ПОЛЯКИ НА ТЕРРИТОРИИ ЛИТВЫ И БЕЛАРУСИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX В.

Сильванович Станислав Алёйзович
Гродненский государственный медицинский университет
кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-гуманитарных наук

Аннотация
Данная статья посвящена процессу становления польской нации на территории Литвы и Беларуси во второй половине XIX – начале XX в. Формирование польской нации шло по пути приобщения крестьян-католиков к высокой культуре элиты, в отличие от других народов Восточной Европы, где вновь возникающие элиты формировали высокую культуру на базе крестьянской и приобщали к ней крестьян. Основными каналами распространения польской национальной идеи стали католические костёлы и тайное просвещение.

Ключевые слова: Беларусь, католичество, Крестьяне, Литва, нация, поляки, православие, язык


POLES IN LITHUANIA AND BELARUS IN THE SECOND HALF OF XIX - EARLY XX CENTURY

Silvanovich Stanislav Aleyzovich
Grodno State Medical University
candidate of historical sciences, docent of the chair of social and humanitarian sciences

Abstract
This article is devoted to the process of formation of the Polish nation in Lithuania and Belarus in the second half of XIX - early XX century. Formation of the Polish nation followed the path of initiation of Catholic peasants to the high culture of the elite, unlike other peoples of Eastern Europe, where the newly emerging elite formed on the basis of high culture and peasant farmers are attached to it. The main distribution channels of the Polish national idea became Catholic churches and secret education.

Keywords: Catholicism, language, Lithuania, Orthodoxy, Poles, the nation, the peasants


Рубрика: История

Библиографическая ссылка на статью:
Сильванович С.А. Поляки на территории Литвы и Беларуси во второй половине XIX – начале XX в. // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 7 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2014/07/7270 (дата обращения: 26.02.2024).

Поражение восстания 1863-1864 гг. ознаменовало начало нового этапа в существовании «польскости» в Литве и Беларуси. Ряд мероприятий царских властей должен был подорвать позиции поляков и их влияние на литовско-белорусских землях. Помимо репрессий по отношению к непосредственным участникам восстания, землевладельцам «польского происхождения» запрещалось приобретать в Литве и Беларуси землю. Крестьянам-католикам норма земли на хозяйство ограничивалась 60 десятинами. Закрывались католические монастыри. За период 1865-1876 гг. во всей Российской империи было закрыто 110 приходских костёлов, 188 филиальных костёлов и каплиц, 19 монастырей. Многие католические храмы были переведены в православные церкви. Делались попытки ввести в католическое богослужение русский язык, а население, особенно крестьянское, стали насильно переводить в православие. За период с 1863 г. по 15 июля 1866 г. в шести северо-западных губерниях было переведено в православие 42440 человек [1, c.71]. Если в 1864 г. в Беларуси насчитывалось 2,5 млн. православных и 1,3 млн. католиков, то в 1897 г. их было соответственно 5,1 млн. и 1,9 млн.[2] При соотношении 1864 г. в 1897 г. католиков должно было быть 2,75 млн. (следует отметить, что уменьшение числа католиков происходило не только за счет перевода или перехода в православие, но и по причине меньшей рождаемости в католических семьях).

Выделение поляков (а фактически католиков) в особую социальную группу, которая подвергалась репрессиям, стремление последних сохранить польскую культуру и, прежде всего, её ядро – польский язык, ускорило процесс формирования современной польской нации. В условиях, когда по выражению Л. Василевского «к православным белорусам после 1863 г. польская культура не имеет никакого доступа» [3, c.38], поляки Литвы и Беларуси в борьбе за сохранение своих позиций в союзниках могли иметь только поляков из Польши и местных крестьян-католиков. «Польскость» постепенно избавляется от элементов «тутейшести» и «литвинства». Быстрее этот процесс идёт в среде интеллигенции, медленнее – в среде землевладельцев. У поколения, чья молодость и зрелость пришлась на время восстания и после него, характерным стало подчёркивание польскости. «Историческая Литва» для них лишь место рождения. «…Мне никогда не приходило в голову, что являюсь литвинкой. Полька и всё! Волей рождения и случая, а может и долго живущая в Литве», – отметила Э. Ожешко [4, c.59].

В конце ХIX – начале ХХ в. к борьбе за крестьянство, которую вели поляки и российские власти, присоединились литовское и белорусское национальные движения. Каждая из соперничающих сторон приводила свои аргументы и стремилась к тому, чтобы крестьянские массы стали носителями соответствующего национального сознания. Главным аргументом было, как правило, обращение к этническим корням. Проблема, однако, заключалась в том, что если в отношении представителей аристократии и шляхты, хоть и не всегда, но всё-таки проследить этнические корни ещё было можно, то в отношении крестьян это было довольно затруднительно. Тем не менее, такого рода попытки делались. В середине ХІХ в. российские историки и этнографы на основе анализа костельных метрик в Гродненской губернии пришли к выводу, что значительная часть жителей этой территории до 1387 г. была языческой и приняла католичество после крещения Литвы. Публикации такого рода материалов была приостановлены после восстания 1863-1864 гг., поскольку противоречили стремлению царских властей «вернуть» католиков в православие. (В 1781 г., по оценке Ю.Туронка, общее количество католиков латинского вероисповедания Беларуси составляло 430 – 440 тысяч человек. Это население проживало, главным образом, в северо-западной части Беларуси. На этой территории, которая составляла приблизительно 20 % территории современной Беларуси, находилось 70 % приходов и около 84 % католиков латинского обряда. Католицизм здесь, также как и православие, был автохтонным вероисповеданием части всех общественных слоёв. Католические приходы на этой территории в 1781 г. насчитывали в среднем свыше 2180 верующих и были способны самостоятельно функционировать. В юго-восточной части Беларуси католицизм был религией значительной части шляхты и небольшого количества польских переселенцев, но среди крестьян и горожан он не закрепился, поскольку не был автохтонным вероисповеданием и произрастал на почве восточного христианства [5, c.186]).

В середине ХIX в. Российский статистический комитет зафиксировал в Гродненской губернии более 30 тыс. крестьян, которые называли себя ятвягами, или, возможно, их сочли за таковых [6, c.205]. В любом случае основания для выводов если не о ятвяжском, то о литовском происхождении местных крестьян-католиков существовали. В докладе Гродненского гражданского губернатора за 1837 г. приводятся данные по составу крестьянского населения губернии: «Крестьян разных наименований числится по 8-й переписи 328528 душ, из них исповедуют греко-униатскую веру примерно 228 тыс. душ и больше – римско-католическую до 100 тыс. душ. В тех токмо уездах (Лидском и Гродненском) жительствуют из крестьян, которые имеют особое литовское наречие. Исповедания они римско-католического – отнести их должно к происхождению из литовцев – примерно считается 50 тыс. душ с небольшим»[7, л.73]. Всех остальных губернатор причислял к русским. В 1857 г. на основании представления настоятелей костёлов Гродненского деканата, этническая принадлежность католиков была определена следующим образом: в Гродненском римско-католическом фарном и Лунненском приходах прихожане причислялись к полякам и литовцам, в Индурском приходе – к польско-литовскому племени, в Гродненском римско-католическом францисканском приходе, Уснарском, Езёрском, Гожском, Квасовском – к литовцам, в Мостовском, Каменском, Привалковском приходах – к полякам, в Кринковском и Малоберестовицком – к ядзвинго-литовцам, в Великоберестовицком – к полякам и чернорусам, в Эйсмонтском – дворяне и однодворцы отнесены к полякам, а дворяне мызы Бурнево к ядзвингам, племя крестьян было определено как крестьянское, в Олекшицах проживали немцы и поляки [8, л.1-29]. На основании этих данных можно сделать несколько выводов. Во-первых, предками значительной части католического крестьянского населения на данной территории были балты. Границы расселения католического населения в основном совпадают с границами расселения балтских племён. Ещё одну часть составляли потомки польских пленных и переселенцев эпохи Средневековья и Нового времени. Среди католиков были и представители восточных славян, которые в разное время, особенно после ликвидации унии, приняли католичество в западном варианте. Признавая, что основная масса униатского населения имела восточнославянские корни, а католического – балтские и польские, нельзя не заметить, что религиозная граница не всегда совпадала с этнической. Среди униатов могли быть потомки балтов и западных славян, а среди католиков – восточных славян. Во-вторых, определение народности в середине ХIX в. носило весьма условный характер и чаще всего отражало не самоидентификацию населения, особенно крестьянского, а представления тех, кто занимался этим определением. Критериями принадлежности к той или иной народности зачастую выступали конфессиональная принадлежность и социальное происхождение. В-третьих, можно согласиться с мнением П. Эберхардта, что «шляхтич, живущий над Днепром или Березиной немногим отличался от живущего над Вислой или Вартой. Ни одеждой, ни ментальностью, ни взглядами на проблемы государства и народа. Крестьяне же, не взирая на язык, на котором они разговаривали – польский, украинский, белорусский, литовский или латышский, в принципе не осознавали к какой они принадлежат национальности» [9, c.30].

Во второй половине ХІХ – начале ХХ ст. крестьянской массе предстояло стать нацией по аналогии со ставшим уже классическим выражением Е. Вебера «из крестьян – в французы» с той только разницей, что выбор нации был представлен несколькими альтернативами – польской, белорусской, русской и литовской. Наиболее убедительное теоретическое обоснование этому процессу дали западные учёные Э. Геллнер, Е. Вебер и М. Грох, по мнению которых, современные европейские нации, в большинстве своем, создаются из крестьянской массы на протяжении XIX в. новыми элитами, вызванными к жизни капитализмом. Нация, в отличие от других форм существования этноса, по существу является идеологическим сообществом, принадлежность к которому субъективно осознаётся его членами. Это осознание возникает в процессе нарастающей динамики ранее статичной жизни крестьянских масс, в результате преодоления замкнутого деревенского пространства. В Российской империи этот процесс начинается после отмены крепостного права в 1861 г. и становится реально ощутимым в 80-е гг. XIX ст. Замкнутый крестьянский мир добровольно приобщается к национальному сознанию. На территории Литвы и Беларуси большую роль в этом играет конфессиональная принадлежность. Этот доиндустриальный фактор сохраняет свое значение и в условиях модернизации общества. Массовое участие верующих в церковных праздниках, молебнах, паломничестве было в раздробленной сельской и мещанской среде источником обмена и унификации индивидуальных, локальных взглядов, возникновения и формирования общественного мнения в более широком территориальном охвате. Существование общих для католиков Польши, Литвы и Беларуси культов Матери Божьей Ченстоховской и Матери Божьей Остробрамской, почитание Святой Марии как Королевы Польши создавало основания для восприятия в качестве своего более широкого сообщества, нежели собственный приход. Религиозная принадлежность, как правило, была наследственной и становилась элементом традиции, закоренелости данного сообщества и личности. Важной составной частью этой закоренелости было убеждение о превосходстве католической веры над православной. Православный священник Свято-Николаевской церкви в селе Самуйловичи (ныне Мостовский район Гродненской области) Савва Кульчицкий писал в 80-е гг. ХIX в.: «Свою веру католики подсознательно и бездоказательно ставят выше православной» [10, c.478-479]. Это убеждение тем не менее имело вполне рациональное объяснение. Во-первых, католичество исповедовала основная масса людей, принадлежавшая к высшим сословиям. Не взирая на сословные антогонизмы, костёл был местом, которое объединяло вне зависимости от социального положения. Во-вторых, высокий авторитет католической религии обеспечивали её священники. «Обеспеченное состояние и одинокое положение дают католическому духовенству полную самостоятельность и независимость, – писал П.Бобровский. – Отсюда то влияние на своих прихожан и тот нравственный перевес, которым всегда отличалось католическое духовенство. Весьма многие из католического духавенства вышли из мещанского сословия, большинство хорошо образовано и все отличаются ревностью в делах веры. Над прихожанами имеют неограниченное влияние» [11, c.739-740]. Насколько же ревностно прихожане относились к религии даёт представление свидетельство ксендза Лунненского костёла Гродненского уезда за 1898 г.: «Число прихожан обоего пола – 2123, число молящихся в обыкновенные воскресения добирается до 1400, в годовые же праздники, как например Рождество Христово, Новый год, Пасха, Первое воскресенье всякого месяца и все другие, более 2000 собирается, а в храмовые, каковы Святого Антония и Святой Анны, от 4000 до 5000» [12, л.9 (об.)]. Но если ксендза можно заподозрить в завышении цифр, то вряд ли такого рода подозрения могут относиться к православному Бобровскому, который писал: «Католики старательные в своей вере и храмы их всегда наполнены; они полностью послушны указаниям своих ревностных пастырей (…) Само римское духовенство строго следит за исполнением христианских обязательств и находит средства для содержания при костёлах обителей и школ» [11, c.821]. Субъективно осознанная собственная старательность в делах религии, становилась в глазах католиков чертой, выгодно отличавшей их от православных. Стремление перевести крестьян-католиков в православие после восстания натолкнулось на сопротивление. По времени оно совпало с освобождением крестьян от крепостной зависимости и репрессиями в отношении участников восстания. Борьба за веру становилась борьбой за человеческое достоинство и превращалась в составную часть мортирологии польского народа, формировала представление об общности исторической судьбы. Передаваемая из поколения в поколение память о тех событиях, формировала представление об особом историческом пути, который отделял его участников от тех, кто его не прошёл. Эта память жила как среди тех, кому удалось отстоять свою веру, так и среди тех, кто был переведён в православие. Многие из бывших католиков вернулись в католичество, как только это стало возможно – после 1905 г. и в 1920 – е годы. (Только в Виленской епархии после 1905 г. около 20 тыс. человек перешло из православия в католичество [13, с.343]).

Вместе с тем возрастало отчуждение между католиками и православными, которые не испытали подобного религиозного притеснения и проявляли большую лояльность по отношению к власти, которая угнетала католиков. Преданность вере предков была прочной составляющей общественного сознания, которая при известных обстоятельствах превращалась в составляющую национального сознания. Принимая же во внимание польский характер католического костёла на литовско-белорусских землях, вполне логичным выглядит национальный выбор крестьян-католиков. Если исходить из того, что нация наиболее развитая историко-культурная общность людей, важнейшими признаками которой являются язык, общность исторического пути, историческая память, национальная культура и найважнейший – национальное самосознание, которое является результатотом осмысления человеком всех вышеперечисленных факторов, то следует признать, что католическая религия во многом обеспечивала реальное наполнение этих признаков. Кроме этого понятие «поляк» было привычным для католиков конфессионализмом, в то время как к понятию «белорус» нужно было привыкать, а главное преодолевать сложившееся религиозное деление и где-то жертвовать чувством превосходства, характерным для католиков, поскольку белорусами всё чаще звали православных, которые к тому же очень часто «белорусскость» понимали по принципу «белорус значит русский».

Особенностью крестьянской католической среды, в отличие от шляхетской и мещанской, где доминировал польский язык, было то, что здесь в повседневном общении использовались белорусские и смешанные белорусско-польские диалекты, которые зачастую вытесняли литовские. Сами крестьяне большого значения языку повседневного общения не придавали, называли его «простым» и воспринимали не более чем средством коммуникации. Гораздо больший вес для них имел язык общения с Богом, который приобретал сакральный характер. А таковым в католических храмах был польский. Порой вероисповедение накладывало отпечаток и на специфическое восприятие языка повседневного общения. Такого рода пример приводит М. Карп относительно белорусскоязычных католиков Белосточчины, которые не воспринимали своего языка как общего с тем, на котором разговаривали жители православных деревень, особенно, если он назывался белорусским [14].

Большую роль в превращении социальных низов в осознающих свою национальность поляков сыграла в 70-80-е годы ХIX в. идеология «варшавского позитивизма», реализуемая путём «органической работы». Важнейшими её направлениями были польская образовательная и просветительная работа. Тайные кружки самообразования и литературные объединения сочетались с «хождением в народ» представителей образованной части польского общества – интеллигенции, помещиков, ксендзов и др. В 80-е годы ХІХ ст. в Гродненской губернии было выявлено свыше 60 тайных польских школ. В 1908 г. только в Слонимском уезде их насчитывалось 64 [15, c.85]. Большое значение имело также наличие на литовско-белорусском пограничье столь важного центра польской культуры, каковым являлся г. Вильно, а на западе – близость к Польше. В конце ХIX cт. поляки в Вильно составляли 31,1 % от общей численности населения, уступая лишь евреям (40 %) и намного опережая белорусов (4,1 %) [13, с.343]. Свою роль сыграла также многочисленная мелкая шляхта, которая стала своеобразным посредником между крестьянами и крупными землевладельцами. По своему социальному положению она была близка крестьянам, но никогда не знала крепостничества, помнила о своем привилегированном положении в Речи Посполитой, и в силу этого была особенно восприимчива к польской национальной идее. «Хождение в народ» очень часто совпадало со встречным движением в крестьянской среде. Один из организаторов Польской социалистической партии в Гродно Болеслав Шушкевич писал, что в 1905 г. в околицах Гродно крестьяне-католики, а частично и православные из бывших униатов, отказывались брать пропагандистскую литературу на белорусском языке именно потому, что она была напечатана кириллицей и на белорусском языке, и требовали литературу на польском языке [16, c. 280].

Ответом на препятствия властей обучению польскому языку и на польском языке, кроме распространение тайных школ, в местах компактного проживания католиков стало распространение польского языка в качестве языка общения. В третьей четверти ХІХ в., как показали исследования Г. Турской, на белорусско-литовском пограничье сформировался польскоязычный регион [1, c.117]. Авторитет польского языка в католической среде был неизменно высок, как и авторитет тех, кто им хорошо владел, не зависимо от социального происхождения. В Виленской, Гродненской и большей части Минской губерний, – отмечалось в 1905 г. в «Виленском вестнике», – каждый крестьянин-католик считает для себя позором не уметь говорить и читать по-польски» [17, c.184]. Результатом распространения тайного просвещения стал рост количества грамотного населения. Данные по четырём губерниям (Минской, Могилёвской, Витебской и Гродненской) свидетельствуют, что грамотность среди католиков (29,9 %) в 2,6 раза превышала этот показатель среди православных (11,1%). Если грамотность между мужчинами-католиками (33,5%) и православными (19,5 %) составляла 1,7 раза, то между женщинами-католичками (24,9%) и православными (3,0%) – восемь раз [17, c.116]. Таким образом, католики становились более благодатной почвой для распространения национального сознания, чем православные. С другой стороны, польская элита была несравненно сильнее белорусской, а к тому же, ее объединяла с крестьянами-католиками одна и та же вера.

Дольше всего надежды на возможность сохранения единства «кресового» общества жили в среде местных помещиков и того течения польского национального движения, которое получило название «краёвости». Землевладельцы, будучи тесно связаны с крестьянами, продолжали видеть в них национально близкий народ не зависимо от вероисповедания. «Белорусскость» по-прежнему воспринималась ими как составная часть политического сообщества, существовавшего во времена Речи Посполитой. Не последнюю роль в такого рода восприятии играла близость белорусских диалектов к польскому языку, по причине чего их считали польскими или переходными от польского к русскому языку. Часть польской общественности, в том числе и землевладельцев, поддержала белорусское движение, оказывала ему финансовую помощь и полагала, что таким образом предотвратит русификацию Беларуси и получит союзника. События революции 1905 г., а затем 1917 г. нанесли окончательный удар по этим надеждам. Э.Вайниллович, который финансировал белорусское движение, разочаровался тем, в каком направлении оно развёртывалось: «От белорусских товариществ, первоначально принимая в них материальное участие, я в конечном счёте всегда отходил, потому что начатая в них работа по самопознанию и национальному возрождению («Лучынка», «Загляне сонцэ i ў нашэ ваконцэ» и т.п.) всегда в конце принимала социалистический характер и направление, которому я, наперекор своим убеждениям, не мог потворствовать» [3, c.39]. Те немногочисленные представители помещичьего сословия, которые продолжали декларировать себя белорусами или литовцами становились своего рода изгоями в своём шляхетско-интеллигентском локальном сообществе. Решительное большинство помещиков и интеллигенции видело своё будущее в границах возрождённого польского государства.

Определить точное количество поляков к концу ХIХ в. не представляется возможным, поскольку процесс формирования национального самосознания населения Литвы-Беларуси был ещё не завершён. Поэтому вряд ли можно согласиться с данными Первой всеобщей переписи населения 1897 г., которая к полякам причисляла лишь тех, кто разговаривал на литературном польском языке. Как свидетельствуют многочисленные примеры, католическое население в конце ХIX – начале ХХ в. идентифицировало себя прежде всего с поляками, а не белорусами. Те же, кто ещё не определился с национальностью, в будущем всё же чаще склонялись к «польскости», а не к «белорусскости». Естественно, на основании выше сказанного нельзя утверждать, что всякий католик в Беларуси был поляком, а всякий православный – белорусом, поскольку главным критерием принадлежности к той или иной нации является национальная самоидентификация. Однако, в условиях отсутствия таковой, в белорусских реалиях того времени религия в большей степени, чем язык повседневного общения, помогает исследователю определить потенциальных поляков и белорусов. При этом следует вспомнить и то, что белорусская ситуация не является уникальной и религия сыграла свою определяющую роль не только в случае с белорусами и поляками Беларуси, но и с сербами и хорватами, у которых один язык, но разная конфессиональная принадлежность. Польская самоидентификация в случае крестьян-католиков литовско – белорусских земель не может расцениваться как ошибочная, потому что им было с кем себя сравнивать и делать более или менее осознанный выбор. На сегодняшний день историография не располагает фактами того, что основная масса католиков, признавшая себя поляками, прежде осознавала себя белорусами, или же позже, осознав свой неправильный выбор, изменила свою идентификацию. Факты скорее свидетельствуют о том, что не взирая на оказываемое давление, они упорно стояли на своем.

Всего в пяти северо-западных губерниях проживало 8518247 человек. По языковому критерию 63,5 % населения составляли белорусы, 14,1 % – евреи, 5,8 % – русские, 5,0 % – поляки, 4,4 % – украинцы и др. По конфессиональной принадлежности 70,4 % были православными, 13,5 % – католиками, 14,0 % – иудеями и др. В процентном отношении католики в Виленской губернии составляли почти 60 % населения, в Витебской и Гродненской губерниях – по 24 %, в Минской губернии – 10 % и в Могилёвской губернии – 3% [18]. Принимая во внимание эти данные, а также выше изложенные замечания, процент поляков в пяти северо-западных губерниях следует определять в промежутке от 5 до 13,5. Некоторые исследователи максимальное количество поляков в «Северо-западном крае» определяют в 16,3 % на рубеже веков, и 15,9 % после революции 1905-1907 гг. [1, c. 333] При этом следует согласиться с тем, что среди католиков было определённое количество белорусов, а среди православных, в своё время переведённых из католичества, было определённое количество потенциальных поляков. В начале ХХ в. среди поляков Беларуси и Литвы, по некоторым оценкам, не менее 18 % составляли переселенцы из Польши, которым помещики предлагали землю в аренду на льготных условиях [17, c.185].

Таким образом, на протяжении истории на землях Литвы и Беларуси наряду с предпосылками формирования белорусской и литовской наций, складывались предпосылки для формирования польской нации. После поражения восстания 1863-1864 гг. понятие «поляк» наполняется национальным содержанием и выходит за пределы шляхетского сословия. В борьбе за крестьянство польской элите пришлось столкнуться с русской, белорусской и литовской альтернативами. Она проиграла в отношении православных крестьян Беларуси и католических крестьян Жмуди, но сумела привлечь на свою сторону католическое население «исторической Литвы». Почва для восприятия польской национальной идеи этой категорией населения была подготовлена польским характером исповедуемой ею католической религии, гораздо большим значением для этого населения польского языка, на котором оно молилось и который признавало языком высокой культуры, чем языка общения, которым зачастую мог выступать белорусский, высоким общественным статусом и авторитетом носителей польскости. Основными каналами распространения польской национальной идеи стали католические костёлы и тайное просвещение. Формирование польской нации шло по пути приобщения крестьянства к высокой культуре элит, в отличие от других народов Восточной Европы, где вновь возникающие элиты формировали высокую культуру на базе крестьянской и приобщали к ней крестьян. В результате к моменту решающей схватки за господство на данной территории поляки стали первым коренным этносом, который трансформировался в нацию. В отличие от других народов на литовско-белорусских землях, польская нация обладала развитой национальной культурой и полной социальной структурой, и это придавало полякам чувство силы и уверенности.


Библиографический список
  1. Смалянчук А. Паміж краёвасцю і нацыянальнай ідэяй. Польскі рух на беларускіх і літоўскіх землях 1864 – люты 1917 г. Выданне 2-е, дапрацав. Санкт-Пецярбург, 2004.
  2. Канфесii на Беларусi (канец XVIII – XX cт.) / В.В. Грыгор’ева, У.М. Завальнюк, У.I. Навiцкi, А.М. Фiлатава. Навук. рэд. У.I. Навiцкi. Мiнск, 1998. Беларускi гiстарычны агляд. Т.5.Сш. 2 (9). Снежань 1998. URL: http://www.lingvo.minsk.by/~bha/index-b.htm (дата обращения: 10.11.2011)
  3. Радзік Р. Палякі – беларусы: узаемныя стэрэатыпы у ХІХ – ХХ ст. // Беларускi гiстарычны агляд. Т.4. Сш. 1-2 (6-7). Снежань 1997.
  4. Донских С. В. «Polski pas» как пример трансформации культурного центра в пограничье // Проблемы национального сознания польского населения на Беларуси. Материалы ІІІ Международной научной конференции. Гродно, 22-24 октября 2004 г. Гродно, 2005.
  5. Туронак Ю. Фармаваньне сеткі рыма-каталіцкіх парафіяў у Беларусі (1387-1781) // Беларускі гістарычны агляд. Т.2. Сш.2. Снежань 1995.
  6. Борода Н. «Дикий, но мужественный народ» // «Неман». 2000. № 9.
  7. Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ). Ф. 1. Оп. 19. Д. 1556. Доклад Гродненского гражданского губернатора за 1837 г.
  8. НИАБ. Ф. 886. Оп. 1. Д. 118. Ведомости о количестве прихожан в костёлах Гродненского деканата за 1857 г.
  9. Eberchardt, P. Polska ludność kresowa. Rodowód, liczebność, rozmieszczenie. Warszawa, 1998.
  10. Летапіс прыходскай Свята-Мікалаеўскай царквы у сяле Самуйлавічы, напісаны ў 80-я гг. ХІХ ст. свяшчэннікам царквы Саввам Кульчыцкім / Памяць: Гісторыка-дакументальная хроніка Мастоўскага раёна. Мінск, 2002.
  11. Бобровский П. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Гродненская губерния. Ч.1. СПб, 1863.
  12. НИАБ. Ф. 886. Оп. 1. Д. 405. Ведомости настоятелей костёлов о количестве прихожан и о занимаемой площади костёлами в Гродненской губернии за 1898 г.
  13. Кто живет в Беларуси / А.В. Гурко [и др.]; Нац. акад. наук Беларуси, Ин-т искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы. Минск, 2012.
  14. Радзік Р. Ад этнічнага згуртавання да нацыянальнай супольнасці // Гістарычны Альманах. 2002. Т. 6. URL:http://kamunikat.fontel.net/www/czasopisy/almanach/09/17.htm (дата обращения: 30.05.2011).
  15. Донских С.В. Поляки и «польскость» в истории Беларуси: опыт социокультурной типологии // Проблемы национального сознания польского населения на Беларуси: материалы II Международной научной конференции, Гродно, 7-9 ноября 2003 г. / общественное объединение «Союз поляков на Беларуси». Барановичи, 2004.
  16. Черепица В.Н. …Не потерять связующую нить: история Гродненщины ХІХ – ХХ столетий (исследования, документы, комментарии): Монография. Гродно, 2003.
  17. Терешкович П.В. Этническая история Беларуси ХIX – начала ХХ века. – Мн.: БГУ, 2004. [Электронный ресурс]. Режим доступа: //http://www.pawet.net.htm. Дата доступа: 27.02.2012.
  18. Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897. Под ред. А.Тройницкого. Санкт-Петербург, 1900.


Все статьи автора «Сильванович Станислав Алёйзович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: