«Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», шедевр испанского писателя Мигеля де Сервантеса Сааведры, занял поистине уникальное место в мировой литературе. Многие писатели и философы веками бились над заключенной в этой книге «глубочайшей и роковой тайной человека и человечества» [1, с. 272], каждый раз открывая все новые грани образа Рыцаря Печального Образа. Многие писатели, попытались переосмыслить этот литературный образ, дав ему новую жизнь в своем творчестве.
Например, именно в персонаже «Хитроумного Дон Кихота Ламанчского» Мигель де Унамуно находит наивысшее выражение «агонизма», понятия, вокруг которого выстраивается его философия «трагического чувства жизни». В центре его философской системы, вновь и вновь возвращающейся к вопросу о личном бессмертии, находится «агонист», который борется со смертью, с призрачностью своего существования, запечатлевая свою личность и свой образ в сознании других людей, в творчестве.
Восхищаясь Рыцарем, он предстает как «кихотист», считающий, что Сервантес был всего лишь простым орудием, благодаря которому испанский народ сотворил Дон Кихота. Признанный гений, создавший шедевр мировой литературы, был, по мнению Мигеля де Унамуно, всего лишь посланником и представителем Человечества. Он ставит мир вымышленного персонажа выше действительности исторического лица, записавшего его историю. Таким образом, Дон Кихот оказывается реальнее своего автора. Ведь истинно то, что приносит духовные плоды, продолжает жить в сознании людей. Рассуждая о реальности Дон Кихота, Унамуно доходит до отрицания реальности существования Мигеля де Сервантеса: «Я решусь написать очерк, где буду утверждать, что Дон Кихот существовал, а Сервантес нет. И поскольку Сервантес уже не существует, а Дон Кихот живет себе и живет, мы все должны будем оставить мертвого и идти с живым, покинуть Сервантеса и пойти с Дон Кихотом» [2, с. 265]. Он призывает нас идти за Дон Кихотом, воплощением испанской души. Однако восприятие и трактовка образа Дон Кихота самим Мигелем де Унамуно кардинально менялись. В 1898 году испанский писатель пишет эссе, в заглавие которого он выносит воинственный клич «Смерть Дон Кихоту!». Призывая испанцев увидеть свою историю в свете «Дон Кихота», он описывает Рыцаря Печального образа как бедного ламанчского идальго, который «обезумев от чтения рыцарских романов, бросился в чисто поле искоренять то, что казалось ему несправедливостью, и завоевывать государства» [2, с. 244]. Он указывает на антихристианский характер рыцарского идеала, призывая испанский народ, готовясь к смерти, излечиться от безумия, навязанного ему рыцарскими романами, ибо «жизнь отдельной нации, как и жизнь отдельного человека, должна быть всечасным приготовлением к смерти, упражнением, необходимым, чтобы дать человечеству чистый, мирный, христианский народ, смывший с себя первородное пятно дикости – порождение самой идеи воинственности» [2, с. 245]. Унамуно считает, что Дон Кихот должен умереть, чтобы возродился к жизни Алонсо Кихано, творящий добро, не выходя за пределы своего поместья. Однако позже Унамуно отрекся от этого сочинения, посмотрев на фигуру Дон Кихота уже совсем другими глазами. Он создает своего собственного Дон Кихота, рассматривая персонажа Сервантеса лишь как одну из ипостасей Рыцаря Печального Образа. Дон Кихот Унамуно, оживший на страницах «Жития Дон Кихота и Санчо», во многом схож с трактовкой этого образа Фёдором Михайловичем Достоевским, который, не находя в мире «глубже и сильнее этого сочинения» [1, с. 272], называет «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского» последним и величайшим словом человеческой мысли. В то время как Унамуно, как истинный «кихотист», дает жизнь собственному Дон Кихоту, по-своему трактуя его образ и поступки, не меняя, однако, факты, изложенные в книге Сервантеса, Достоевский создает новый образ, перенеся благородного безумца в XIX век. Хотя и Унамуно, и Достоевский отталкиваются от Дон Кихота Сервантеса, видя в нем божественные и героические черты, некоторые акценты трактовки они расставляют по-разному.
По словам самого Достоевского, основная мысль романа «Идиот» заключается в изображении «положительно прекрасного человека», но на свете есть одно только положительно прекрасное лицо – Христос. Рассматривая же опыт мировой литературы, он, как и Унамуно, приходит к выводу, что среди прекрасных лиц христианской литературы стоит всего законченнее Дон Кихот. Создавая образ князя Мышкина, Достоевский опирается именно на образ Дон Кихота, как на земной идеал высоконравственного человека, и на недостижимый идеал красоты и добра, нравственное основание мира – Иисуса Христа. В черновом варианте романа Лев Мышкин выведен под говорящим именем князь Христос. То же сравнение приходит в голову и испанскому писателю, называвшему Дон Кихота испанским Христом. В образах князя Льва Мышкина и его отдаленного прототипа Дон Кихота можно найти много общих черт. Оба героя наивны и доверчивы до безумия, увлечены своей идеей и живут ради других, жертвуя собой ради блага окружающих. И Дон Кихот, и Лев Мышкин «не от мира сего», они не поняты и лишь вызывают смех у людей, ради которых они совершают подвиги самопожертвования. Те же черты Дон Кихота подчеркивает и Мигель де Унамуно, считавший, что «Дон Кихот» «должен был стать национальной Библией в патриотической религии Испании» [1, с. 260]. И «идеал воплотившийся» Иисус Христос, и самое нравственное существо в мире Дон Кихот, и идеальный русский человек князь Мышкин, и испанский Христос Унамуно имеют некую точку соприкосновения в своем самопожертвовании и героизме.
Символ христианства, Иисус Христос, искупил грехи человечества, принеся себя в жертву, и был распят на кресте на Голгофе. Святость, героизм и самопожертвование Христа спасли человечество, а его учение наставляет христиан на путь истинный. Одна из притч, приведенная в Евангелии от Матфея, раскрывает призвание христиан на Земле: «Вы – свет миру. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» [3, 5:14-15]. Истинный христианин не замыкается в себе, он открыт миру и несет людям свет добра и истины, рассеивая духовный мрак. Он живет не ради себя, а ради блага окружающих, совершая подвиги самопожертвования и стремясь приблизиться к идеалу Христа. Именно так можно трактовать образы Дон Кихота Сервантеса и князя Мышкина Достоевского. Однако безоговорочно отнести те же слова и к Дон Кихоту Унамуно невозможно. Он также совершает подвиги, но героизм его, с точки зрения правоверного христианина, – грех, ибо проистекает из тщеславия, из жажды славы, из геростратства. Унамуно подчеркивает, что странствующим рыцарем Алонсо Кихано становится, посчитав, что это необходимо для собственной славы, сохранения своего имени в веках и для пользы родной страны. Глубинной сущностью кихотизма для Унамуно остается жажда увековечить свое имя, стремление к бессмертию. На героические подвиги его Дон Кихота толкает не самопожертвование и бескорыстная любовь к людям, а стремление обрести славу в веках. Однако это не делает его безумие менее великим в глазах Мигеля де Унамуно, ведь «те, кто более всего послужил своей отчизне и своим ближним, мечтали именно о том, чтобы обессмертить и прославить свое имя» [2, с. 250]. Рыцарь Печального Образа становится Христом индивидуальной религии Мигеля де Унамуно, «Дон Кихот» – Библией, а Санчо Панса – апостолом.
Однако, вернемся к роману Сервантеса. Дон Кихот живет в отвлеченном мире своих грез, который он создал, погрузившись в мир фантастических рыцарских романов. Он, как ребенок, верит в торжество добра и света. Не менее наивен и двадцатишестилетнее дитя, Лев Николаевич, о котором его врач и генерал Епанчин говорят как о «совершенном ребенке» [4, с. 51]. Приехавший в Санкт-Петербург князь ничего не знает о реальном, жестоком и несправедливом мире, который резко отличается от светлого внутреннего мира самого героя, до 26 лет жившего не деятельной жизнью, а лишь внутренним созерцанием.
Унамуно, в свою очередь, подчеркивает реальность мира Дон Кихота, ведь истинно, по его мнению, то, во что страстно верят от всего сердца, а именно так верил Рыцарь Печального Образа. Кроме того, сам Унамуно неоднократно указывает на иллюзорность реальности и реальность иллюзии: «То, что мы зовем реальностью, разве не есть всего лишь иллюзия, которая побуждает нас действовать и, действуя, созидать» [2, с. 139]. А созидать, значит жить в полном смысле этого слова. Таким образом, истинными могут считаться лишь факты сознания, а на вопрос об иллюзорности или реальности мира Дон Кихота можно ответить определяющими суть отношений между миром и Иисусом словами Ницше, многие идеи которого близки Унамуно: «Только внутренние реальности он принимал как реальности, как «истины»» [5, с. 659].
Чаще всего подвиги Рыцаря Печального Образа ставят его в нелепое, смешное, а порой и унизительное положение. Однако этот комизм не умаляет величия его самопожертвования и силы веры в нечто вечное, незыблемое, в истину, а являются, по мнению Достоевского и Унамуно, свидетельством верности героя своим идеалам. Князь Мышкин творит добро, не боясь показаться смешным. Хотя осмеян и герой Унамуно, «величие Дон Кихота в том, что он был осмеян и побежден, ибо, будучи побежденным, он был победителем: он властвовал над миром, предоставляя ему смеяться над собой» [6, с. 297]. Именно верность самому себе и своей идее, несмотря на страх осмеяния, возвышает Дон Кихота Унамуно и Князя Мышкина. И черта эта является одной из ярчайших характеристик персонажа «Дон Кихота». Рыцарь Печального Образа привержен своей идее служения прекрасной даме и защиты всех обиженных и угнетенных. Он готов на подвиги самопожертвования ради воплощения своего идеала, да и с ума он тоже сходит из-за верности своей идее и прекрасной даме. Однако прекрасная дама, ради которой Дон Кихот совершает подвиги, оказывается нереальной. Дульсинея Тобосская в мечтах Дон Кихота – благородная дама, само совершенство, а в реальном мире она оказывается простой крестьянкой Альдонсой Лоренсо. В изложении Унамуно эта ситуация предстает немного в другом свете. Для него Дульсинея Тобосская – символ мирской славы, неутолимой жажды обессмертить и прославить свое имя в этом мире. Важна для Унамуно и история несчастной любви Алонсо Кихано к Альдонсе, ведь именно невозможность воскреснуть в детях толкает, по мнению Унамуно, Дон Кихота на поиски славы. Как и любой агонист, Дон Кихот стремится обрести бессмертие.
Беспримерная верность Дон Кихота этой фантазии восхищала и героев Достоевского. Именно слепую приверженность идеалу Дон Кихота не раз подчеркивает Аглая Ивановна в романе «Идиот». Она отождествляет его с героем одного пушкинского стихотворения: ««Рыцарь бедный» тот же Дон Кихот, но только серьезный, а не комический» [4, с. 240]. Однако прежде всего, с образом «рыцаря бедного» у нее ассоциируется Лев Николаевич Мышкин, к которому, равно как и к Дон Кихоту, можно отнести ее слова: «Человек, способный иметь идеал, во-вторых, раз поставив себе идеал, поверить ему, а поверив, слепо отдать ему всю свою жизнь» [4, с. 239]. Следовательно, и князь Мышкин для Аглаи Ивановны тот же Дон Кихот, только серьезный, а не комический. Исказив это же стихотворение, Аглая намекает на любовь князя к Настасье Филипповне. Для нее важно, что рыцарь бедный выбрал свою даму, поверив ее чистой красоте, влюбился в ее светлый образ и «преклонился перед нею навеки» [4, с. 239]. И особую заслугу рыцаря она видит в его безграничной верности, ведь бедному рыцарю «все равно стало: кто бы ни была и что бы ни делала его дама» [4, с. 239], он любит прекрасный образ, который он создал в своем воображении. Князь Мышкин действительно любит Настасью Филипповну и готов ради нее пожертвовать своим счастьем, но это не совсем любовь-служение прекрасной даме, а «любовь-жалость». Для него жалость как будто заменяет собой любовь, что невольно возвращает нас к этимологии слова «жалость»: «В России, особенно в деревнях, слово «жалею» употреблялось в значении “люблю, уважаю”» [7].
Князь Мышкин полюбил эту роковую женщину за ее несчастье и отчаяние и хочет спасти ее, хотя бы и ценой своего счастья, но именно он своей невинностью толкает ее под нож Рогожина. Мышкин святой, мыслитель, но не деятель. Он умеет лишь любить всей душой и стремиться к добру и самопожертвованию, но когда он начинает действовать, он совершает роковые ошибки и тогда вместо мира и добра он несет людям хаос и разрушение. Князь разбивает мирный уклад жизни, вторгаясь в нее со своими восторженными идеями и идеалами, точно так же как, увлеченной эмоциональной речью, он разбивает китайскую вазу в гостиной Лизаветы Прокофьевны. Стремясь донести до людей свет истины и добра, Лев Николаевич разбивает символ материального мира.
Сходная участь и у подвигов Дон Кихота. Стремясь защитить людей от зла, насилия и несправедливости, стать заступником униженных и угнетенных, Дон Кихот своими поступками вторгается в размеренное и благоустроенное течение жизни, внося в нее сумятицу и даже разрушение. Его героическое и самоотверженное заступничество, как правило, оказывается абсолютно бесполезным и даже вредным. Благородный рыцарь, готовый на самопожертвование во имя своей дамы и всего человечества, вместо признания и благодарности за свои подвиги встречает лишь насмешки либо беззлобный смех. Например, спасая пастушка от его хозяина, который его порол «за разгильдяйство, вернее, за плутовство» [8, с. 60], Дон Кихот не спасает мальчика от наказания, а лишь еще больше ожесточает хозяина. Увидев процессию с мертвым телом, он берет на себя обязанность отомстить за смерть этого «рыцаря». Однако он всего лишь избивает священнослужителей, сопровождавших в Сеговию тело человека, умершего от болезни, и ломает ногу ни в чем не повинному бакалавру, для которого встреча со странствующим рыцарем оказывается истинным злоключением. Попытки Рыцаря Печального Образа творить добро часто оборачиваются бедствиями и нелепыми ситуациями. И все же его стремление к идеалу, к активному добру и сила его самопожертвования заставляют забыть его ошибки и нелепые поступки, ведь они совершены с благими намерениями. Интересны пояснения испанского мыслителя, объясняющие истинные последствия подвигов Дон Кихота. Вторая порка, заданная пастушонку Хуаном Альдудо, по мнению Унамуно, «сослужила ему службу и дала урок куда полезнее, чем обещанные шестьдесят три самых что ни на есть звонких реала» [2, с. 36]. Так и остальные приключения Рыцаря Веры раскрываются во всей своей красе и великолепии в свой час и на своей почве, как семена, не сразу дающие побеги, ведь корни каждого подвига уходят в вечность.
Свою лепту в торжество добра и спасение заблудших душ вносит и князь Мышкин. Относясь к порочным и опустившимся людям как к благородным и добрым, и, считая, что они преисполнены возвышенных чувств и кротости, князь делает их нравственнее. Эпизод с Мари, о котором рассказывает князь Мышкин у Епанчиных, сближает образ князя с Христом. Мари, соблазненная заезжим коммивояжером, оказывается жертвой зла, царящего в мире, и этот мир ее отвергает. Однако она винит только себя и мучается от сознания своей греховности, она не преступила нравственный закон в своей душе. Князь Мышкин прощает ее и, полюбив христианской любовью, воскрешает ее душу, представ в роли Христа прощающего. От этого эпизода можно провести 3 параллели. История с Мари предвосхищает историю другой грешницы, Настасьи Филипповны, которую князь также пытается спасти. Во-вторых, эта история не может не напомнить о первой несправедливости, которую исправил Дон Кихот Унамуно, назвав двух падших женщин чистыми девами. «Сила искупительного его безумия» [2, с. 31] совершает чудо, и, описывая этот эпизод, писатель восклицает: «Словесная милостыня, воистину святая!» [2, с. 30]. В-третьих, эта аллюзия к библейской притче об Иисусе Христе и Марии Магдалене позволяет связать образы рыцаря Веры и князя Христоса.
Как в I веке нашей эры жестокое человечество распяло Спасителя человечества, так в XIX беспощадное общество губит «положительно прекрасного человека», князя Мышкина. Но гибель эта – высший акт самопожертвования, воплощение евангельской строфы: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» [9, 12:24]. Безумие и состояние идиотства становятся единственным возможным состоянием для «положительно прекрасного человека», мир не готов принять идеального человека. Именно безумие оказывается выходом и для «прекрасного лица» христианской литературы Дон Кихота. «Поправившись» и став «здоровым» человеком, Алонсо Кихано Добрый умирает. Мир не принимает его, но, как и князь, он бросает в души людей нравственное зерно, пробуждает в них лучшие качества и преподает урок деятельного добра и любви. Дон Кихот Унамуно умирает, утратив свою веру, но у его смертного одра ее обретает Санчо. По мнению испанского философа «понадобилось, чтобы он умер, разуверившись, чтобы в животворящей вере жил ты» [2, с. 217]. Жертва Иисуса Христа была необходима, чтобы искупить грехи человечества, чтобы человечество обрело животворящую веру. Пошлый, жестокий мир отвергает праведников и святых и ими же спасается.
Размышления Мигеля де Унамуно о святости и героизме получили воплощение еще в одном его произведении, в повести «Святой Мануэль Добрый, мученик». Пожалуй, именно в этой повести Унамуно достигает наибольшей верности себе, своему стремлению проникнуть в реальность жизни и человеческую личность. Необыкновенная ценность «Святого Мануэля Доброго, мученика» заключается в том, что это не просто повесть, а автобиография духа его создателя, в которой запечатлено его последнее слово относительно волновавших его вопросов. Сам писатель подчеркивал, что вложил в это произведение все свое трагическое чувство обыденной жизни.
Дон Мануэль, приходской священник Вальверде де Лусерна, человек в высшей степени милосердный и добрый, мучим своим желанием и неспособностью поверить в жизнь вечную. Дон Мануэль описан Анхелой: сначала внешнее и физическое описание; сразу после этого он представлен как духовный наставник городка, несущий умиротворение, и лишь позже мы проникаем в тайну его души. У дона Мануэля есть тайная тоска, которую он тщательно скрывает от своих прихожан, и чтобы избавиться от нее, он вынужден признаться в ней Анхеле и Ласаро. Его терзает тоска по вечной жизни, вера в которую ему недоступна. Главный герой живет, мучимый смертью и сомнением; не страхом смерти в буквальном смысле, но осознанием того, что, если нет надежды на другую жизнь, эта невыносима. Без веры в Бога, бессмертие жизнь невыносима, и он старается поддержать эту веру в своем приходе, чтобы окружающие обрели утешение, уверовав. Таким образом, с одной стороны, есть круг людей, объединенных межличностными отношениями: дон Мануэль, Анхела, Ласаро, а с другой стороны, подобная неясному плеску морских волн обыденная жизнь окружающего их городка, погруженного в туман обыденности. Из заботы о детской душе молчаливого городка, ради которого живут все трое, рождается трагическое чувство повседневности. Трагично и раздвоение личности главного героя: с одной стороны это Святой Мануэль Добрый, подражание Христу, живой образ веры и святости; с другой стороны, священник атеист, мятежный мыслитель, живущий, погруженный в горечь своего неверия. Как и все агонисты Унамуно, он живет, терзаемый неразрешимыми противоречиями и жаждой бессмертия. Пожалуй, именно жажда бессмертия является отравной точкой всей философии Унамуно, она лежит в основе его персональной религии: «Говоря о глубинной сущности кихотизма, я показал, что она связана с жаждой увековечить и прославить свое имя, со стремлением к бессмертию» [2, с. 254].
Библиографический список
- Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 9 В 2 кн. Кн. 2.: Дневник писателя. М., 2004.
- Унамуно М. де Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объясненное и комментированное Мигелем де Унамуно. СПб., 2002.
- Евангелие от Матфея.
- Достоевский Ф.М. Идиот. М., 1981.
- Ницше Ф. Антихристианин/ Пер. А.Флеровой // Ницше Ф. Соч.: В 2т. Т.2. – М., 1990, с. 659
- Унамуно М. де О трагическом чувстве жизни. К., 1996.
- Семенов А.В. Этимологический словарь русского языка. М., 2003.
- Сервантес Сааведра М. де Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. В 2 ч. Ч.1. М., 2003.
- Евангелие от Иоанна.