскирует глубинную реальность, затем маскирует отсутствие глубинной реальности, наконец – полностью порывает с реальностью и становится симулякром, не подчиняющимся категориям истинности и ложности. Теперь обмен между знаками и реальностью прекращаются – знаки соотносятся лишь с друг другом, образуя симуляционную сферу – гиперреальность, состоящую исключительно из знаков [21, с. 73].

Ж. Бодрийар выходит за рамки семиотической проблематики и обращается к философскому – онтологическому – дискурсу, что позволяет рассматривать культуру не столько как систему знаков, опосредующих процесс коммуникации, сколько как своеобразную виртуальную систему, где подлинная социокультурная реальность подменяется симуляционной гиперреальность.

Вообще, в теории симулякров Ж. Бодрийар отстаивает позицию о смерти реального: «Принцип симуляции правит нами сегодня вместо прежнего принципа реальности, целевые установки исчезли, теперь нас порождают модели. Больше нет идеологии, остались одни симулякры» [5, с. 112]. Симулякры отныне «берут верх над историей», чем «ликвидируют нас вместе с историей». Ж. Бодрийар, указывая на тотальное проникновение симулякра в современную действительность, отталкиваясь от предметной характеристики симулякра (вещь теряет функциональные свойства), обращает внимание исследователей на формирование симулякорного сознания как порождения технотронной цивилизации и появление государств-симулякров, симулирующих собственную цивилизацию.

Интересны результаты исследований Ж. Бодрийаром феномена «симулякр» в контексте фактора коммуникации.  Сегодня же, по мнению большинства мыслителей-посмодернистов, реальность симулякров и составляет подлинную жизнь. «Симулякр – это не то, что скрывает собой истину, это истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр и есть истина» [34, с. 9] – писал Бодрийар. Симулякр означает разрыв означающего и означаемого, власть означающего, не имеющего означаемого. Но это не пустой знак, это – знак, способный самостоятельно создавать и наполнять жизнью собственное означающее. «Симулякр не просто вырожденная копия, в нем кроется позитивная сила, которая отрицает и оригинал и копию, и модель и репродукцию» [36, с. 302].

Бодрийар рассматривал симулякр с позиций коммуникации. В своей коммуникативной концепции симулякра Бодрийар пришел на волне постмарксизма, критики и одновременно радикализации «политической экономии» материального производства. В своей теории экономического обмена марксизм, утверждает Бодрийар, застыл и остановился на уровне обменов вещей и товаров, высокомерно редуцировав в качестве «надстройки» другие обмены, обмены слов и знаков. Бодрийар стремится пойти дальше, раскрыть оборотную сторону обменов вещей, выступающих не в качестве «потребления товара», а в качестве «траты». Любое потребление, выпадающее из цикла «товар/деньги/товар» является «демонстративным потребление», разрушает политическую экономию товарного обмена, разрушает «потребительскую стоимость» вещи. На автора оказала большое влияние теория обменов в первобытных обществах М. Мооса, касающаяся даров, кулы и потлача [25]. В поздних обществах потребление, несущее внеэкономические функции, социальные функции производства классов, только усиливало свое значение. Тратя деньги, покупая эстетические и другие ненужные для выживания предметы (престижная потребление, демонстративная расточительность), потребитель ориентируется не потребительную, а на символическую ценность вещи, на вещи как знак. Это различительная функция (функция социального различения) вещи, не имеющая ничего общего с удовлетворением и пользой от вещи, а позволяющая демонстрировать принадлежность к одному классу и отстраненность от другого. «Фундаментальная теорема потребления», формулируемая Бодрийаром гласит, что «потребление не имеет ничего личного с наслаждением… Что оно является принудительным социальным институтом» [1, с. 15]. Это создает особое пространство для игры предметов, референтами которого являются классовые и моральные конфликты, жесткие иерархические правила и социальные преграды. «В общем случае мы имеем дело с неким функциональным симукляром, позади которого предметы продолжают играть свою роль социальных отличительных маркеров [1, с. 38]. Это является результатом совершенно иного, символического потребления, которое даже в форме праздности, на самом деле является трудом, усилием, производством социальной дифференциации. Обмены вещей, таким образом, имеют оборотной стороной весьма специфическое измерение обмена знаков. Бодрийар переформулирует политическую экономию в рамках теории коммуникации, как «экономию симулякров». Анализ производства знаков является «революцией самой политической экономии», предметом «обобщенной политической экономии». Одновременно коммуникация теряет смысл обмена чистыми символами и знаками, становится выражением экономии общества, обмена ценностями, проявлением форм господства и власти, т.е. социально-экономической величиной.

По мнению А.В. Назарчука, Бодрийар критикует традиционную форму теории коммуникации, опирающейся на противопоставление передатчика и приемника, объединенных сообщением – формулу, выступающую идеологической матрицей и закамуфлированной моделью репрессивной политической экономии. В этой формуле коммуникация сводится к некому единству, в котором крайние термины не подлежат обмену. Такой тип общения однонаправлен, позволяя одному передавать сообщение, а другому пассивно принимать репрессирующее действие.

Таким образом, концепция коммуникативной, или, по Бодрийару, симулятивной реальности выходит далеко за пределы критики масс-медиа. Реальность симулякров образует «вторую природу», жизненной пространство современного общества. По существу это лишь переформулировка тезиса Н. Лумана «общество есть коммуникация». Мир сообщений, символических обменов образует свое собственное пространство которому не требуется связь с реальностью. Этот разрыв с реальностью устрашает. Но он дает ощущение свободы. Еще более ужасна эпоха «политической экономии», где связь с реальностью придает коду и симулякрам репрессивный характер. Идеал Бодрийара не в полном совпадении коммуникативной реальности и бытия, а в полном осуществлении коммуникативной свободы, в воплощении амбивалентности, а по сути – многоязычии [26, с. 212-213].

По мнению постмодернистов, стратегия подмены, имитации, симуляции является главной осью современного общества. Человеческая жизнедеятельность почти не представляет реальному возможностей для проявления, а большая часть наших социальных занятий и обязанностей описывается категорией гиперреального. Последнее, состоит из призраков реальности, которые называются симулякрами [29, с. 378].

Другой мыслитель постмодерна Ж. Деррида так же подвергает деконструкции репрезентативную модель симулякра. Мыслитель доказывает, что «реальность обретает онтологический статус благодаря возможности структурно необходимого повторения, удвоения», смещающего «метафизическую оппозицию оригинала и копии и копии копии в совершенно другую область» [19, с. 459]. Как раз такое смещение производит деконструктивный знак – симулякр. Симулякр позволяет открывать все новые и новые пространства в сфере познания. Идущий по избранным следам способен представить и непредставляемое.

Наряду с этим, Н.И. Григорьева полагает, что в контексте нерепрезентативной модели, как образ, оторванный от действительности, симулякры являются неотъемлемой стороной коммуникативной среды современного социума, наряду с другими образами, создаваемыми многочисленными информационно-коммуникативными технологиями конца XX-начала XXI века, в том числе и виртуальной реальности, и образуют весьма эффективную мотивационную область ценностного сознания человека постиндустриальной эпохи [9, с. 20].

Таким образом, что отмеченные выше авторы в ряде своих работ [3, 10, 11, 12, 13, 31, 33, 34, 35, 35] рассматривают виртуальную реальность как законченное воплощение стиля и настроений постмодерна. Действительно, децентрация, подозрительное отношение к рацио­нальному дискурсу, тяга к непосредственному опыту, игровое начало, отказ от претензий на единое, точное, объективное описание мира, ощущение куль­турной усталости, насыщенности, бесполезности и невозможности производ­ства новых культурных смыслов – все те признаки, которые приписывают со­стоянию постмодерна, – каким-то образом проявляются и в виртуальной реальности.

В таком случае вполне логичным выглядит общепризнанное в среде постмодернистов утверждение виртуальной реальности как организованного пространства симулякров, которые в отличии от знаков-копий фиксируют не только сходство, а (вплоть до фантастического) различие с константной реальностью.

Основываясь на теориях Делеза и Ж. Бодрийара В.А. Емелин считает, что симулякр можно определить как знак, обретающий свое собственное бытие, творящий свою реальность, и, собственно говоря, переставший быть знаком по сути. Симулякр есть тело, но тело вирутальное. То есть он так же реален как реально любое тело, являющееся референтом, только реален он виртуально. Именно поэтому симулякр не есть знак, но он сам может быть референтом по отношению к представляющему его знаку-симулякру следующего порядка. Симулякр начинается там, где заканчивается подобие. Там же и начинается виртуальная реальность, которая есть не что иное, как пространство симулякров. Пример – тамагоччи, виртуальная игрушка. Высшая степень близости между людьми – любовь. Дружеские отношения – это некое подобие любви. Привязанность человека к домашнему животному – замещение дружбы с человеком. Животное заменяет виртуальный зверек – пластмассовая коробочка с маленьким экраном и несколькими кнопками, легко умещающаяся в кармане. Мы можем сказать, что друг подобен любимому (любимой), можем сказать, что собака подобна другу, но говорить о том, что примитивная электронная игрушка подобна собаке – живому существу, объекту дружбы и любви, уже не представляется возможным. Тем не менее, виртуальный зверек реален, он инициирует заботу по отношению к себе, вызывает привязанность, отодвигает чувство одиночества. Итак, там где обрывается цепочка подобия, знак становится симулякром, той самой копией копии, лишенной подобия и живущей различием, о которой писал Делез. И симулякр обретает свое виртуальное бытие, по отношению к которому наша реальность будет конституирующей, порождающей. Но в своей реальности, которую мы воспринимаем как виртуальную, она становится референтом, образцом [15, с. 82-83].

На основе такого понимания полагается, что в противоположность актуальной действительности, выражающей целостность, стабильность и завершенность, виртуальная реальность является источником различия и многообразия, воплощением возможности творческой, генерирующей деятельности. Потребность в создании идеальной, виртуальной среды всегда была присуща человеку и обществу и даже находила воплощение в тех или иных формах (театр, миф и т.п.), но только с развитием информационной и электронной техники и утверждением сопутствующего этим процессам мировоззрения, человек наиболее близко подошел к ее воплощению, тем самым, сделав виртуальность вполне реальной.

В итоге, опираясь на воззрения ряда представителей постмодерна (Делез, Бодрийар, Деррида), нельзя не заметить, что в эпоху постмодернизма человек начинает воспринимать окружающий мир через призму симуляции, веря в её условность, управляемость и держа в голове мысль о возможном выходе из нее. Новейшие компьютерные и сетевые технологии уже позволяют вести речь о создании особого виртуального мира – киберпространства, в котором реализуется путем симуляции эффект полного присутствия с помощью сочетания графической динамики с возможностью непосредственного воздействия на события. Тем не менее, феномен виртуальной реальности занимает уже довольно значительное социокультурное пространство в информационном обществе, и выходит за рамки чисто информационных технологий, проникая в сферы межличностных отношений, искусства, политики и т.д., что, в свою очередь подтверждает, что симуляция и симулякры являются неотъемлемыми характеристиками постмодерного мира [16, с. 24-25].

Современное общество – общество симуляции или спектакля; связано же это с тем, что устранена всякая соотнесенность с действительностью – общество удовлетворяется искусственными системами знаков, заменой реального – знаниями реального. Несмотря на существование достаточного количества теорий, содержащих критику современного общества по схожим позициям, никто не пошел так далеко, как Бодрийяр, который довел свои идеи «о симулякрах» до логического завершения. Симулятивная природа современного общества разрушает социум изнутри, точнее, трансформирует, изменяет до неузнаваемости привычные нам социальные связи и отношения.

Сегодня исчезла грань между реальностью и симуляцией. Мир и вместе с ним человек – постепенно лишаются принципа реальности, которая больше не переживается, а лишь симулируется. И мы имеем дело уже не столько с вещами и их однозначными функциями, сколько с настоящими функциональными симулякрами. Усиливается отчуждение человека. Вещи заменяют конкретные межличностные и социальные отношения. Так, вещь перестает быть просто способом решения определенной практической проблемы, она вполне способна разрешить и некий психологический, более того, социальный конфликт. В ситуации, когда для каждой проблемы есть своя вещь, она даже не столько разрешает эти конфликты, сколько подменяет их иллюзией благополучного разрешения. Механическое решение выступает на место социального решения или биологической адаптации. В этом смысле «машина отнюдь не является знаком могущества социального строя, но знаменует нередко его бессилие и паралич» [6, с. 106]. То есть, «машинное» общество ломает традиционную систему понимания вещей, теряет идентичность, индивидуальность [29, с. 279].

По мнению Н.Ю. Кликушиной, с точки зрения постмодернизма, «воспроизводственный» социальный порядок – унификация, подражание, «триумф знаковой культуры» – приводит к стиранию граней между реальностью и мнимостью. В результате мир потерял свойственную ему рациональность и расплылся в некий текстуальный коллаж, содержание которого подвергается интерпретации и переинтерпретации. Реальность постепенно растворилась, прикрытая «симулякрами». «Постмодернистская культура довольствуется миром симулякров, следов, означающих и принимает их такими, какие они есть, не пытаясь добраться до означаемых. Все воспринимается как цитата, как условность, за которой нельзя отыскать никаких истоков, начал, происхождения» [32, с. 220]. Реалистичность теперь является более весомой характеристикой для культуры, чем реальность.

Соответствующие трансформации происходят и с трактовкой образа мира, который уже не конституируется, хотя бы и субъективно, в виде функции сознания от реальности. Он мнится с помощью целого арсенала мультимедийных, аудиовизуальных средств, а в конечном итоге знаков. Мир уже не только не предстает перед индивидом, в какой бы то ни было объективности, – его образ утерял в глазах постмодернистов саму связь с реальностью. «Событие, произведенное средствами информации… становятся виртуальными. Повсеместно виртуальность (медиатическое гиперпространство с его множественным интерфейсом) уничтожает то, что мы могли бы назвать, если это все еще имеет какое-то значение, реальным движением истории» [4].

На эмпирическом уровне, по мнению Е.Е. Таратута, постструктуралистский взгляд означает, что виртуальная реальность чаще всего рассматривается как продукт средств информации и коммуникации, как их порождение, хотя и обладающее своими принципиальными, отличными от них характеристиками, – несмотря на то, что она расширяется по своему значению и масштабам далеко за пределы этих средств. При этом утверждается, что электронные средства коммуникации конструируют субъект особым образом, – то есть, утверждают его децентрализованность. При этом имеется в виду постструктуралистский тезис о разрушении бинарных категориальных оппозиций в современной культуре и, в частности, теория Ж. Деррида о преодолении в современной культуре принципа децентрации как одного из основополагающих принципов западноевропейского мышления и философской мысли [33, с. 55-56].

Говоря словами Д.В. Иванова «превращение в последнее десятилетие XX века социальной реальности в эфимерную, нестабильную, описываемую постмодернистским принципом anything goes, явно коррелирует с возрастанием роли в жизни людей различного рода симулякров – образов реальности, замещающих саму реальность. В результате общество приобретает черты, описание которых приводит нас к использованию понятия «виртуальная реальность». Применительно к обществу виртуализация предстает не как единый процесс, а скорее как серия разнородных, но направленных сходным образом тенденций в различных сферах жизнедеятельности. Направленность эта обнаруживается как контраст между прежней «реальностью» социальных институтов и нынешней «виртуальностью» симуляций модернистских институционализированных практик в основных институциональных сферах – экономике, политике, науке, искусстве, семье» [17, с. 159]

В рамках аналогичных рассуждений высказывается и Г.С. Пшегусова, полагающая превращение в последнее десятилетие XX века социальной реальности в эфимерную, нестабильную, описываемую постмодернистским принципом anything goes, как раз и объясняется историчностью. В эпоху постмодерна  сущность человека отчуждается уже не в социальную, а виртуальную реальность. Речь в данном случае идет не только о так называемых киберпанках – людях, смыслом жизни которых стало погружение в миры компьютерных симуляций и «бродяжничество» по сети Интернет, хотя киберпространство – базовая для предполагаемой концепции метафора. В виртуальной реальности любого рода человек имеет дело не с вещью (располагаемым), а с симуляцией (изображаемым) [28, с. 252].

Вместе с этим, при осмыслении содержания понятия «симулякра» мы присоединяемся к мнению И.И. Булычева, полагающего, что в силу целого ряда причин это понятие приобрело во многом негативное содержание, что не в последнюю очередь обусловлено теми коннотациями, которые он получил в постструктуралистской и постмодернистской философии. Так, Ж. Делёз выдвинувший задачу «низвержения платонизма», имел в виду, в первую очередь, проблему установления адекватных различий между самой вещью и ее образами, между оригиналом и копией, моделью и симулякром. Применяя весьма субъективистский метод, Делёз стремится предельно отделить друг от друга подлинные копии реальности от симулякров. Приводимые им доводы порой не лишены оригинальности и изобретательности, однако позиция мыслителя все-таки выглядит шаткой. В качестве «доказательства» Делёз и самого человека именует симулякром [10, с. 229, 334]. Ж. Бодрийяр также полагает, что симулякр не соотносится ни с какой реальностью, кроме своей собственной. Таким образом, симулякр рассматривается ими в качестве исключительно искусственной негативной сущности и выходит за границы оппозиции подлинник – копия.

Сформировавшееся к началу XXI века техногенное общество, в котором центральную роль играют сложные технологии, изобретенные и применяемые человеком, опосредуют изменения материальной природы, создают мир символов, знаков, моделей и образов (техносфера, инфосфера, виртуальная реальность и т. д.). Вообще, симулякры и симуляция, несут с собой не отсутствие реальности, а как раз наоборот – ее избыток, предельную, качественно новую полноту. Процесс симуляции начинается с искусственного, техногенного характера человеческого начала в мире. Рассматривая такой процесс с конструктивной точки зрения, следует учитывать творческий потенциал, содержащийся в его основе. Творческая деятельность и искусство в нем постоянно выходят на новый уровень развития, тем самым, определяя тенденции развития культуры. Концепция симуляции раскрывает новое измерение социокультурной реальности [29].

В действительности виртуальное не есть нечто исключительно субъективное (мнимое, воображаемое, несуществующее). Мало того, виртуальная реальность в отличие от всех других психических производных типа воображения характеризуется тем, что человек воспринимает и переживает ее не как порождение своего собственного ума, а как объективную реальность [27, с. 14]. В целом же здесь отсутствует четкое разделение объективного и субъективного и различные содержания перетекают друг в друга, становясь неразличимыми. Невозможно, далее, согласиться с тем, что какие-то исторические или современные явления и процессы (первобытное общество, виртуальная реальность и т.д.) могут существовать вне диалектического процесса [2, с. 3, 20, 226]. В подобных представлениях о специфике виртуальности и симулякра отчетливо просматривается тенденция абсолютизации субъективной стороны и недооценка другой стороны – объективной, которая как бы остается за скобками постмодернистских и постструктуралистских концептов.

В определенной мере негативной окраске способствует языковая проблема, которая связана с употреблением в качестве прилагательного от существительных «симуляция» и «симулякр» одного и того же слова «симулятивный» («симульный»). Между тем помимо гносеологических существуют также аксиологические (социальные) причины: новые технологии, включая виртуальные, в обществе отчуждения не могут не быть также отчужденными, т.е. во многом социально негативными. Виртуальная реальность, как и любая иная, сама по себе не является чем-то сугубо отрицательным. Ее оценочный статус зависит от тех целей, в которых она используется [7, с. 103].

Таким образом, осмысление репрезентативной и нерепрезентативной моделей симулякров философии Платона и постмодерна позволяет выявить генетические и теоретико-методологические основы концептуализации виртуального. Возможные вариации процесса трансляции оригинала объективной реальности в ее виртуальную оппозицию закодированы в сложившихся моделях существования и функционирования концепта симулякра. В противоположность актуально существующей объективной действительности, выражающей целостность, стабильность и завершенность, виртуальная реальность может демонстрировать две степени представления организованного пространства симулякров, из которых она состоит: пусть и с искажениями, но напоминающими подлинник (репрезентативная модель) или отрицающими последний и функционирующими по своим законам (нерепрезентативная модель).

Между тем, теоретической значимостью для наших дальнейших рассуждений обладают обе модели симулякра, поскольку позволяют выявить неограниченную пластичность виртуальной реальности (по отношению к объективной и виртуальным реальностям более высокого порядка), являющуюся ее неотъемлемым свойством, и служащую основой для многообразия искусственных (технических, эстетических) и естественных проявлений.

 

Список литературы

 

1. Бодрийар Ж. К критике политической экономике знака. М. , 2007.  С.15.

2. Бодрийар Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. 278 с.

3. Бодрийар Ж. Система вещей. М., 1999. С.68.

4. Бодрийяр Ж. В тени тысячелетия, или Приостановка года 2000 // http://anthropology.ru/ru/texts/baudrill. html

5. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.,2000. С.3, 20, 268, 360.

6. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. 245 с.

7. Булычев И.И. Симулякр как специфическая черта виртуальности // Вестник РФО. 2010. Выпуск 3. С.100-103.

8. Гараджа А.В. Бодрийар // Современная западная философия. М., 1991. С.45.

9. Григорьева Н.И. Имиджи и симулякры в социально-коммуникативной среде современной цивилизации: автореф…канд.филос.наук. Нижний Новгород, 2010. 18 с.

10. Делез Ж. Логика смысла. М., 1995. С.229, 334.

11. Делез Ж. Платон и симулякр // Интенциональность и текстуальность. Философская мысль Франции 20 века. Томск, 1998.

12. Делез Ж. Платон и симулякр // Новое литературное обозрение.  1993. №5. // http://www.nlo.magazine.ru

13. Делез Ж. Различие и повторение. СПб., 1998. С.93.

14. Демченко В.И. Метафора и симулякр как средства конструирования культурной реальности современного общества: дисс…канд.филос.наук. Ставрополь, 2009. 156 с.

15. Емелин В.А. Информационные технологии в контексте постмодернистской философии: дисс…канд.филос.наук. Москва, 1999.  186 с.

16. Емелин В.А. Информационные технологии в контексте постмодернистской философии: автореф…канд.фил.наук. М. 1999. 25 с.

17. Иванов Д.В. Императив виртуализации. Современные теории общественных изменений. СПб., 2002. С.159.

18. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М., 2001. С.257.

19. Керимов Т.Х. Симулакрум // Современный философский словарь.  М., 1996. С.459.

20. Ким И.В. Социальные симулякры и их исторические типы: автореф…канд. филос.наук. Екатеринбург, 2008. 32 с.

21. Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М., 2008. С.73.

22. Курмелева Е.М., Мещерякова Л.Ю. Симулякр и общество в современной социальной теории // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Социология. 2006. № 2. С.32.

23. Липовецкий М. Голубое сало поколения или два мифа об одном кризисе // Знамя. 1999. №11. С.211.

24. Маньковская Н.Б. Эстетика посмодернизма. СПб, 2000.

25. Мосс М. Общество, обмен, личность. М., 2007.

26. Назарчук А.В. Теория коммуникации в современной философии.  М., 2009. С.212-213.

27. Носов Н.А. Виртуальный человек. М., 1997.

28. Пшегусова Г.С.  Социальная коммуникация: сущность, типология, способы организации коммуникативного пространства: дисс…докт.филос.наук. Ростов-на-Дону, 2003. С.252.

29. Савельева Е.А. Симулякр как новое социокультурное понятие в теории Жана Бодрийяра // Материалы. IV Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Научный потенциал студенчества в XXI веке» Том второй. Общественные науки.  Ставрополь, 2010. С.378-379.

30. Таратута Е.Е. Философия виртуальной реальности. СПб., 2007.

31. Эко У. От интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст // Интернет. М., 1998. №6-7.

32. Эпштейн М. Информационный взрыв и травма постмодернизма // Звезда. 1999. №11. С.220.

33. Baudrillard J. Simulacra and Simulation. University of Michigan Press, 1994.

34. Baudrillard J. Simulacres at simulation. Galilee, 1981.

35. Deleuze G. & Guattari F. A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1987.

36. Deleuze G. Logigue du sens. Minuit, 1969.



Все статьи автора «Кирюшин Алексей»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: