СОФИСТЫ — АНТИЧНЫЕ ГУМАНИСТЫ И РЕЛЯТИВИСТЫ ИЛИ АНТРОПОЛОГИ И ПАРАДОКСОЛОГИ

Кучковский Павел Валерьевич
Омский государственный педагогический университет
аспирант кафедры философии

Аннотация
В данном исследовании мы хотим определить статус софистов в истории философии. Также нас интересует конкретизация той роли, которую они сыграли в античной культуре. Нам видится важным в статье подчеркивание того факта, что софисты являлись именно учителями мудрости. Мы изучаем во всех возможных подробностях особенности софистического просвещения. Принципиально обозначаем принадлежность софистов к классу интеллигенции как их специфическую и определяющую черту. Также проводим сопоставление их преподавательской деятельности с современной. Интересным образом рассматриваем три новых позиции в трактовке самого явления софистики. Кроме того, мы показываем что софисты были первыми антропологами и сделали решительный поворот философии в сторону исследования человека. Здесь отдаем честь их смелости в том, что они были настоящими парадоксологами и значительно повлияли на традиционные понятия общества, в котором жили. И сравниваем вариации древней оппозиции философ и софист.

Ключевые слова: античная культура, антропологи, гуманизм, истина, образование, парадоксологи, парадоксы, просвещение, релятивизм, софисты


THE SOPHISTS — THE ANCIENT HUMANISTS AND RELATIVISTS OR ANTHROPOLOGISTS AND PARADOKSOLOGISTS

Kuchkovsky Pavel Valerеvich
Omsk state pedagogical university
postgraduate student department of philosophy

Abstract
In this study we want to determine the status of the Sophists in the history of philosophy. We are also interested in the specification of the role that they played in ancient culture. We are seen as important in the article underscores the fact that the sophists were just teachers of wisdom. We are studying all the possible details of particular sophistic education. Basically we denote the sophists of the class of intellectuals and their specific defining trait. Also, a comparison of their teaching to modern. An interesting way considering three new positions in the interpretation of the phenomenon of sophistry. In addition, we show that the sophists were the first anthropologists and made a decisive turn towards the philosophy of human studies. There salute their courage in the fact that they were real paradoksologists and greatly influenced the traditional notions of the society in which they lived. And compare the variation of the ancient philosopher and sophist opposition.

Keywords: ancient culture, anthropologists, education, enlightenment, humanism, paradoksologists, paradoxes, relativism, sophists, truth


Рубрика: Философия

Библиографическая ссылка на статью:
Кучковский П.В. Софисты — античные гуманисты и релятивисты или антропологи и парадоксологи // Гуманитарные научные исследования. 2016. № 2 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2016/02/14270 (дата обращения: 05.03.2024).

Особой актуальностью в наше время пользуются исследования связанные с философией языка. Мы полагаем, что как раз софисты и были первыми, кто стал заниматься этой важной и интересной темой. В связи с этой нашей догадкой видится необходимым проведение анализа и синтеза их просветительской  деятельности охватывающей проблемы действительности и мышления.

Сначала нам необходимо для себя и других четко понять и определить: что же означало слово «софист»? Прекрасный ответ на этот вопрос  дает М. А. Дынник: “Само выражение «софист» — «софистес» — значит мудрец, и в Греции выражения «софос» — мудрый и «софистес» — мудрец употреблялись одно вместо другого. Вот почему нужно подойти исторически к самому выражению «софист»: представителей этого направления  первоначально называли софистами, имея в виду именно это значение слова. Они были известны как учителя мудрости, и в этом смысле их называли софистами” [1, с. 160]. Результат на удивление прост: «софист» означало «учитель мудрости».

Теперь кратко посмотрим причины способствовавшие появлению наших героев. Пьер Адо описывает Афины  времен софистов в качестве центра просветительской активности: “Люди пытливого ума, ученые и учители, отовсюду стекаются в этот город, принося с собой почти неизвестные афинянам прежде способы мышления, которые те далеко не всегда охотно приемлют” [2, с. 27]. И добавляет: “Знаменитые «софисты» V века тоже зачастую люди пришлые” [2, с. 27-28]. Авторы справочного пособия по философии объясняют это так: “Базу софистического мышления составляют общее расширение сферы познанного (например, добытого в общении с другими народами) и плюрализм уже сложившихся философских учений” [3, с. 35]. Эдуард Целлер: “Чем выше и быстрее росло общее образование во всей Элладе и прежде всего в Афинах — средоточии ее духовной и политической жизни, тем сильнее чувствовали те, которые хотели выделиться, потребность в специальной подготовке к политической деятельности. И тем ценнее и неизбежнее должно было казаться преподавание, с помощью которого можно было стать оратором и народным вождем. Навстречу этой потребности явились люди, которых их современники называли мудрецами или софистами (sofoi, sofistai) и которые сами объявили себя таковыми” [4, с. 85-86]. Карл Форлендер в своей «Общедоступной истории философии» писал о софистах и о царившей в их время атмосфере так: “Кто хотел при этом демократическом государственном строе достигнуть власти и влияния, тому надлежало быть подкованным на все ноги, а, главным образом, овладеть искусством речи. СЛОВОМ убеждения и увещания можно было добиться успеха в народном собрании, в совете, перед народным судьей. Этой потребности навстречу пошли СОФИСТЫ” [5, с. 31]. Далее Д. В. Джохадзе указывает на новое по сравнению с предшествующими мыслителями в их философской деятельности: “Однако у софистов вопрос уже стоит не просто об истине, а о формальных способностях человеческого мышления, о его возможностях в деле познания истины и о критериях последней” [6, с. 71]. И как отмечает Б. С. Чернышев: “Самый факт их существования производил впечатление скандала” [7, с. 36]. Получается, что вся Эллада сама ожидала их выхода на историческую сцену! Другими словами, софисты оказались в нужное время в нужном месте, да еще и с нужными способностями! Любопытно для нас, что они явились именно выразителями нового парадоксального или софистического типа мышления. Можно сказать, что эти блестящие учителя мудрости облекли в словесную форму то мыслимое содержание, которое и так уже носилось в воздухе. Также характерно, что их привело в город Богини Истины искаженно воспринятое современниками жгучее желание послужить ЕЙ путем подчинения мысли слову и делу. Софистов интересовала уже не чистая мысль сама по себе, а те возможности воздействия на людей которые дает искусное слово, направленное на достойное дело. Именно преподавание давало им возможность осуществить это. В итоге софисты в корне изменили само понимание истины, существовавшее до них в сторону его усложнения, и поставили вопрос о ее возможности и критериях. Их появление было востребованным, но шокирующим в силу парадоксальности.

Сравним три понимания софистики, высказанные французскими авторами. Андре Конт-Спонвиль в своем «Философском словаре» дает следующее определение: “СОФИСТИКА (SOPHISTIQUE). Образ мышления, отталкивающийся не от истины, а от чего-нибудь другого, либо пытающийся свести истину к чему-либо помимо самой истины. Софистика означает попытку рассматривать истину как одну из многих ценностей, в силу этого зависимую от точки зрения, оценочного суждения либо чьего-либо желания. Слово «софистика» в этом значении принадлежит техническому лексикону и не носит уничижительного оттенка” [8, с. 572-573]. Постмодернистский вариант. Софистка — это техника обоснования правильного, т. е. моего взгляда. Истины в классическом смысле теперь нет, и мнения полностью совпадают с истинами.

Пьер Адо в своей знаменитой работе «Что такое античная философия?» пишет о софистах так: “Духовное движение, которое они представляют, — это одновременно и продолжение традиции, и разрыв с прошлым. Продолжение традиции в той мере, в какой метод аргументации Парменида, Зенона из Элей или Мелисса обнаруживается в софистических парадоксах; продолжение традиции постольку, поскольку софисты стремятся свести воедино все научное, или историческое, знание, накопленное предшествующими мыслителями” [2, с. 28]. Выходит, что софисты одновременно хранители и разрушители наследия. Это само по себе парадокс!

Самое странное определение софистике, пожалуй, дает Барбара Кассен: “Софистика — это то движение мысли, которое на рассветном небосклоне досократовской философии соблазнило и повергло в смущение всю Грецию” [9, с. 5]. Там же: “О нем принято говорить во все более положительных тонах как о релятивистском, прогрессистском, гуманистическом. Красивый антик для знатоков — еще один греко-побочный кусочек, который тем легче включить в традицию, удобную нам” [9, с. 6]. В итоге, предлагает свой подход: “Необходимо взглянуть на софистику как на уклонение от метафизики и заданную со времени досократиков альтернативу классическому направлению в философии” [9, с. 9]. “Оказывается, можно было быть досократиком и думать по-иному” [9, с. 10].Получается, что софистика — свое иное для метафизики.

Таким образом, мы обнаруживаем здесь три различных позиции:  (1) софистика — техника обоснования мнения (2) софистика — антиномистика в просвещении (3) софистика  — эвристика инвариантная к самой философии

Мы же свою точку зрения раскроем в конце статьи, а пока лишь отметим, что все эти подходы указывают на ее противоречивость (парадоксальность).

Начнем с самого простого — просветительского понимания софистики.

Эдуард  Целлер описывает предпосылки появления релятивизма наших философов следующим образом: “Чем больше расширялся кругозор греческого народа, чем больше греки знакомились с чужими странами и с собственным прошлым, с многообразием и изменчивостью законов, государственных устройств, нравов и религий, тем труднее было уклониться от вопроса, что же есть устойчивого в этом изменении, и почему только то, что существует в данное время и в родной стране, должно считаться правомерным. Так называемые софисты являются, таким образом, выдающимися глашатаями и посредниками греческого просвещения V века и разделяют все преимущества и слабости этого положения” [4, с. 87]. Подчеркивается его противоречивость.

Это удивительным образом перекликается и дополняется тем, что сообщает нам о софистах С. Н. Трубецкой: “Первоначально софистом называли всякого человека, посвящающего себя умственное деятельности, или искусного в какой-либо премудрости и учености. Теперь в связи с развивающейся потребностью в общем образовании является новая, особая профессия наемных преподавателей мудрости. Теперь понадобились профессора — преподаватели языка и словесности, философии и риторики, популяризаторы научных знаний, которые делаются проповедниками философского просвещения” [10, с. 237]. И делает вывод, что на всем культурном развитии тогдашней Эллады сказывается “влияние руководящих идей рассудочного просвещения” [10, с. 240]. Прогресс!

А. Ф. Лосев также прекрасно пишет об этом: “О софистах можно сказать даже больше. Они весьма близки сердцу западноевропейских просветителей различного толка, потому что сама греческая софистика, несомненно, есть греческое Просвещение. Если вся досократовская философия есть греческое Возрождение (понимая древнюю мифологию, как греческую архаику и средневековье) с переходом в антитезу рационализма и эмпиризма (в переводе на греческий стиль — это антитеза элеатства и гераклитизма), то софисты — это как раз типичнейшие просветители, то есть скептики, рационалисты, индивидуалисты и анархисты” [11, c. 11]. Здесь просвещение понимается весьма расширительно!

М. А. Дынник в своей монографии «Очерк истории философии классической Греции» дает в целом положительную оценку деятельности софистов качестве просветителей. Посмотрим: “Софисты являются ярчайшими представителями того культурного движения V в. до н. э., которое условно можно назвать древнегреческим «просвещением». Они выступают критически против старых взглядов, старой идеологии, причем особое внимание они обращают не столько на то или иное понимание природы, сколько на понимание общественных отношений” [1, с. 160]. Здесь у него понятие греческие «просветители» практически равнозначно понятию французские «энциклопедисты», не так ли? На наш взгляд такое сопоставление правомерно.

Присмотримся повнимательнее. Вернемся к характеристике софистов: “Они выступали как учителя красноречия, как античные «энциклопедисты» и «просветители». Демократические софисты распространяли новые взгляды особенно в области общественных отношений. Они выдвигают положение о возникновении культуры на основе удовлетворения потребностей; они говорят, что необходимо всю сумму знаний, которые получены в результате культурного развития, распространить в широких массах; они выдвигают мысль, что все люди — сограждане; говорят об условности, историчности социальных отношений, об историчности и условности законов. Более того, у софистов мы встречаем попытку обосновать учение, которое можно назвать античной формой общественного договора. Закону придается человеческий смысл” [1, с. 163]. Еще Б. С. Чернышев интересно характеризует эру софистов: “Мы можем смело ее назвать эпохой греческого просвещения” [7, с. 49]. Также он определяет характерные черты греческого просвещения: (1) рационализм (2) индивидуализм (3) прагматизм (4) релятивизм (5) гуманизм Так мы получаем внушающий уважение образ софистического просвещения! Обратим внимание читателя на поразительную схожесть реконструируемых в этих цитатах установок софистов, с одной стороны, и представителей постмодернистско-деконструктивистско-постструктуралистского направления, с другой, но это — предмет особого исследования, выходящий за рамки статьи.

Далее, по словам С. Н. Трубецкого: “Прежде всего, нужно отметить, что софисты — это новая социальная прослойка, которая выявилась в рабовладельческой Греции V веке до н. э. Софистов можно назвать условно «античной интеллигенцией», причем их целью было распространение и пропаганда передовых философских учений: в этом смысле софисты — «учителя мудрости»” [10, с. 161]. Эти фразы очень напоминают монографию Б. С. Чернышева «Софисты». Можно даже сравнить. Итак: “Вместе с софистикой выдвигается на сцену мировой истории новая социальная группа. Впервые в ясной и отчетливой форме нарождается интеллигенция. Под интеллигенцией мы понимаем особый общественный слой, живущий доходом от умственного труда” [7, с. 32]. И к ним примыкает Г. В. Ф. Гегель: “Имея своей целью это образование и распространяя его, софисты составляли как бы особое сословие” [12, с. 9-10]. Он не использует понятие «интеллигенция»  т. к. в то время еще не придумали использовать его применительно к  людям. В целом все сходится!

Теперь обратимся к более подробной характеристике специфики того всеобщего или народного образования, которое предлагали греческие софисты.

Начнем с Г. В. Ф. Гегеля. По его мнению, в качестве представителей образования античные «учителя мудрости» сильно отличались от современных преподавателей и ученых. Читаем: “Софисты представляют собой прямую противоположность нашим ученым, которые стремятся лишь к знаниям и исследуют то, что есть и было. Наши ученые профессора постольку куда невиннее софистов, однако, за эту невинность философия не даст ни гроша” [12, с. 8]. С. Н. Трубецкой продолжает про софистов, что это были “новые профессора, сделавшие себе ремесло из мудрости” [10, с. 238]. Это пересекается с тем, что писал Б. С. Чернышев: “Софист похож и не похож на современного профессора” [7, с. 32]. Карл Форлендер сообщает нам: “Слово «софист» означало первоначально — учитель в какой-нибудь области искусства, особенно в знании, приблизительно тоже, что означает современное слово «ученый»” [5, с. 31]. Читаем у Бертрана Рассела: “Слово «софист» не имело вначале отрицательного значения. По смыслу оно было равнозначно слову «преподаватель»” [13, c. 104]. Выходит, что софисты в древнегреческой системе образования занимали то место, которое сегодня принадлежит преподавателям  «высшей школы». Однако понятно, что условия были иными.

Попробуем все-таки выяснить, в чем же заключалось это самое различие.

Зададимся таким вопросом: Почему же их образование было платным? Карл Форлендер излагает так: “В этот период «софистами» называли преимущественно тех людей, которые за определенную плату произносили речи в общественных местах и для частных лиц (граждане Греции очень любили слушать речи)” [5, с. 31-32]. Пьер Адо: “Они предлагают, за соответствующее вознаграждение, различные учебные курсы” [2, с. 29]. С. Н. Трубецкой пишет так: “Софисты стремились, прежде всего, привлекать учеников, так как они жили гонораром” [10, с. 238]. Также можно привести цитаты Бертрана Рассела из его знаменитой «Истории западной философии», в которых он показывает наших философов в качестве античных просветителей. “Софистом был человек, который добывал средства к существованию, передавая молодым людям определенные знания, которые, как тогда думали, могли быть им полезны в практической жизни. Так как общество не обеспечивало подобного образования за общественный счет, то софисты учили только тех, кто имел собственные средства или у кого родители располагали такими средствами” [13, c. 104]. Г. В. Ф. Гегель: “Софисты занимались преподаванием как промыслом, должностью и заменяли собою школы” [12, с. 9-10]. Ситуация начинает проясняться. В Греции того периода отсутствовала  та социальная система, которую мы называем теперь «высшим образованием». Это означает, что государство поддерживало лишь обычные схолы и гимнасии, а более глубокие знания добывались индивидуально философами и учеными. Так, софисты посягнули на существовавшую элитарность знания, заменив ее становящейся элитарностью образования. Произошла демократизация знания.

Следующий интересующий нас пункт: Что они собственно преподавали? Как пишет Г. В. Ф. Гегель: “Софисты давали уроки мудрости, преподавали вообще науки: музыку, математику и т.д., и это даже было их первой задачей” [12, с. 10]. Пьер Адо: “Они преподают вообще все, что помогает человеку обрести широту кругозора, которая всегда покоряет аудиторию, или, иными словами, общую культуру: сюда входят как естествоведение, геометрия, астрономия, так и история, обществознание, теория права” [2, 29]. Карл Форлендер сообщает нам, что софисты выступали с публичными лекциями и дополняет: “Они в этих речах  распространяли элементарные знания”[5, с. 32]. С. Н. Трубецкой: “Софисты учили решительно всему на свете: физике, астрономии, математике, красноречию, археологии, поэтике — всем искусствам и наукам” [10, с. 240-241]. Они — энциклопедисты и просветители! Сейчас это кажется поразительным, но тогда в этом была потребность времени.

Также важный для нас момент: С какой же целью они все странствовали?

Г. В. Ф. Гегель: “Они странствовали по городам Греции и давали образование ее молодежи” [12, с. 10]. С. Н. Трубецкой: “С этой целью они странствовали, читали публичные лекции” [10, с. 238]. Карл Форлендер: “Софисты странствовали из города в город и занимались обучением образованной молодежи (по-теперешнему, студентов)” [5, с. 32]. Опять же, существо дела заключалось в отсутствии высших учебных заведений и наличии потребности в высшем образовании. Кроме того, им нравились путешествия.

Очередной показательный фактор: Зачем им было привлекать внимание?

Пьер Адо: “А чтобы привлечь слушателей, делают себе рекламу, выступая с публичными лекциями, демонстрирующими их познания и способности” [2, с. 29]. С. Н. Трубецкой: “Софисты давали риторские представления, выставляли напоказ свое умение, свое красноречие и познания. Они стремились к внешнему успеху и для достижения его нередко прибегали к внешним средствам — главным образом к риторике и к рекламам, иногда не брезгуя и грубыми приемами, например, пурпурное облачение” [10, с. 238]. Б. С. Чернышев: “Софисты прибегали к рекламе. Нас не шокируют развешенные всюду на стенах афиши. Софисты пускали в ход другие средства. Во времена Исократа за ничтожную сумму — несколько драхм — они обещали сделать из своих учеников мастеров на все руки. Учителя красноречия старались поразить не только слух, но и зрение. По примеру своих предшественников рапсодов одевались в пурпурные одежды. По условиям тогдашнего времени, рекламирование с их стороны, было делом вполне понятным и позволительным” [7, с. 39]. С одной стороны, они продолжали традицию рапсодов, а с другой, никто ведь не обеспечивал им аудиторию. Кроме того, это же считалось нормой и грекам очень нравились такие спектакли демонстрации.

Дальнейший этап рассмотрения: Чем они вызывали интерес у молодежи?

Т. Ф. Брентано: “Никогда поколение философов и ораторов не имело представителей более блестящих, слушателей с более гибким умом, судей более тонких и разборчивых. Энтузиазм, возбуждавшийся ими, не имел границ: им воздвигали статуи, их осыпали богатствами; они явились вдруг как бы царями мысли и именно в городе Минервы, который были самыми многочисленными учениками, они играли первостепенную роль и имели величайшее влияние” [14, с. 23-24]. С. Н. Трубецкой отмечает, что софистам сопутствовали “громадный успех и популярность” [10, с. 238]. Это выражалось в том, что, по его словам: “Афинские юноши, литераторы, политические деятели способны проводить целые дни в беседах и словопрениях, слушая проезжих софистов. На улицах, в гимназиях за ними ходят толпы, и к множеству празднеств, развлечений, состязаний и зрелищ, которыми наполнялась афинская жизнь того века, присоединяются словесные представления виртуозов речи — новый агон, или состязание атлетов слова или диалектики” [10, с. 240]. Далее идут не менее любопытные замечания Бертрана Рассела: “Именно богатые главным образом и воплощали в себе то, что известно нам как эллинская культура; они имели в своём распоряжении образование и досуг, путешествия же в значительной мере сгладили их традиционные предрассудки, а время, которое они проводили в спорах, отточило их ум” [13, c. 105]. Получается, что софисты были популярны именно у молодежи как наиболее прогрессивной части общества. Привлекали их оригинальность, свежесть идей, широта охвата тем для бесед, знание тонкостей словесного выражения мыслей, способность разобраться в любом запутанном деле, яркость произносимых речей, смелость высказываемого против традиции. Они саму агональность греческой культуры перевели на словесный уровень!

И итоговая точка исследования: Какова же сущность этого образования?

Г. В. Ф. Гегель: “Люди, как полагали тогда, должны быть образованными в своих представлениях, определяться к действию в своих отношениях уже не только оракулом или нравами, страстью, минутными чувствами, а мышлением, — как и вообще Целью государства является всеобщее, под которое подводится особенное” [12, с. 9]. Про образование он писал следующим образом: “Образование предполагает, что мы знакомы с всеобщими точками зрения,  связанными с каким-либо действием, происшествием и т.д., предполагает, что мы формулируем точки зрения и, следовательно, суть дела в общем виде, чтобы осознавать то, о чём идёт речь” [12, с. 11]. “И в самом деле, в образованном человеке или народе раньше всего бросается в глаза уменье хорошо говорить или, рассматривая предметы, брать их с многих сторон” [12, с. 12]. “Уменье, которое должно было быть достигнуто с помощью софистов, заключалось также в том, что человек научался иметь в виду многообразные точки зрения и непосредственно вызывать в уме эти богатства категорий, чтобы рассматривать согласно им какой-нибудь предмет” [12, с. 12]. Согласно трактовке Г. В. Ф. Гегеля, образование — это способность всеобщее подводить под особенное!

Пьер Адо: “До сих пор молодых людей учили доблести, arete, и основным средством воспитания была synousia, т.е. частое пребывание их в кругу взрослых, не предусматривающее какого-либо специального обучения. Софисты же переходят к воспитанию в искусственной среде, которое станет характерной чертой нашей цивилизации” [2, с. 28]. “Таким образом, arete, понимаемая теперь уже как компетентность, позволяющая играть некоторую роль в жизни полиса, может быть предметом обучения, если ученик обладает природными способностями и достаточно прилежен в упражнениях” [2, с. 29]. Пьер Адо считает, что софисты явились прародителями современного образования, в котором способность к познанию ученика развивается через раскрытие всего комплекса взаимосвязанных фактов о каком-либо предмете.

Т. Ф. Брентано: “Трогательное зрелище, напоминающее древнюю трагедию, представляет этот роковой ход мышления; в горячей жажде истины, оно истощает одну за другой лучшие свои способности, обращает свое оружие против самого себя и, от изнеможения и отчаяния, оканчивает самоубийством” [14, с. 13]. “Софисты получили в наследство самую трудную задачу, какая только была завещана когда-нибудь поколению мыслителей, — разъяснить самые противоречивые и незаконченные учения” [14, с. 41]. Теодор Франц Брентано полагает, что их образование было связано с трагической миссией разъяснения и донесения до простых людей самых сложных и запутанных философских концепций. Трагизм здесь заключается в том, что они великолепно справились с этим заданием, но людям не понравился результат этого титанического исследования и они обвинили софистов в распространении якобы собственных разрушительных идей. Иначе говоря, комментаторы вместо благодарности, получили осуждение, которое причиталось настоящим авторам. Мы считаем, что на самом деле софисты были-таки, по-настоящему услышаны: в древности — киниками, киренаиками и мегариками, а в современности — деконструктивистами, постструктуралистами и постмодернистами. Вот так-то!

Тут же уместно процитировать будет С. Н. Трубецкого: “Потребность в высшем образовании, вызвавшая появление софистов как новых «учителей мудрости», отчасти определяла собою и общую цель, и содержание их преподавания. Общее образование есть, прежде всего, литературное, словесное. Далее, общее образование предполагает, прежде всего, формальное развитие ума: образованный человек должен, прежде всего, уметь мыслить и выражать свою мысль. И как ни различны были особенности преподавания отдельных софистов, все они учили своих питомцев «мыслить и говорить». Основной принцип «классического образования» — как формального развития мысли посредством формального изучения языка и изучения словесности — выдвинулся сам собой” [10, с. 241]. С. Н. Трубецкой видит сущность софистического образования, которое он именует «классическим» или «формальным» в овладении приемами формального изучения мысли и слова.

Все это прекрасно описано и дает достаточно определенную картинку! Теперь возьмем иную задачу — осмыслить противоречивость их просвещения. Т. Ф. Брентано говорит нам о том, что софисты прекрасно осознавали двойственность и противоречивость своего положения в современном им обществе и при этом были настоящими героями, стремившимися показать поверхностность и ограниченность принятых среди граждан полиса установок: “Порицание не смущает их, опасность не останавливает. Усвоенное начало должно быть доказано во всей своей силе, противоположные мнения уничтожены в самом источнике своем. Их наивность иногда смешна, их усилия всегда поразительны даже в тех случаях, когда они прибегают к самым детским средствам с целью отстоять правоту своего дела” [14, с. 12]. И далее же пишет: “В учении софистов мы встретим странные утверждения, неосмысленные суждения, бесчисленные ошибки в понимании, игру слов, принимаемую за умственный закон. Но увидим также, что дивное могущество человеческой мысли просвечивает даже в этих крайностях” [14, с. 12]. У них встречаются в результате языкового эксперимента и парадоксы, и паралогизмы и софизмы. Сами эти их методы работы с народом (этносом) и словом (логосом) были противоречивыми (парадоксальными) в виду отсутствия четкости у этих норм.

Также для усвоения сути нашего исследования является принципиально важным то обстоятельство, что софизмы и парадоксы создаются с целью избавить наше сознание от штампов мышления и ввиду этого данные противоречивые суждения обыкновенно выступают в качестве тонких, острых, насмешливых, а также сознательно идущих вразрез с рассудочным пониманием и видением. Парадокс здесь заключается в том, что в ответ на попытки софистов продемонстрировать своим согражданам узость и упрощенность их представлений об окружающем мире, те обвинили в этом же их самих. Абсурдно, но так. Т. Ф. Брентано отмечает, что “в самый блестящий момент истории греческого народа являются софисты” [14, с. 23]. Однако как указывает Б.С.Чернышев при этом “это обстоятельство не исключает внутренней антиномичности в природе самой софистики” [7, c. 34]. Мы это истолковываем в том смысле, что появившись в момент наивысшего культурного подъема Греции, они все же носили внутри себя глубинное противоречие, о котором сказано выше. Странно все-таки, что обожаемые молодежью софисты были презираемы зрелыми. В итоге Б. С. Чернышев формулирует парадокс софистического просвещения: “История любит парадоксы. Только демократия могла породить софистику. И вместе с тем софистика вправе была ей сказать: «Mors tua, vita mea est» (твоя смерть является моей жизнью)! Риторика и софистика подрывали один из столпов, на которых зиждилась демократия — именно принцип равенства” [7, с. 43]. Софистическое обучение развивало во всех обучающихся лишь их природные задатки, а значит дело в том, что люди от природы своей неравны и еще это говорит нам об искусственности самой идеи демократии как таковой.

Следующая же версия интерпретации софистики условно «техническая». Андре Конт-Спонвиль настаивает на ее чисто техническом истолковании, в качестве мастерства в обосновании любого мнения в виду их равнозначности. Такое восприятие софистики характерно только для ситуации постмодернизма. Собственно это возможно, но слишком уж сужает для нас поле исследования.

И последняя разбираемая трактовка софистики. Барбара Кассен пишет: “Уникальность софистики заключается в том, что как исторический факт она уже есть эффект структуры: реальная практика тех, кого называли или кто сам называл себя «софистами», становятся в философии средством обозначения одного из типов иного, нефилософского поведения” [9, с. 6]. “Факт истории, эффект структуры: точка спайки, в которой возникает объект «софистика», есть платонический артефакт, продукт диалога. Сущность этого артефакта состоит всего-навсего в том, чтобы сделать из софиста негативное alter ego философа: его дурное «другое»” [9, с. 7]. “Если софист — это «другое» философа, то, что философия из раза в раз силится изгнать со своей нивы, столь же очевидно, что и философ определяет себя (только и исключительно) как «другое» софиста, то «другое», которое под натиском софистики постоянно вынужденно отступать даже внутри собственной линии обороны” [9, с. 7]. Сравним с тем, что Т. Ф. Брентано выводит: “Софист доводит учение философа до последних крайностей; но развивает его во всех направлениях и всюду, где находит достаточные данные, освещает его новым светом” [14, с. 14]. Разница сразу заметна: у нее путаным образом платоновское диалектическое видение пересекается с гегелевским, а у него определенно преобладает гегелевское. Первый случай описывает нам обозначенное Платоном раздвоение личности у философа, которое представил еще Зенон Китийский — основатель стоицизма. Эта оценка схватывает родство этих явлений, но странно его истолковывает. Второй случай показывает софиста в качестве критика-испытателя философа. И здесь улавливается их близость, но софист изображается лишь просветителем. Дадим слово восторженной женщине: “Софист всегда преувеличивает: он всегда ставит чрезмерные вопросы, всегда выводит философию из себя, заставляет любовь к мудрости преступать границы, которые она себе предписала, и совершать поступки, считающиеся чуждыми ее духу, — она вынуждает ее покидать свои позиции с белым флагом в руках. Софистика есть не что иное, как оператор определения границ философии” [9, с. 8]. “Эту философско-софистическую перцепцию, пожалуй, способно вобрать именно понятие эффекта. Мы говорим об эффекте, с одной стороны, потому что софистика есть артефакт, т. е. эффект философии. Но мы говорим об эффекте и потому, что софистика, будучи только фикцией философии, тем, не менее, то и дело повергает ее в смятение и тем самым, в свою очередь, производит на философию эффект” [9, с. 8]. Сопоставим с грустным мужским: “Он преувеличивает силу доказательств, привязывается к значению слов, анализирует, исследует, утончает естественные формы рассуждения, оспаривает противоположные мнения, ищет ответа на всевозможные возражения; разности, им находимые, становятся неуловимыми, доказательства в пользу защищаемого мнения бесконечными; непосредственное сознание истины в нем затемняется, чувство действительности утрачивается” [14, с. 12]. Софистика есть эффект фикция ограничитель философии? Маловато будет. Или же колоссальный и введший в иллюзию опыт по проверке человеческих способностей охватить все возможные формы и направления мысли. Значит, у нее софистика — это игровая провокация, а у него — декаданс духа. Однако оговоримся, что это совсем не подразумевает оценки женского взгляда как поверхностного, а мужского как глубокого. С нашей позиции, эти приведенные точки рассмотрения софистики, по сути, взаимосвязаны и взаимодополнительны. Все же мы не разделяем такое понимание софистики. По стопам Г. В. Ф. Гегеля, принимаем диалектическую связь, но наша идея идет к тому, что софистика и метафизика (философия) соотносятся как парадоксия и ортодоксия. И только! Интересно, что сейчас можно рассмотреть антитезу философ — софист как создающего новое и повторяющего уже известное и усиливающего его до предела. Или философа и историка философии, лишь копающегося в деталях.

Нами уже достаточно было продемонстрировано представление о софистах как о парадоксологах, осталось рассмотреть их еще как антропологов.

Г. В. Ф. Гегель в своих «Лекциях по истории философии» писал: “Именно софисты стали теперь вообще применять простое понятие как мысль к мирским предметам и пропитали ею все человеческие отношения, так как она теперь осознала себя абсолютной и единственной сущностью и ревниво пользовались по отношению ко всему другому своей силой и властью, карая ею это другое за то, что оно хочет получать признание в качестве чего-то определенного, не представляющего  собою мысль” [12, с. 9]. Говоря простыми словами, софисты обратили могущество мысли на человека и его место среди других объектов.

Интересно и оригинально пишет о софистах А.Ф. Лосев, который отмечал положительную роль софистики в истории философской мысли. Приведём несколько его фраз: “Уже теперь становится ясным то обстоятельство, что здесь мы находим не столько голый субъективизм, сколько необычайную жажду человеческого сознания испытывать и переживать все новые и новые ощущения, исследовать жизнь во всей пестроте составляющих ее явлений, упиваться настоящим, зарываться в прошлое и с необычайной остротой ощущений стремиться к будущему. Тайна этого релятивизма заключается в слишком острой жажде жизненных ощущений. Изучая греческих софистов, мы на каждом шагу убеждаемся, что схемы предыдущего космологического периода философии действительно перестали удовлетворять новое и слишком тонкое, слишком беспокойное сознание. Однако софистическая философия и эстетика, как мы сейчас доказали, заключается отнюдь не просто в отмене этих космологических схем. Правильней будет сказать, что эти схемы не столько отменяются здесь, сколько заполняются очень пестрым и капризным материалом. При такой пестроте всего мироощущения действительно рукой подать до полного субъективизма. Однако полная значимость протагоровского принципа — «человек есть мера всех вещей» —  заключается отнюдь не просто в субъективизме, но в свободе от слишком неподвижных схем в области мышления и ощущений, а это значит и в дальнейшем углублении уже пройденного этапа чересчур неподвижного космологизма, который теперь уже не продвигал вперед мысль, а, скорее, ее сковывал” [11, с. 26]. Великолепное описание! Антропологическое обнаруживается у софистов в желании прочувствовать  все богатство красок и многообразность жизненных впечатлений доступных человеческому духу. Здесь ощущается  присутствие восприятия жизни как вечного праздника бесконечного представления. Это сквозное чувство полноты и радости бытия, переливающееся через край, толкало софистов на преодоление всех условностей и схем, сдерживающих поток жизни. Скандальность антропологического кредо софистов — «человек есть мера всех вещей» — завоевывает ума и сердца людей, ведя постепенно к подлинной свободе. «Итак, греческие софисты — это первая ступень самосознания духа, переходившего от объективного космологизма к субъективному антропологизму, причем базой для необходимого здесь индивидуалистического развития служила афинская демократия конца V в. Именно для нее, для ее политически-экономической экспансии и послужила орудием дифференцированная, свободно-инициативная личность, окончательно порвавшая с общинно-родовыми авторитетами” [11, c. 50]. Прекрасно! Субъективный антропологизм (а разве может быть другой?) дает личности возможность цельного развития индивидуальности!

Приведём не менее показательные размышления из уникального справочного пособия по философии, выпушенного в Германии, но имеющего мировое признание: “Тезис «homo mensura» — ядро софистического мышления. Человек всегда живёт в сети слов и мнений. Он — именно «мера всех вещей»” [3, с. 35]. Это показывает нам, что софисты явились первыми антропологами в истории западной культуры.

У трех авторов (Дубко Е. Л., Зубец О. П., Шклярик Е. А.) в статье «Человек в системе природных координат у Демокрита и софистов» просматривается интересная для нас тенденция к рассмотрению софистов в качестве античных антропологов. Читаем: “Неоценим вклад древнегреческой культуры в открытие человека как разумного элемента гармоничного мира, способного делать правильный выбор” [15, с. 99]. Общее положение. По их словам софистический антропологизм “подготовил своеобразный взрыв анархизма, демократизации сознания” [15, с. 101]. Именно софисты “разрушали монолитность полисного сознания и обращали внимание философов именно на человека как элемента универсума” [15, с. 101]. Они выделили антропоса из полиса. Далее: “Софисты были первыми, кто обратился непосредственно к внутреннему миру человека, его психологии, к многообразным проявлениям личности, уже сознающей самоценность, стремящейся действовать, творить, познавать” [15, с. 101]. Выходит, что именно они открыли человека как носителя личностных характеристик, рассмотрели в нем важную психологическую составляющую, включающую   мотивы желания мечтания, а также сознающую себя, в качестве начала стремящегося изучать и изменять мир создавать новое. Также: “Приблизив философию к человеку, выделив антропологическую проблематику из натурфилософской, софисты обосновано выдвинули на передний план вопрос о соотношении естественных, природных законов («фюзис») и законов, установленных людьми («номос»)” [15, с. 101]. Совершив антропологический переворот в сознании своих сограждан, они поставили вопрос об искусственности  самой  жизни в обществе и естественном человеке. Подводят итог: “Через самоуглубление, самопознание и изучение микрокосмоса мудрец достигает слияния с миром, постижения истинного бытия, истинной ценности” [15, с. 102]. Софисты сделали человека предметом философии, т. е. вывели его рассуждения о своей жизни, а точнее ее возникновении, ценности, направленности на уровень философской рефлексии! Теперь же мы ясно видим наших учителей мудрости как первых антропологов!

В заключении рискнем составить совокупную характеристику софистов.

Барбара Кассен: “Они избрали удел профессиональных воспитателей, странствующих чужаков, торгующих своей мудростью, культурой, умениями, как гетеры торгуют своими чарами. В то же время это влиятельные люди, которые умеют убедить судей, переубедить собрание, преуспеть в посольстве, дать законы новому городу, облечь любое дело в демократические формы, — короче говоря, они владеют политическим ремеслом” [9, с. 5-6]. Противоречие! Софисты одновременно были подчинены слушателям и подчиняли их же себе.

У трех выше упоминавшихся авторов  четко обрисовывается еще одно противоречие присущее человеку, живущему в обществе, описанное ими: “Основной круг обсуждавшихся софистами вопросов касается причин возникновения нравственности, культуры, политики; и все они рассматриваются через диалектику понятий «номос» и «фюзис»” [15, с. 101]. Далее: “Софисты впервые затронули проблему положительной и негативной нравственной ценности, полагая нравственным следование природным законам, велениям природы как необходимым, самовозникающим врожденным началам, и связывая зло с произвольностью и искусственностью законов общества” [15, с. 101]. Замечательно! Они открыли и нравственную относительность ценностей. Продолжают: “Они фиксируют противоположность «фюзис» и «номос», где природа рассматривается как анархия, т. е. состояние без подчинения, а закон подразумевает насилие” [15, с. 101]. Речь о том, что люди подчиняются законам общества против своего желания. Формулируют проблему: “Двойственность в положении человека обусловлена, по мнению софистов, его принадлежностью, с одной стороны, к полису, где находит выражение общественная, социальная суть человека, а с другой стороны, — к природе, где человек выступает в естественном обличье; и часто подобная раздвоенность лишает человека свободы и полноценного счастья” [15, с. 102]. Фиксируют дуалистичность самой сущности человека. И указывают решение: “Поэтому софисты пытаются примирить, согласовать «фюзис» и «номос»” [15, с. 102]. Они считают, что законы заложены в самом человеке. Это похоже на неустранимое противоречие.

Как пишет Д. В. Джохадзе в своей монографии «Основные этапы развития античной философии»: “Софисты придавали большое значение ораторскому мастерству как способу убеждать и выходить из затруднительного положения при столкновении разных точек зрения. Софисты интересовались тем, как развивать способность быстрого нахождения противоположных мнений для всякого рода утверждений. Этим они достигли высокого уровня в искусстве мышления и речи. Коль скоро софисты обратили серьезное внимание на гибкость отдельных слов, словосочетаний и понятий, то они не только имели прямое отношение к диалектике, но и в определенном смысле сознательно пользовались ею” [6, с. 70]. Эти цитаты показывают нам, что софисты были античными парадоксологами, риториками, эристиками, логиками и диалектиками. Пьер Адо: “Софисты за плату снабжают своих учеников рецептами, как убеждать слушателей и умело выставлять доводы «за» и «против» (искусство словопрения)” [2, с. 28]. Они действительно обучали эристике как необходимому умению для граждан.  И тут уже Карл Форлендер добавляет, что обучали наши просветители “главным же образом, правильному мышлению, ораторскому искусству и успешной деятельности в общественной и личной жизни” [5, с. 32]. В Греции того периода успех в любой деятельности был связан с умением грамотно мыслить и говорить. Т. Ф. Брентано: “Это — ум гибкий, проницательный, способный проследить самые возвышенные отвлеченности и мельчайшие наблюдения, самые широкие обобщения и самые тонкие мысли; открытый для всяческих знаний, неутомимый в работе, всегда осторожный, часто скромный он свободно располагает своими способностями и своим словом” [14, с. 14]. Софисты были самыми лучшими из всех возможных наставников в обучении умениям, связанным с использованием слова и мысли.

Из источника коллектива немецких авторов: “Значение софистов: —  вразрез с традицией греческой натурфилософии человек становится средоточием философских интересов; — само мышление становится темой философствования; — с этим тесно связана проблема языка, играющая у софистов огромную роль; — критика традиционных моральных ценностей открывает мышлению совершенно новые горизонты и подготавливает развитие автономной, строящейся на авторитете разума, этики. И, наконец, следующий период классической греческой философии немыслим без софистической подготовки” [3, с. 35]. Это все говорит о роли софистов в духе Гегеля как могучей критической силе расчистившей путь для создания подлинного обобщения философии, избавив ее от тупиковых и отживших уже свое идей.

Значит, софисты оказываются: (1) просветителями (2) энциклопедистами (3) интеллигентами (4) преподавателями (5) воспитателями (6) учеными (7) послами (8) законодателями (9) эристиками (10) диалектиками (11) логиками (12) антропологами (13) парадоксологами

В завершении мы хотим сказать, что софисты всегда будут волновать всех изучающих философию тем, что они пошли в разрез с устоявшимися представлениями и их смелость вдохновила на поиски странного в привычном. Их деятельность расширила границы философии и пробудила свободный искренний честный исследовательский дух, идущий к сути через любые преграды. Такой анархизм делает человека и раскованным и рискованным.


Библиографический список
  1. Дынник М. А. Очерк истории философии классической Греции / М. А. Дынник. — М.: СОЦЭКГИЗ, 1936. — 272 с.
  2. Адо П. Что такое античная философия? / Пер. с фр. В. П. Гайдамака. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 1999. — 320 с.
  3. Кунцман П., Буркард Ф.-П., Видман Ф. Философия: dtv-Atlas: Пер. с 9-го нем.изд./Худож. Аксель Вайс; Науч. ред. пер. В.В. Миронов. — М.: Рыбари, 2002. — 268с.: ил.
  4. Целлер Э. Очерк истории греческой философии / Пер. с нем. С. Л. Франка, примечания М. А. Солоповой. – М. : Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. — 352 с. — (История философии в памятниках).
  5. Форлендер  К. Общедоступная история философии / К. Форлендер. Пер. с нем. П. Виноградской, предисл. Е. Преображенского. —  М.: Изд-во «Московский рабочий», 1922. — 316 с.
  6. Джохадзе, Д.В. Основные этапы развития античной философии / Д.В. Джохадзе. —  М.: Изд-во «Наука», 1977. — 296 с.
  7. Чернышев Б. С. Софисты. / Б.С. Чернышев. Изд.3-е. — М.: КомКнига, 2010. — 176 с.
  8. Конт-Спонвиль А. Философский словарь / Пер. с фр. Е.В. Головиной. — М.: Этерна, 2012. — 752 с.
  9. Кассен Б. Эффект софистики / Б. Кассен. Пер. с франц. А. А. Россиуса. — М.: Изд-во «Университетская книга», 2000. — 238 с. — (Моск. филос. фонд).
  10. Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии /  С. Н. Трубецкой. — М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский двор, 1997. —  576 с., илл.
  11. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон / Худож.-оформитель Б.Ф. Бублик. — М.: ООО «Издательство ACT»; Харьков: Фолио, 2000. — 846 с.
  12. Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Кн.2. 1816-1826. / Г.В. Ф. Гегель.  — СПб.: Наука, 1994. — 423 с.
  13. Рассел Б. История западной философии / Б. Рассел — М.: Академический проект, 2009. —  1008 с.
  14. Брентано Т. Ф. Древние и современные софисты: монография / Т. Ф. Брентано —  М.: Книга по Требованию, 2013. — 256 с.
  15. Дубко Е. Л., Зубец О. П., Шклярик Е. А. Человек в системе природных координат у Демокрита и софистов // Мораль, общество, личность. —  М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. — С. 99-102


Все статьи автора «antevasin-om»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: