ОСМЫСЛЕНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА ИСТОРИКАМИ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И США

Макаров Николай Владимирович
Российский Фонд Фундаментальных Исследований
начальник Отдела естественнонаучных методов исследований в гуманитарных науках, кандидат исторических наук

Аннотация
В статье анализируется проблема разработки и попыток реализации внешнеполитической доктрины российскими либералами начала ХХ в. в освещении англо-американской историографии. Рассматриваются такие аспекты проблемы, как: оценки, даваемые англо-американскими историками внешнеполитическим ориентирам российских либеральных партий (кадетов, октябристов, прогрессистов), лидеров российского либерализма (П.Н. Милюкова, П.Б. Струве, А.И. Гучкова и др.); оценки отношений русских либералов с представителями правящего режима по внешнеполитическим вопросам; оценки влияния Первой мировой войны на внешнеполитический курс русского либерализма; оценки попыток осуществления либерального внешнеполитического курса министром иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюковым и др.

Ключевые слова: англо-американская историография, внешняя политика, Государственная Дума, думская монархия, партии кадетов октябристов прогрессистов, Первая мировая война, русский либерализм


PERCEPTION OF RUSSIAN LIBERALS' FOREIGN POLICY DOCTRINE BY HISTORIANS OF GREAT BRITAIN AND USA

Makarov Nikolay Vladimirovich
Russian Fund for Basic Research
Head of natural science research methods in the humanities, Ph.D.

Abstract
The article analyzes the problem of elaboration and attempts of implementation of foreign policy doctrine by Russian liberals of the early twentieth century in the interpretations of Anglo-American historiography. The article throws the light on such aspects of the problem as: the assessments given by the Anglo-American historians to Russian foreign policy priorities in opinion of Russian liberal parties (Cadets, Octobrists, Progressists), of Russian liberal leaders (P.N. Miliukov, P.B. Struve, A.I. Guchkov and others); to Russian liberals' and the representatives' of Tsarist regime relationship on foreign policy issues; to the impact of World War I on the foreign policy of Russian liberalism; to attempts of implementation of the liberal foreign policy by Minister of Foreign Affairs in Provisional Government P.N. Miliukov etc.

Рубрика: История

Библиографическая ссылка на статью:
Макаров Н.В. Осмысление внешнеполитической доктрины русского либерализма историками Великобритании и США // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 9 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2014/09/7784 (дата обращения: 22.02.2024).

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта проведения научных исследований («Русский либерализм конца ХIХ – начала ХХ века в зеркале англо-американской историографии»), проект № 12-01-00074а

 

Внешнеполитическая программа являлась важным элементом идеологии российских либералов. Теоретическая разработка внешнеполитических проблем была начата ими вскоре по окончании революции 1905–1907 гг. Знаковым событием в этом отношении стала публикация на страницах журнала «Русская мысль» статьи П.Б. Струве «Великая Россия» (январь 1908 г.). В этой статье, по сути, впервые публично и систематически излагалась внешнеполитическая программа российского либерализма. Основной задачей русской внешней политики, писал Струве, была переориентация с Дальнего Востока на бассейн Черного моря, более энергичная политика на Балканах и выход на ближневосточное направление [34].

Идеологи партии конституционных демократов (кадетов), говоря о внешнеполитическом курсе России, признавали основным фактором развития международных отношений начала ХХ в. «мировую конкуренцию Англии и Германии». Несмотря на свои симпатии к Англии, кадеты поначалу выступали против того, чтобы Россия шла «на буксире той или другой стороны исключительно». Главное, заявлял лидер партии П.Н. Милюков, – защита собственных интересов России [27. С. 332-334]. С другой стороны, к примеру, во время Балканских войн 1912–1913 гг. в среде руководства кадетов обнаружились разногласия. Если П.Н. Милюков «рекомендовал крайнюю осторожность и сдержанность» России на Балканах, предлагал координировать политику со странами Антанты, то, к примеру, А.И. Шингарев, А.Р. Ледницкий, П.Б. Струве, В.И. Вернадский и др. находили такую позицию пассивной и выжидательной [28. С. 93-98, 104].

Лидеры партий «Союз 17 октября» (октябристов) и прогрессистов некоторое время колебались в выборе внешнеполитической ориентации. Лишь после Боснийского кризиса (1908 г.) октябристы и прогрессисты «переходят в лагерь противников Германии и сближаются в этом вопросе с кадетами» [37. С. 174]. Прогрессистский сборник статей «Великая Россия» (1910–1911) был, по наблюдению видного российского исследователя В.В. Шелохаева, пронизан идеями «здорового милитаризма». Его авторы выступали против пацифизма, за развитие «боевого духа» у молодежи, за создание Всероссийского патриотического союза, задачей которого должна быть «подготовка народа к войне» и др. [37. С. 180]. Прогрессисты требовали восстановления положения России как великой державы, решительного противодействия экспансии Германии и Австро-Венгрии на Балканах, выступая в качестве защитников интересов славянства. Лидеры либеральных партий стремились к обретению Россией проливов Босфор и Дарданеллы и включению в состав России части причерноморских территорий Османской империи. Октябристы и прогрессисты резко критиковали С.Д. Сазонова за курс на соглашение с Австро-Венгрией и примирение стран Балканского союза с Турцией, предлагая вести более жесткий курс на Балканах. Во время Балканских войн прогрессисты стремились подтолкнуть правительство к решительным действиям, призывали его не бояться военных столкновений, пытались «зажечь» массы патриотическими лозунгами [37. С. 198-199; 33. С. 80, 82-83, 85, 193-194].

В период Первой мировой войны внешнеполитическая доктрина русских либералов обрела завершенный характер, а попытки ее реализации были предприняты П.Н. Милюковым на посту министра иностранных дел Временного правительства (март – апрель 1917 г.). Война трактовалась либералами России как «справедливая», «народная», «оборонительная» и т.п., а ответственность за ее развязывание возлагалась на страны германского блока. На однодневной сессии Думы 26 июля 1914 г. кадеты призвали отложить на время войны внутриполитические споры и воевать до полной победы в единении со странами Антанты [29]. Лозунг «война до победного конца в полном единении с союзниками» стал основой внешнеполитических установок русских либералов вплоть до Октябрьской революции. Среди целей России в войне центральное место уделялось обретению в «полное обладание» России проливов Босфор и Дарданеллы и Константинополя, которое, впрочем, рассматривалось не как исполнение некоей всемирно-исторической миссии, но скорее как средство укрепления позиций России, не противоречащее освободительным задачам войны [См. напр.: 36; 26. С. 532, 534-535, 540].

Придя к власти в ходе Февральской революции 1917 г., российские либералы получили превосходный шанс для реализации своих установок.  Их неизменный курс был озвучен П.Н. Милюковым в интервью газетам от 22 марта [31] и одобрен в конце марта 1917 г. на VII съезде кадетской партии [См.: 30; 32; 35]. Но при осуществлении этого курса П.Н. Милюков столкнулся с противодействием как изнутри Временного правительства (группировка А.Ф. Керенского), так и со стороны Петроградского Совета. Под давлением этих сил была издана правительственная декларация о целях войны от 27 марта 1917 г., объявлявшая, что целями России являются «… не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов» [25]. Роковую роль в судьбе Милюкова как министра иностранных дел сыграла его «нота» союзникам от 18 апреля, подтверждавшая решимость России следовать союзническим обязательствам и не допустить «мира без аннексий и контрибуций». Публикация «ноты Милюкова» вызвала массовые беспорядки в Петрограде 20–21 апреля 1917 г. и последующую отставку лидера кадетов из правительства [Подробнее см. напр.: 24. С. 125-126].

Англо-американская историография уделяет довольно значительное внимание проблемам выработки внешнеполитического курса русских либералов. Классик английской историографии Б. Пэйрс считает, что склонность кадетов к союзу со странами Антанты была основана в первую очередь на привлекательности для них политических систем Англии и Франции. Пэйрс делает особый акцент на расширении контактов русской общественности с Англией в годы «думской монархии». Дружба с Англией, поддерживаемая русским общественным мнением, становилась неотъемлемой частью русской внешней политики. Это настроение, считает Пэйрс, отразилось и в статье П.Б. Струве «Великая Россия». В своих воспоминаниях Пэйрс называет эту статью программой «интеллигентного либерального империализма», а также призывом к П.А. Столыпину обратиться к скрытым ресурсам нации – как моральным, так и экономическим. Параллельно, отмечает Пэйрс, ширилось и славянское движение, «тесно ассоциируемое с либерализмом», включая встречи депутатов парламентов разных стран (1908–1911 гг.). На этом фоне в 1909 г. состоялся и визит думской делегации в Англию, где ей оказали очень теплый прием [10. Р. 451-452; 11. P. 180-181, 228; 12. P. 170, 239].

Американский биограф П.Б. Струве Р. Пайпс пишет, что национализм и империализм его героя носили печать некоторой доли доктринерства. Взгляды Струве по национальному вопросу и проблемам внешней политики не были приемлемы ни для властных сфер России, ни для российского общества [14. P. 90-92; 13]. Английский специалист  Дж. Хоскинг замечает, что «резкого, дарвинистского» языка «Великой России» кадеты в основном не приняли, но многие из них «разделяли саму основу его [Струве – Н.М.] точки зрения: необходимость нерепрессивной политики в отношении внутренних национальностей, поощряющей их развивать свою собственную культуру в рамках империи и … тесную связь между конституцией и возможностью нового и более здорового типа русского патриотизма». Многие кадеты, в том числе П.Н. Милюков, поддержали тезис Струве о необходимости энергичной политики в балканском направлении [5. P. 218-220]. Профессор университета Нью-Йорка А. Эшер называет позицию П.Б. Струве по внешнеполитическим вопросам «конституционным национализмом». Его построения, считает Эшер, были явно отзвуком идеологии «Великой России» П.А. Столыпина. Но, в отличие от Столыпина, Струве делал основной упор на внешней политике. Кадеты в целом эту линию не одобряли. С другой стороны, близок к ней был министр иностранных дел А.П. Извольский [1. Р. 256-257]. Американский исследователь Г. Хэмбург пишет, что Струве призывал в первую очередь расширять влияние России на Балканах. «Ирония русского либерального взгляда на «панславянскую» перспективу национальной и внешней политики не могла быть более ошеломляющей. Долгосрочным стремлением Струве было примирение русского либерализма со строго централизованным государством и настойчивой внешней политикой» [7. P. 135-136].

П.Н. Милюков, пишут его американские биографы Т. Риха и М. Стокдэйл, провозглашал необходимость русской внешней политики быть «непартийной» и «общенациональной». Общей линией внешнеполитического курса Милюкова, пишет Риха, были «сдержанность и умеренность». Оба биографа П.Н. Милюкова обращают внимание на такой пункт его внешнеполитической доктрины, как пацифизм. Милюков, пишет Т. Риха, считал устаревшим тот взгляд, что способы решения конфликтов между нациями неизменны и что война будет одним из них. Он защищал мир, утверждает М. Стокдэйл, не с моральной точки зрения, а с позиций интересов государства. В этом отношении на Милюкова повлиял труд Н. Энджелла «Великая иллюзия», автор которого обосновывал экономическую невыгодность войн и опровергал социал-дарвинистские установки, по которым «органическая» нужда государства есть стремление к завоеваниям [16. P.164-166; 20. Р. 209, 212]. Перемена настроений Милюкова с началом Первой мировой войны, считают англо-американские историки, была следствием не беспринципности, но, наоборот, принципиальной позиции: государство, полагал он, должно всячески отстаивать свою безопасность и независимость, не уклоняясь от войны. Целями России в войне Милюков считал: освобождение угнетенных национальностей (австрийских славян, турецких армян и др.); обретение Россией проливов Босфор и Дарданеллы; внутреннюю демократизацию страны после окончания войны (залогом чего выступал союз с Англией и Францией); обеспечение прочного мира на основе создания после войны международной лиги, занимающейся вопросами войны и мира [См.: 16. P. 164-166, 207, 217; 20. Р. 209, 212, 218-220].

Британский исследователь Дж. Хоскинг проводит мысль о том, что усиленные попытки воздействия российских либералов на решение проблем внешней политики (как и национальных вопросов внутри страны) были для них своего рода отдушиной, возникшей в «думские» годы из-за разочарования в возможности адекватно разрешить внутриполитические вопросы. Отсюда понятен и интерес, который лидеры либеральных партий испытывали к панславистскому движению, участию в «Обществе славянской взаимности», славянских съездах. Однако, например, Милюков воздержался от участия в славянском съезде в июле 1908 г. в Праге, поскольку опасался, что «всё движение идет к тому, чтобы принять открыто правый и полуофициальный характер».  В целом, как показали дальнейшие съезды, панславистское движение было достаточно ограниченным, касаясь в основном культурных и экономических предметов. Фракции большинства Государственной Думы (в первую очередь октябристы), пишет Хоскинг, стремились к усилению влияния на внешнеполитические дела. Они пытались «ввести в обычай», чтобы Думу информировали и консультировались с ней по внешнеполитическим делам. Это было составной частью «конституционного натиска», проводимого октябристами. Эта политика была также составной частью вопроса о власти в «думский» период. Октябристы и кадеты пытались доказать, что МИД находится в «аномальном» положении, не подчиняясь напрямую Совету министров [5. Р. 215, 224-226]. До осени 1908 г., по мнению Дж. Хоскинга, думские партии – от умеренно-правых до кадетов – разделяли внешнеполитические цели министра иностранных дел А.П. Извольского (укрепление связей с балканскими народами, ослабление Оттоманской империи, укрепление позиций России на Черном море – по возможности в согласии с Австрией). Положение изменил Боснийский кризис. В ходе кризиса лидер октябристов А.И. Гучков утверждал, что в России есть некие «темные силы», мешающие ей вести достойную великой державы внешнюю политику. Хотя, пишет Хоскинг, «силы» эти скорее существовали лишь в воображении Гучкова. Октябристы считали, что Австрия готовится к унижению, либо полному поглощению балканских славян, и делается это с ведома Германии. В то же время российская дипломатия, подчиненная «безответственным» влияниям, по мнению октябристов, вела страну к национальному унижению. Кадеты во время Боснийского кризиса занимали осторожную позицию, стремясь укрепить союз России с Англией и Францией как противовес Австро-Венгрии. В ходе поездки в Софию и Белград во время Балканских войн Гучков пытался создать впечатление силы русского общественного мнения, выступающего на стороне славян против турок. Но, как говорил русский посланник в Сербии Н.Г. Гартвиг, значения демаршей Гучкова не стоило переоценивать. В период Первой мировой войны русские либералы продолжали считать себя главными носителями русского патриотизма. Однако, и в этот период противостояние между российскими «элитами» (правительством и либеральной общественностью – Н.М.) продолжилось, что открыло путь революции [5. Р. 229-230, 233-234, 245].

Английский историк Р. Маккин отмечает, что в области внешней политики между русскими либералами и правительством были точки соприкосновения. Так, многие русские либералы были националистами  (особенно в нео- и панславянском компонентах). Также они поддерживали ориентацию русских правящих сфер на Францию и Великобританию. «Октябристы были империалистами, стремившимися к восстановлению силы и престижа России», разделяли стремление к захвату Черноморских проливов. Эта позиция дополнялась у октябристов проектами «военного возрождения» России, основным автором которых был Гучков. В партии кадетов также существовала «либерально-империалистическая фракция» под руководством П.Б. Струве [9. Р. 57-59]. Основой внешнеполитической стратегии А.И. Гучкова, по мнению его американского биографа У. Глисона, было его стремление к укреплению связей России с Болгарией и Сербией, уменьшению влияния Турции на Балканах [4. Р. 33]. Лидеры московских прогрессистов Рябушинские, пишет американский исследователь А. Рибер, стремились увязать свое буржуазное самосознание с агрессивной внешней политикой в Проливах и на Балканах. В период Балканских войн 1912–1913 гг. их риторика была даже воинственнее, чем у правых, и именно они, по мнению Рибера, определили будущую позицию Гучкова, Милюкова и Струве в годы Первой мировой войны. С последним утверждением, на наш взгляд, согласиться сложно, поскольку позиции лидеров кадетов и октябристов сложились раньше [15. Р. 297].

Когда началась Первая мировая война, пишет М. Стокдэйл, лидеры кадетов выступили за то, чтобы Россия воевала «за свободу»; против милитаризма, но не против «тевтонской культуры». Вследствие такой установки русские либералы приняли курс на войну в полном единении со странами Антанты. Кадеты боролись за «демократическое будущее» России после войны. После победы, считали они, россияне смогут «не просто ожидать, но требовать своих прав и возможностей» [21. С. 284, 286-287].

Многие англо-американские историки считают, что причиной продолжения русскими либералами прежнего курса после Февральской революции были их империалистические настроения. Также они были преданы державам Антанты и не могли скорректировать свою позицию даже в условиях разложения армии. Убежденность кадетов и лично П.Н. Милюкова в том, что после революции во внешнеполитической ориентации России «ничего не изменилось» и что Россия будет продолжать воевать с прежней энергией, была «далека от верности» [2. P. 107, 143; 18. P. 102, 113-114; 3. P. 36-37; 19. P. 468]. Классик американской историографии У. Чемберлен, рассматривая правительственную декларацию от 27 марта 1917 г., называет ее компромиссным документом, содержавшим уступки как либералам, так и социалистам. Иной взгляд у американского историка С. Дж. Смита: он считает, что декларация содержала больше уступок Совету, и поэтому «лидеры Совета верно оценили свою победу как неокончательную». Нота Милюкова, заявляет У. Чемберлен, вызвала беспорядки, которые были следствием не столько ее содержания, сколько «тона и того факта, что имя Милюкова стало символом империализма в глазах приверженцев Совета …» После ухода Милюкова кадеты, с одной стороны, остались недовольны включением в текст новой правительственной декларации фразы о «мире без аннексий и контрибуций», с другой – были удовлетворены пассажем о намерении правительства готовить армию к наступательным действиям [2. P. 108-109, 143, 147-148; 19. P. 472-473]. С. Дж. Смит затрагивает такой аспект проблемы, как отношения Временного правительства и кадетов со странами Антанты. Непримиримый курс Милюкова, пишет исследователь, «вне сомнения,.. причинял некоторое беспокойство западным державам», которые имели собственные цели в войне. Курс на «примирение» Временного правительства и Совета «под руководством Керенского» был отчасти инспирирован странами Антанты – а именно, союзнической миссией представителей Англии и Франции в апреле 1917 г. [19. P. 470-471, 473, 476].

Англо-американские историки-«ревизионисты» считают, что после Февральской революции кадеты приняли на себя в области внешней политики защиту позиций свергнутого режима. Этот курс официально проводился П.Н. Милюковым [17. P. 76; 8. P. 356, 358-359; 23. P. 7, 12; 22. P. 81]. В самих установках Милюкова было немало ошибок и заблуждений, среди них – мнение о том, что революция произошла во имя более энергичного ведения войны [6. Р. 214; 23. P. 10-11]. Английский историк Л. Кохен подчеркивает, что страны Антанты оказывали «идеологический, финансовый, дипломатический и военный» натиск на Россию с целью заставить ее воевать с большей энергией. Подобная постановка вопроса была связана с сомнениями союзников в боеспособности революционной России [6. Р. 215-217]. Как указывает американский специалист У.Б. Линкольн, союзники с самого начала Февральской революции беспокоились, не выйдет ли Россия из войны. Милюков заверял иностранных послов в Петрограде в готовности России продолжать войну, но эти заверения казались им неубедительными [8. P. 356-357]. Та же мысль проводится Р. Уэйдом. Кроме того, пишет Уэйд, Милюков был несколько неудобен для союзников. Их беспокоила возможность ухудшения внутренней обстановки в России из-за непреклонности Милюкова [23. P. 37-38].

Особое внимание посвящается англо-американскими историками борьбе кадетов и социалистов по внешнеполитическим вопросам в 1917 г. Эта борьба началась уже в первые недели существования нового режима, отмечает американский специалист У.Г. Розенберг. Уже после выпуска Петроградским Советом «Воззвания к народам мира» (14 марта) стало ясно, что «Милюков и его соратники по партии не смогут долго преследовать своих целей во внешней политике без постановки под вопрос … кажущейся внепартийности режима». По мнению У.Б. Линкольна, интервью Милюкова газетам от 22 марта стало шагом, раздражающим социалистов и усиливающим их конфронтацию с кадетами. В итоге возникал вопрос «не только о внешней политике, но и о том, кто правит: правительство или Совет» [17. P. 78, 101-102; 8. P. 356]. С последним тезисом полностью соглашается Р. Уэйд. В этом плане показательна правительственная декларация от 27 марта, принятая правительством из-за того, что «Милюков был убежден или принужден пойти на … уступки, дабы избежать разрыва с Советом». Декларация носила компромиссный характер: не была упомянута формула мира «без аннексий и контрибуций», оставались в силе договоры с союзниками. С другой стороны, она была проявлением «битвы за власть между руководителями Совета и несоциалистическими группами, возглавляемыми Милюковым». И в этом отношении декларация была несомненной победой Совета. Стало ясно, что для Совета это только первый шаг на пути к дальнейшим завоеваниям. Неудивительно, что Совет вскоре усилил нажим на правительство в направлении общего пересмотра целей российской внешней политики. С другой стороны, утверждает У.Г. Розенберг, Милюков продолжал вести себя так, будто бы декларации 27 марта вовсе не было. «Самоуверенности» Милюкова было суждено отразиться на общей судьбе русского либерализма [23.  P.16, 26-31; 17. P. 102, 104]. Схоже было положение дел при публикации ноты 18 апреля. Нота Милюкова, пишет У.Г. Розенберг, была важна не столько содержанием, сколько тоном и языком, которые значили отвержение «циммервальдского интернационализма» и новое подчеркивание «традиционного милитаризма». Суть апрельского кризиса Временного правительства, утверждает Р. Уэйд, состояла в проблеме сохранения Россией «старой» внешней политики или радикального ее пересмотра, за который ратовал Совет. Компромисс был найден при формулировке программы первой коалиции, но он «в первую очередь основывался на позиции и требованиях Совета» [17. P. 106, 108; 8. P. 361; 23. P. 43].

Некоторые англо-американские историки подчеркивают неоднородность внутренней обстановки в кадетской партии в 1917 г. по вопросам внешней политики. Так, Р. Уэйд рассматривает позиции группировки (В.Д. Набоков, М.С. Аджемов, М.М. Винавер, А.И. Коновалов, Б.Э. Нольде), проводившей осенью 1917 г. линию на скорейшее заключение мира. Данная группировка, считает Уэйд, настаивала на выходе России из войны с целью сосредоточения на внутренних проблемах. «Эти люди не обязательно были реакционерами и монархистами; они просто оценили обстановку и сделали вывод о том, что интересы России … находятся в сфере немедленного мира». Хотя к началу октября 1917 г. в вопросе о мире у кадетов не было единства, «альтернативная» позиция оказалась лишь мнением меньшинства [23. P. 129-131]. У.Г. Розенберг отмечает, что «антимилюковская» линия наметилась в среде кадетов еще весной 1917 г. Он представляла собой «определенный шаг навстречу точке зрения умеренных социалистов». Фактически это был отказ от кадетской официальной «надпартийности» и «государственности», продиктованный нежеланием гражданской войны в стране. Однако, традиционный кадетский взгляд на внешнюю политику возобладал и был одобрен на Х партийном съезде в октябре 1917 г. [17. P. 103, 242, 244, 249-254, 256-257].


Библиографический список
  1. Ascher A. P.A. Stolypin: The search for stability in Late Imperial Russia. Stanford (Cal.), 2001.
  2. Chamberlin W.H. The Russian revolution. Vol. 2.  N.Y., 1965.
  3. Curtiss J. The Russian revolutions of 1917. Princeton, 1957.
  4. Gleason W. Alexander Guchkov and the end of the Russian Empire // Transactions of the American philosophical society held at Philadelphia for promoting useful knowledge. Vol. 73.Pt. 3, 1983.
  5. Hosking G.A. The Russian constitutional experiment: Government and Duma, 1907–1914. Cambridge, 1973.
  6. Kochan L. Russia in revolution, 1890–1918. London, 1966.
  7. Lieven D.C.B., ed. The Cambridge history of Russia. Vol. II. Imperial Russia, 1689–1917. Cambridge, 2006.
  8. Lincoln W.B. Passage through Armageddon: The Russians in war and revolution, 1914–1918. N.Y. – Oxford, 1994.
  9. McKean R. The constitutional monarchy in Russia, 1906–1917 // Thatcher I.D., ed. Regime and society in twentieth century Russia. Basingstoke, 1999. Р. 44-67.
  10. Pares B. A history of Russia. 4th ed. N.Y., 1944.
  11. Pares B. My Russian memoirs. London, 1931.
  12. Pares B. The fall of the Russian monarchy. 9th ed. London, 1988.
  13. Pipes R. Peter B. Struve: The sources of his liberal Russian nationalism // Timberlake C.E., ed. Essays on Russian liberalism. University of Missouri press, 1972. P. 62-77.
  14. Pipes R. Struve: Liberal on the right, 1905–1944. Cambridge (Mass.) –  London, 1980.
  15. Rieber A.J. Merchants and entrepreneurs in Imperial Russia. Chapel Hill, 1982.
  16. Riha T. A Russian European: Paul Miliukov in Russian politics. Notre Dame – London, 1969.
  17. Rosenberg W.G. Liberals in the Russian revolution: The Constitutional Democratic party, 1917–1921. Princeton, 1974.
  18. Schapiro L. Russian studies. N.Y., 1986.
  19. Smith C.J. The Russian struggle for power, 1914–1917. N.Y., 1956.
  20. Stockdale M.K. Paul Miliukov and the quest for a liberal Russia, 1880–1918. Ithaca – London, 1996.
  21. Stockdale M.K. Russian liberals and the contours of patriotism in the Great war // Русский либерализм: Исторические судьбы и перспективы. Материалы научной конференции. Москва, 27-29 мая 1998 г. М., 1999. С. 283-292.
  22. Wade R. The Russian revolution, 1917. Cambridge, 2000.
  23. Wade R. The Russian search for peace: February – October 1917. Stanford (Cal.), 1969.
  24. Васюков В.С. Внешняя политика Временного правительства. М., 1966.
  25. Вестник Временного правительства, 1917, 28 марта.
  26. Милюков П.Н. Константинополь и Проливы // Вестник Европы, 1917, №4-6.
  27. Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии. Т. 1. 1905–1911 гг. М., 1994.
  28. Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии. Т. 2. 1912–1914 гг. М., 1997.
  29. Речь, 1914, 27 июля.
  30. Речь, 1917, 7 марта.
  31. Русские ведомости, 1917, 23 марта.
  32. Русские ведомости, 1917, 28 марта.
  33. Селецкий В.Н. Прогрессизм как политическая партия и идейное направление в русском либерализме. М., 1996.
  34. Струве П.Б. Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества // Струве П.Б. Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. C. 50-63.
  35. Устрялов Н.В. Революция и война. М., 1917.
  36. Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915.
  37. Шелохаев В.В. Либеральная модель переустройства России. М., 1996.


Все статьи автора «Макаров Николай Владимирович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: