ВАРИАТИВНОСТЬ ТРАДИЦИИ В ЭТНОЛОГИИ И ФОЛЬКЛОРИСТИКЕ

Васильев Михаил Иванович
Санкт-Петербургский государственный экономический университет
доктор исторических наук, профессор

Аннотация
В статье рассматривается современное состояние вопроса о соотношении общего и частного или вариативности традиции в этнологии и фольклористике. Обосновывается тезис о присутствии разночтений по вопросу динамики элементов в разных частях и слоях культуры, дискуссионности аспектов по определению значимости различных факторов в варьировании локальных традиций и наличии проблем практического применения теоретических схем к конкретному материалу.

Ключевые слова: вариант, вариативность (вариантность), инвариант, народная культура, общее/частное (региональное/локальное/местное), традиция


VARIABILITY TRADITIONS IN ETHNOLOGY AND FOLKLORE

Vasiliev Mikhail Ivanovich
Saint-Petersburg State Economic University
Doctor of Historical Sciences, Professor

Abstract
The article discusses the current state of the problem of the relationship between Public and Private or variability in the tradition of ethnology and folklore. The thesis of the presence of different interpretations on the dynamics of elements in different parts and layers of culture, controversial aspects, by definition, the importance of various factors in the variation of the local traditions and there are problems of practical application of the theoretical schemes to the specific material

Рубрика: История

Библиографическая ссылка на статью:
Васильев М.И. Вариативность традиции в этнологии и фольклористике // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 9 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2014/09/7865 (дата обращения: 22.02.2024).

Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 14-01-00349.

Признание традиции неотъемлемой частью жизнедеятельности любого общества [1-6] приводит к необходимости разработки целого ряда связанных с нею теоретических вопросов. Одним из них является проблема соотношения общего и частного (локального) или вариативности традиции. Предметом настоящего исследования выступают современные взгляды на вариативность традиции в этнологии и фольклористике.

“Общее” трактуется в работе как набор универсалий, общих для этнической культуры, как некое “обобщение вариаций” [7, с. 146-147]. Дефиниции особенного/частного (региональное, местное, локальное и др.) рассматриваются как одна категория, противоположная “общему”, без учета содержащихся в них нюансов. Под вариативностью, отражающей соотношение общего и частного в явлении, понимаются видоизменения, модификации, разновидности “каких-либо устойчивых данных, существующих в традиции” [см.: 7, с. 190].

Вариативность признается характерной чертой всех видов самовоспроизводящихся организмов или систем, в т.ч. социокультурных [8, с. 17]. По выражению И.И. Земцовского, “фольклорная вариантность” есть “частный случай вариантности как наиболее фундаментального феномена жизни вообще, во всех ее проявлениях” [9, с. 37].

Исследователи подчеркивают относительный характер “общих” и “локальных” культурных традиций. Прежде всего, условность зависит от масштаба исследования. Затем, относительность общего и локального связана с возможным изменением ареала традиции в сторону увеличения или уменьшения во времени [10, с. 86-87]. Если точкой отсчета является этнос, то цепочка в целом принимает следующий вид: общее (общеэтническое) – межрегиональное (зональное) – региональное – местное (локальное). В случае увеличения уровня исследования, “общим” будут сходные черты более крупной этнической общности: близкородственных этносов (например, восточных славян), родственных народов (славян) и т.д.

Важным свойством вариативности является тесная связь с категорией устойчивости, выражающееся в формуле: “всякая вариантность – это не только изменение, но и повтор, причем повтор в большей степени, чем изменение… Фактор повторяемости для варианта – важнейший фактор, в то время как точность повтора – второстепенный…” [9, с. 43]. По словам К.В. Чистова, вариативность “есть способ и одновременно условие существования традиции”, без которой “никакая традиция… не может существовать” [8, с. 16].

Другим неотъемлемым свойством вариативности этнографы и фольклористы называют присутствие ее с момента возникновения явления или вещи. Как указывает К.В. Чистов, этнография отвергает представления о том, что этнические традиции сформировались “как нечто единое” уже в древности, а локальные традиции есть результат искажения, забвения исконных традиций в XIX-XX вв. Напротив, в Новое время мы видим сближение множества локальных традиций древности и формирование общих черт в ходе этнокультурной консолидации [8, с. 16].

“У нас нет основания трактовать региональное/локальное как результат, расщепления первоначального целого, – подчеркивает Б.Н. Путилов. – Региональные/локальные традиции невозводимы к единой, «центральной», «изначальной» традиции… развитие региональных/локальных традиций шло не из одной точки или одного корня… а в виде множества параллельных и пересекавшихся цепочек и рядов” [7, с. 147]. Соглашаясь в целом с таким подходом, отметим непригодность его крайних трактовок для выявления этнических праформ явлений, отметающих в принципе подобную возможность.

Для описания базовой категории вариативности исследователи часто используют термин тип, а также понятия модель, парадигма, инвариант, стереотип, которые трактуются как синонимы. По словам Б.Н. Путилова, “варьируется не „первый” предмет, но тип, совокупность традиционных, устоявшихся признаков предметов или явлений” и несмотря на наличие у каждого текста своего предшественника, оба они являются вариантами “типа, получавшего бессчетное число раз… разнообразную вариативную реализацию” [7, с. 191-192].

Схожее представление присутствует у Я.В. Чеснова, где под “типом” понимается “такая группировка фактов, которая учитывает вариационные отклонения…. типом здесь считается основная форма, праобраз, а не образец или наиболее статистически характерное явление”, т.е. тип выступает “в виде комплекса черт” [11, с.189].

Одновременно важными характеристиками типа исследователь называет наличие устойчивого ареала и изофункциональная соотнесенность с аналогичными комплексами. Отсутствие этих дефиниций приводит к появлению подтипа – неизофункционального, таксономически несамостоятельного варианта и, как следствие – к тому, что “аналогичные варианты технических решений бывают представлены в разных типах” [11, с. 200-201]. Можно согласиться с тем, что элементы-аналоги могут возникать самостоятельно в разных культурах (об этом свидетельствует теория ХКТ), но подобный подход к типу неоправданно отрицает возможную генетическую связь явления или предмета с предшествующим временем, если налицо нет изофункциональности (варьирования) либо устойчивого ареала, либо того и другого вместе.

К.В. Чистов называет типы (инварианты) предметов и явлений стабилизаторами культуры, стереотипами, связанными с повторяемостью сходных ситуаций и потребностей и указывает на то, что они могли становиться таковыми только благодаря пластичности, т.е. способности адаптироваться в типовых ситуациях. Это позволяет говорить о варьировании самих стереотипов, а не только нестереотипизированных форм человеческой деятельности [8, с. 15].

Считается, что варианты реализуют заложенную в фольклоре тенденцию к возможно более полному и глубокому воплощению замысла. “В развитии разных обрядов или форм одного и того же обряда основную движущую силу можно видеть… в стремлении к увеличению числа разных форм… одного и того же смысла, к своеобразному нанизыванию отдельных форм”, – указывает Н.И. Толстой [12, с. 64]. Результатом этого становится “довольно легкая заимствуемость отдельных форм из других обрядов, относительно свободная замещаемость одних форм другими (эта свобода различна в разных обрядах) и нередкая опускаемость отдельных символических форм – их сокращение” [12, с. 65].

По мнению Б.Н. Путилова, постоянный процесс возникновения новых вариантов приводит к появление новых, отсутствовавших или скрытых ранее семантических трактовок, внесению в замысел новых значений т.е. варьированию подвержены не только тексты, но и замыслы [7, с. 194-195].

А.К. Байбурин уточняет, что возникающие в ритуалах различия и модификации затрагивают лишь поверхностные уровни, в то время как глубинные, содержательные схемы отличаются устойчивостью и единообразием [13, с. 11], что ограничивает динамику смыслов текстов. Подтверждением сказанному является вывод антропологов Р.М. Берндт и К.X. Берндт, что “разнообразие в образе действий необязательно связано с расхождениями в установках (во взглядах): просто могут существовать различные способы выражения одних и тех же представлений” [14, с. 257].

По характеру близости/отдаленности вариантов друг от друга предложены разные классификационные схемы.

Б.Н. Путилов называет варианты ступенями и выделяет несколько таких дефиниций. Первая ступень, по его мнению, характеризуется “предельной близостью текстов, по существу отсутствием сколько-нибудь значимых отличий”. Малосущественные различия могут распространяться на весь текст или захватывать какие-то его участки Следующая ступень применима к текстам, которые представляют редакции данного произведения. Они имеют различия “в трактовке или в передаче замысла”. Более значительные различия представляют уже версии текста. Последняя ступень варьирования связана с трансформацией. Если варьирование “порождает сюжеты/тексты одного ряда”, то трансформация “создает новые ряды” [7, с. 200-204].

К.В. Чистов говорит о разных типах варьирования, связанных в основном с формами и механизмами происходящих изменений. Среди них “синонимическое варьирование” или так называемое “вибрирование”, т. е. “варьирование как чередование обратимых замен элементов с одинаковыми функциями”. Затем, это варьирование “как чередование редукции и амплификации (свертывания и развертывания)”. Наконец, так называемое “перекодирование”. Как и у других, вариативность у исследователя переходит в трансформацию, т.е. “существенные изменения, имеющие характер исторических инноваций” [15, с. 119-120].

Болгарский фольклорист Душан Холы предлагает выделять комбинации, т.е. варьирование с внутритекстовыми перестановками единиц членения, контаминации (сращения сегментов или эпизодов, первоначально фигурирующих в разных текстах), конглобации (сплав подобных элементов). Им противостоят мутации, представляющие серьезные изменения текста на уровне слова, сегмента, строфы, эпизода, группы эпизодов, текста [по: 15, с. 135].

Наличие различных теоретических типологий варьирования не снимает проблему укладывания различных вариантов традиции в определенную ячейку в конкретных исследованиях. Здесь каждому исследователю приходится самостоятельно решать, к какой ступени, типу следует отнести тот или иной вариант текста.

Несмотря на использование различных методов исследований, ученые констатируют незначительные успехи в области изучения эволюции отдельных текстов. К.В. Чистов связывает это не только с определенными пределами вариативности, но и с пределами трансформации текста. “Тексты скорее выпадают из репертуара, заменяясь новыми, – подчеркивает ученый, – чем претерпевают действительно коренные изменения” [15, с. 138].

Теперь обратимся к современным представлениям о причинах и механизмах осуществления вариативности в традиционном обществе.

Фольклористы и этнографы рассматривают вариативность как естественное порождение устного характера трансмиссии. “Устность не сочетаема с задолбленностью или воспроизводимостью типографского типа”, – указывает И.И. Земцовский [9, с. 45].

По мнению ученых, устный способ передачи традиций отличается значительной ролью привычки, бессознательного. И.И. Земцовский говорит о необходимости различения сознательной и бессознательной вариативности. И если сознательная вариативность – это композиционно-стилистический прием, известный далеко не всем жанрам и стилям, то бессознательная вариативность, напротив, “неизбежно свойственна всему фольклору” [9, с. 44].

Указывая на универсальный характер варьирования, исследователи подчеркивают отличия в процессах варьирования в разных частях культуры.

Так, Н.И. Толстой указывает на разницу в динамике элементов материальной и духовной культуры. По его мнению, предметы материальной культуры меняются с течением времени и вытесняются новыми, когда одна культура перерастает в последующую [12, с. 45-46]. В духовной культуре, напротив, элементы новой культуры уживаются с элементами старой, создавая синонимию, вариантность, диалектность и т.п., видоизменяя, но не разрушая ее. В первом случае ученый видит принцип сменяемости, во втором (в духовной культуре) – принцип наслоения (или многослойности) [12, с. 46].

Подобное противопоставление в области изменений материальной и духовной культуры можно считать справедливым лишь отчасти, вероятно, в отношении отдельных элементов культуры. В целом же в материальной культуре мы наблюдаем такую же многослойность, как и в духовной сфере. Иллюстрациями наслоений в русской культуре начала XX в. является сосуществование сохи, косули и плуга в земледелии, курной и белой избы, волоковых и косящатых окон – в архитектуре, сарафана, поневы и городского платья – в костюме, кадки с квасом и самовара – в кухне. В тоже время можно заметить, что из духовной культуры большинства русских регионов этого времени давно ушли многие средневековые пласты фольклора (былины, исторические песни и т.п.), что подтверждает сходные процессы изменений в материальной и духовной культуре.

Следует заметить, что понятие “многослойности” отражает главным образом идею присутствия в культуре разновременных элементов и не акцентирует внимание на их соотношение и тем более на иерархию этих пластов. А они, по крайней мере с эпохи капитализма, т.е. основного периода получения фольклорных и этнографических материалов, демонстрируют ведущую роль (в т.ч. в сознании) поздних пластов по сравнению с архаичными, за исключением части материала, актуального в случае доминирования в деятельности группы внешних (природных и т.п.) факторов или возникновения каких-то эксцессов (стихийные бедствия, эпидемии, эпизоотии, войны, усиление роли промыслов при разрушении фабрик и заводов и т.п.).

По мнению некоторых ученых, подобная ситуация присутствует и в архаическую эпоху. “Религия в течение всего периода доклассового общества – говорит Ю.И. Семенов, – не представляла собой сколько-нибудь стройной системы взглядов. Она являлась… нагромождением самых разнообразных верований и обрядов, в которых ведущая роль принадлежала последним (поздним – М.В.)” [16, с. 216].

В этой связи, вероятно стоит провести работу по корректировке классического тезиса этнологии о присутствии в культуре любого времени двух хронологических пластов – раннего («нижнего»), унаследованного от прошлого и составляющего ее каркас, и исторически позднего («верхнего») слоя, представляющего более или менее современные элементы [17, с. 128-129]. Судя по всему, вместо двухчленной схемы трансмиссии традиций следует использовать трехчленную (нижний, средний и верхний слои) или даже более дробную схему.

К.В. Чистов также говорит о неодинаковости варьирования “в разных сферах и слоях культуры”, а также “на разных этапах ее развития” [8, с.17]. Однако не делает таких широких выводов, как Н.И. Толстой. Причину различий ученый усматривает в специфике существования (экзистенции), под которой понимает “разные способы материализации норм и представлений”, лежащих в основе культуры, и особенностях передачи традиций. “В одних случаях мы встречаемся как с действиями, так и с материализованными результатами человеческих действий — домом, орудием труда, одеждой, пищей и т. д., в других — с самими этими действиями (например, обрядовыми), и только с ними”, – подчеркивает исследователь [8, с.18].

Важными для варьирования характеристиками экзистенции вещи или явления К.В. Чистов называет длительность функционирования или редкость воспроизведения. Эти характеристики, считал ученый, “сопровождалась еще более интенсивным варьированием (разумеется, в пределах традиционной нормы, типа и т. д.) в процессе создания вещи” [8, с.18].

Указанный ответ скрывает, на мой взгляд, не менее важный вывод в отношении феноменов с длительным жизненным циклом: их меньшей вариативностью в пределах своего жизненного цикла по сравнению с вещами, имевшими более короткую жизнь. Так, архитектура жилища или праздничный костюм из-за длительности использования оказывались более архаичными, на что обращают внимание многие исследователи, по сравнению с деталями интерьера или повседневным костюмом.

К числу факторов варьирования относят также функцию, выполняемую вещью или явлением. “Различны правила запоминания и воспроизведения, а отсюда и механизм варьирования текстов, – подчеркивает К.В. Чистов, – функционирующих в составе обрядовых комплексов или исполняющихся свободно, в любое время, при любой бытовой ситуации… Первым из них свойственны сильные внетекстовые связи, стабилизирующие текст” [8, с.19]. Свою специфику имеют тексты сакрального характера. По утверждению ученого, их варьирование “связано обычно не столько с синонимическими или существенными заменами, сколько с механизмом свертывания или развертывания (редукции или амплификации) при обязательном сохранении некоего минимума, без которого не может осуществиться вербальная магия”. [8, с.19].

Антропологи и археологи дополнительно к функциональному вводят адаптационный аспект. Считается, что вариативность предметов материальной культуры, имеющих выраженную функциональную нагрузку и высокую адаптивность (жилище, некоторые виды орудий труда), всегда меньше, чем, например, керамики, украшений, которые адаптационно нейтральны [9, с. 87].

К числу факторов появления вариативности ученые относят коллективность и индивидуальный характер устного творчества, социальную среду, быт, а также память, психологию усвоения, технику трансмиссионных процессов [18, с. 193].

В.М. Жирмунский говорит о трех возможных причинах и о трех основных типах повторяемости фольклорных мотивов и сюжетов – историко-генетическом, историко-типологическом и историко-культурном [по: 15, с. 192]. Указывая на это, К.В. Чистов подчеркивает, что в “исторической действительности общее наследие сосуществует с новообразованиями, возникающими то как результат “самозарождения”, то как результат взаимодействия с соседними народами, либо как сочетание первого, второго и третьего в любой из возможных комбинаций” [15, с. 192].

Немаловажной причиной и следствием появления вариативности традиций считаются особенности локальной истории и фактор этнической истории.

Исследователи подчеркивают множественность факторов региональной и локальной вариативности текстов народной культуры. Так, А.В. Черных в исследовании календарной обрядности указывает на влияние природно-климатических, хозяйственных, исторических, социальных факторов, иноэтнического окружения [19, с. 6].

По мнению Б.Н. Путилова, “региональное/локальное начало не столько определяет направление и выражение вариативности, сколько… выступает в роли его цементирующего начала, его территориального закрепления” [7, с. 201]. Исследователь иллюстрирует свою позицию наблюдениями Н.И. Толстого по вариациям полесских фольклорных текстов, часть которых не укладывается в локальные историко-культурные зоны и ареалы. Безусловно, причины определенного скепсиса ученого в отношении влияния “местных обстоятельств” связаны с тем, что “географическая размытость” ряда элементов фольклора обусловлена действием общекультурных (в частности, типологических законов фольклорного творчества) факторов [7, с. 202].

Несмотря на определенные ограничения влияния “местных обстоятельств” и “этнической истории” на культуру, тем не менее они существенным образом влияют на содержание и форму культурных процессов. Тот же Н.И. Толстой использует для выделения ареалов “более устойчивые и в генетическом отношении… более существенные варианты элементов текста: „вид дерева, в которое превратилась невестка”; „характер работы, на которую была послана невестка”; „реакции невестки-дерева на удары топором”; „типы текста вводной части”" [Цит. по: 7, с. 202].

В связи со слабой корреляцией части вариантов текстов с локальным срезом пространства и времени, возникает проблема методики изучения таких вариантов. И в этой связи плодотворной можно назвать методику, которая активно используется в фольклористике и этнологии – выход на межрегиональный, национальный или наднациональный уровень исследования.

В частности, об этом говорит Б.Н. Путилов на примере сюжета полесской баллады, проанализированной Н.И. Толстым “Невестка стала в поле тополем”, считая необходимым привлечение максимального числа текстов сюжета “в масштабах славянской эпики”. Можно полностью согласиться с ученым в том, что “любой вариативный комплекс одной этнической традиции наилучшим образом прочитывается и толкуется в соотнесенности его с иноэтническими вариантами” [7, с. 202-203].

Одним из важнейших направлений исследований проблемы вариативности традиций в фольклористике и этнологии на протяжении уже многих десятилетий стали ареальные (и их разновидность, региональные) исследования. Неотъемлемым атрибутом таких исследований стало картографирование, которое ряд ученых относит уже не к методам, а к самостоятельному виду исследований. Картографирование становится не только аргументом в пользу конкретных выводов, сделанных исследователем, но и базой для дальнейших, более широких обобщений. Важными инструментами для получения данных о варьировании традиций в ареальных исследованиях становятся структурно-функциональный, типологический и сравнительно-исторический методы. С их помощью выявляются основные элементы вещи или явления, их структура и варианты существования в определенном хронологическом отрезке.

Как указывает Н.И. Толстой, ареальное изучение народной культуры может быть ориентировано либо на предмет исследования, либо на территорию исследования. В первом случае “выбирается какой-либо фрагмент народной культуры, определяется его наличие или отсутствие в отдельных зонах, его территориальные разновидности в отношении формы, содержания или функции”. По мнению ученого, такие выводы во многих случаях “раскрывают генезис объекта, обеспечивают установление инвариантной формы (модели) зафиксированных вариантов, раскрывают путь к реконструкции исходной праформы” [12, с. 49].

Второй подход ориентирован на изучение комплексной характеристики самой территории-ареала, в т.ч. “совокупности явлений и фактов народной культуры, обнаруживаемых в отдельных… ареалах или зонах, на диалектном членении этих территорий, их соотнесенности друг с другом и их групповой интерпретации в историческом, этногенетическом и глоттогенетическом плане” [12, с. 49].

Картину более объективного соотношения общего/особенного можно получить, выходя не только за пределы изучаемого региона. Помимо горизонтального (синхронного) среза, важную роль играет вертикальный (диахронный) анализ. По справедливому мнению Б.Н. Путилова, чтобы “по-настоящему описать и охарактеризовать специфику фольклорной культуры региона, зоны, локального очага, нужны по крайней мере два условия: возможно более полное знание ее в синхронном разрезе и представление о ее историческом движении, а также возможность сопоставить с достаточно репрезентативными материалами по другим регионам, зонам и очагам” [7, с.150].

Исследователь отмечает факты “вторичной региональности”, вызванной “миграциями населения, образованиями новых регионов, обменом культурными материалами и т. д.” на поздних стадиях истории. Автор указывает, что “в новых регионах не просто поддерживались и развивались перенесенные из «метрополии» традиции, но и создавались новые – путем синтеза, трансформации и осложнения новациями принесенных разнорегиональных и разнолокальных культурных фрагментов” [7, с. 149-150].

Таким образом, рассмотрение вопроса вариативности традиции в этнологии и фольклористике позволяет сделать вывод о значительных достижениях исследователей по ряду теоретических и прикладных аспектов проблемы. Наряду с этим сохраняются разночтения по поводу динамики элементов в разных сферах и слоях культуры, в т.ч. материальной и духовной, на разных этапах ее развития, дискуссионными остаются вопросы по определению значимости того или иного фактора в варьировании общих/локальных традиций, а также существует проблема практического применения теоретических схем к конкретному материалу, показывающая более богатую практику в сравнении с теоретическими построениями.


Библиографический список
  1. Shils E. Tradition // Comparative Studies in Society and History. 1971. Vol. 13. №2. P. 122-159.
  2. Eisenstadt S.N. Tradition, Change and Modernity. New York: John Wiley, 1973. – 550 p.
  3. Генон Р. Очерки о традиции и метафизике. СПб: Азбука, 2000. 317 с.
  4. Юнг К.Г. Архетип и символ. М.: Renaisance: JV EWOSD, 1991. 299 с.
  5. Шацкий Е. Утопия и традиция. Пер. с польского. М.: Прогресс, 1990. 456 с.
  6. Гофман А.Б. В поисках утраченной идентичности: традиции, традиционализм и национальная идентичность // Вопросы социальной теории. 2010. Т.IV. С.241-254.
  7. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб.: Наука, 1994. 238 с.
  8. Чистов К.В. Традиция и вариативность // СЭ. 1983 № 2. С.14-22.
  9. Земцовский И.И. Проблема варианта в свете музыкальной типологии (Опыт этномузыковедческой постановки вопроса) // Актуальные проблемы современной фольклористики. Сб. статей и материалов. Л.: Музыка, 1980. С.36-50.
  10. Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции // СЭ. 1981. № 2, С.78-96.
  11. Чеснов Я.В. О принципах типологии традиционно-бытовой культуры // Проблемы типологии в этнографии. М.: Наука, 1979. С.189-203.
  12. Толстой Н.И. Язык и народ. культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. Изд. 2-е, испр. М.: ИНДРИК, 1995. 512 с.
  13. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: Наука, 1993. 237с.
  14. Берндт Р.М., Берндт К.X. Мир первых австралийцев. М.: Наука, 1981. 447 с.
  15. Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. Очерки теории. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1986. 304 с.
  16. Семенов Ю.И. Эволюция религии: смена общественно-экономических формаций и культурная преемственность // Этнографические исследования развития культуры. М.: Наука, 1985. С.198-243.
  17. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. 412 с.
  18. Корякова Л.Н., Молодин В.И. Изучение культурной изменчивости в археологии // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2012. № 11 (3). С. 82-102.
  19. Черных А.В. Русский народный календарь в Прикамье : праздники и обряды конца XIX – середины XX в. Пермь: “Пушка”, 2006. Ч.1. 368 с.


Все статьи автора «Васильев Михаил Иванович»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: