Конфликт занимает важное место в жизни современного общества. Если существуют достаточные основания считать современное общество по выражению У. Бека обществом риска, «которое несет в себе угрозу катастроф» [1, с. 27], то, учитывая наличие внутренней связи между рисками и конфликтами, вполне оправданно было бы считать современное общество «обществом конфликта». Особая роль конфликта в сегодняшней общественной жизни, не только дает мощный толчок развитию такой ​​науки как конфликтология, но и позволяет рассматривать теорию конфликта в качестве своего рода универсальной гуманитарной метатеориии.

Как правило, в современной литературе, посвященной проблематике национальной безопасности, а также в законодательстве многих постсоветских стран конфликт рассматривается как одна из возможных угроз национальной безопасности, стоящая в одном ряду с другими угрозами. Соглашаясь в целом с таким подходом, признавая значительное влияние конфликта на национальную безопасность, мы хотели бы в рамках данной статьи более детально рассмотреть место и роль конфликта в процессе формирования угроз национальной безопасности. Ибо, на наш взгляд, недостаточно рассматривать конфликт в качестве лишь «одной из…» угроз национальной безопасности. Такой подход не учитывает особую роль конфликта в современном обществе. Конфликт следует рассматривать как всеобщую, субстанциальную основу явлений, являющихся угрозами национальной безопасности. Такая роль конфликта вытекает из глубинной сущности современного общества, единицей существования которого продолжает оставаться нация – конкретно-историческая форма человеческой общности, разделенная внутри себя на многочисленные социальные группы с особыми интересами и реализующая свой суверенитет (свою субъектность) в противоборстве с другими нациями или группами наций. Те явления, которые принято считать угрозами национальной безопасности, в большинстве своем являются проявлением (результатом) противоборства различных субъектов. Неизбежным элементом такого противоборства, безусловно, является конфликт.

При этом следует отметить, что далеко не всякий конфликт следует считать угрозой национальной безопасности. Чтобы быть таковым конфликт должен иметь определенные сущностные особенности (и, соответственно, количественные и качественные характеристики). На наш взгляд, определить эти сущностные особенности можно путем более детального рассмотрения содержания такого понятия как «угроза национальной безопасности». Данное понятие относится к числу ключевых понятий теории безопасности и широко используется в современном законодательстве. Так, например, Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года определяет угрозу национальной безопасности как прямую или косвенную возможность нанесения ущерба конституционным правам, свободам, достойному качеству и уровню жизни граждан, суверенитету и территориальной целостности, устойчивому развитию Российской Федерации, обороне и безопасности государства [2]. Закон «Об основах национальной безопасности Украины» определяет угрозы национальной безопасности как реальные и потенциально возможные явления и факторы, которые создают опасность жизненно важным национальным интересам Украины [3]. Эти интересы, в свою очередь, определяются как жизненно важные материальные, интеллектуальные и духовные ценности Украинского народа как носителя суверенитета и единственного источника власти в Украине, определяющие потребности общества и государства, реализация которых гарантирует государственный суверенитет Украины и ее прогрессивное развитие [3]. Анализ этих и других существующих определений заставляет обратить внимание на следующую деталь. Угроза национальной безопасности – это не только явление, которое в случае реализации может причинить некоторый ущерб личности, обществу или государству. Оно направлено на жизненно важные интересы последних, соизмеримо с ними. На эту сторону часто не обращают должного внимания, в результате чего происходит некоторая теоретическая девальвация понятия «угроза национальной безопасности», и, соответственно, список угроз значительно возрастает, выходя за всякие разумные пределы. К числу угроз национальной безопасности начинают относить любое негативное социальное явления, которое «портит жизнь» современного общества. Очевидно, что такой подход делает невозможным построение эффективно действующей системы обеспечения национальной безопасности.

На наш взгляд, ущерб, который может причинить угроза национальной безопасности в случае ее реализации, обязательно должен иметь характер и размеры, которые могут негативно повлиять на устойчивость (надежность) существования нации как особенной социальной системы, создать опасность существованию отдельных ее элементов, а через них – и всей системы в целом. Как отмечают украинские исследователи Г. Ситник, В. Олуйко, М. Вавринчук, реализация угроз ведет к возникновению «ситуаций, которые могут привести к разрушению социального организма» [4, с. 102].

Таким образом, угрозами национальной безопасности следует считать только такие конфликты, которые создают опасность жизненно важным процессам жизнедеятельности нации, ослабляют устойчивость ее существования, ставят под удар само ее существование. Учитывая то, что нация является исторически развитой формой общности, которой присущи такие сущностные характеристики, как территориальная целостность, экономический и политический суверенитет, национальная идентичность, управляемость и т.д., угрозами национальной безопасности следует считать такие конфликты, которые значительно усложняют или делают невозможным реализацию нацией ее вышеназванных сущностных характеристик – конфликты, которые ведут к параличу государственной власти, потере управляемости общественными процессами, утрате территориальной целостности, критическому ослаблению обороноспособности, разрушению национальной идентичности и т.д. Угрозу национальной безопасности могут представлять выходящие за рамки законодательства акции протеста и гражданского неповиновения, определенные виды забастовок, блокады правительственных учреждений, бунты, мятежи, революции, гражданские войны и пр.

Современная конфликтология выделяют различные типы конфликтов – этнические, политические, социальные, религиозные, классовые и т.д. Очевидно, с формальной точки зрения всякий конфликт, который возникает в обществе, является социальным, поскольку всякий конфликт по определению является отношением (столкновением) интересов различных социальных акторов – отдельных индивидов или социальных групп. Говоря о социальном конфликте, мы должны вести речь о социальном конфликте в узком смысле этого слова – конфликте, который является социальным по своему содержанию. Такой конфликт далеко не всегда выступает в своем «чистом виде». Достаточно часто, в качестве важного фактора он входит в состав политического,  этнического, религиозного и т.д. конфликта, способствуя его возникновению, распространению, обострению.

Определенный парадокс заключается в том, что при всем понимании важности социального сферы в жизнедеятельности современного общества, господствующим является представление о том, что социальный конфликт является достоянием прошлого – ХІХ-ХХ вв. Соответственно, в научных исследованиях, посвященных проблематике национальной безопасности, а также в национальном законодательстве имеет место недооценка роли социального конфликта. Так, например, Закон «Об основах национальной безопасности Украины» в качестве одной из угроз национальным интересам и национальной безопасности страны определяет возможность возникновения конфликтов в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений, радикализации и проявлений экстремизма в деятельности некоторых объединений национальных меньшинств и религиозных общин [3]. О социальном конфликте как о возможной угрозе национальной безопасности речь вообще не идет. И это при том, что Украина относится к числу стран, где существуют острые социальные проблемы с высоким потенциалом их перерастания в формат острого и широкомасштабного конфликта!

Как свидетельствует исторический опыт, социальные проблемы, какими бы острыми они не были, далеко не всегда становятся почвой для возникновения социального конфликта (тем более такого, который представлял бы угрозу устойчивому существованию социальной системы). Неудовлетворенность социальных потребностей следует считать необходимым, но недостаточным условием возникновения социального конфликта. Мало одного лишь наличия социальных проблем – последние должны иметь определенную общественно-историческую форму. На наш взгляд, чтобы стать детерминантой социального конфликта социальные проблемы должны получить специфическую форму социальных рисков.

Понятие «социальный риск» относится к числу ключевых понятий современной гуманитарной науки. Однако, несмотря на наличие значительного интереса к исследованию данного феномена, сохраняет свою актуальность тезис о недостаточной теоретической проработанности соответствующего понятия [5, с. 183]. Как показывает анализ научной литературы, на сегодняшний день существует значительное многообразие определений понятия «социальный риск». Так, например, А. Быков и  В. Порфирьев под социальными рисками понимают «риски возникновения таких социальных явлений, как преступность, нарушение безопасности объектов, неблагоприятные социальные внешние эффекты и т.д.» [6, с. 330-331]. М. Маслова – «деятельность человека или отказ от нее в ситуации риска (выбора, неопределенности (которые присущи любой сфере жизнедеятельности), требующая от него оценки собственных действий, выработки необходимых социальных качеств, а также учет и регулирование воздействия социальных факторов, при воздействии которых сохраняется вероятность негативного воздействия на жизнедеятельность людей последствия которых могут негативно повлиять на жизнь и здоровье людей» [7]. Очевидно, что подобные определения не могут быть признаны вполне удовлетворительными, поскольку носят формальный характер, построены при помощи упрощенного методологического приема – шаблонном переносе феномена риска в сферу социальных отношений. При этом не учитывается то обстоятельство, что социальный риск, хотя и является некоторой разновидностью риска как такого, однако имеет некоторые видовые особенности, которые делают эту разновидность риска весьма непохожей на его всеобщую (родовую) форму.

По нашему мнению, социальный риск следует рассматривать прежде всего как особую разновидность рисков, специфическая особенность которых обусловлена сложностью или невозможностью удовлетворения индивидами своих базовых – обусловленных природой и определенным уровнем культурно-исторического развития – потребностей (пища, жилье, одежда, работа, здравоохранение и др.). При этом социальные риски, хотя и проявляют себя на уровне жизнедеятельности отдельных индивидов (и поэтому всегда существует соблазн рассматривать социальные риски как индивидуально-субъективный феномен), тем не менее имеют надындивидуальный характер, поскольку в первую очередь обусловлены структурно-функциональными особенностями общества, характером существующих в нем общественных отношений, которые способствуют или препятствуют отдельным индивидам и социальным группам удовлетворять свои жизненно необходимые потребности пропорционально прикладываемым ими усилиям.

Мы считаем, что именно обретение широко распространенными в человеческой истории негативными социальными явлениями (такими, например, как бедность, безработица, уязвимость перед возрастом и болезнями и пр.) формы социальных рисков дает им возможность стать основой современного социального конфликта, который при определенных условиях может стать угрозой национальной безопасности. Проиллюстрирует этот наш тезис следующим примером. Так, бедность всегда существовала в человеческом обществе как его своеобразный исторический атрибут, не будучи при этом социальным риском и,  соответственно, – основой социального конфликта. Известный ученый-медиевист А. Гуревич обращал внимание на то, что бедность долго не воспринималась в средневековом обществе как социальное зло, как показатель неустроенности человеческих дел [8]. Очевидно, что такое  отношение средневекового общества к бедности заставляет весьма осторожно подходить к определению места и роли социального конфликта в его жизни.

Социальным риском бедность становится в условиях модерного общества, когда благодаря капиталу производство общественного богатства приобретает значительные масштабы, и, соответственно, появляются альтернативы, шансы, возможности – сначала для отдельных индивидов, а затем для отдельных социальных групп – избежать бедности благодаря собственным усилиям. Превращение бедности из неизбежности (судьбы, удела) в социальный риск, значительно повышает потенциал ее конфликтогенности, поскольку реализация социального риска воспринимается как проигрыш, который не обязательно имеет объективный и справедливый характер.

Говоря о социальном конфликте и лежащих в его основе социальных рисках, необходимо различать социальный конфликт эпохи индустриального общества и современный социальный конфликт. Обе разновидности конфликта могут сосуществовать одновременно, например, в странах с переходной экономикой, однако это обстоятельство не отменяет необходимости их четкого научно-теоретического различения.

В основе классического (индустриального) социального конфликта лежал феномен необеспеченности существования значительной массы населения, и прежде всего лиц наемного труда – рабочих. Он имел преимущественно классовый характер и, как правило, проявлял себя в форме организованного коллективного действия. Такое действие и сегодня можно увидеть в той мере, в тех масштабах, в каких в современном обществе сохраняется индустриальный сектор и связанные с ним политико-экономические проблемы.

Современный социальный конфликт – это конфликт, возникающий на почве постиндустриального, позднекапиталистического общества. Последнее достигло определенного производственно-технического совершенства и пережило то, что Е. Хобсбаум назвал «социальной революцией 1945-1990 гг.» [9]. Сохраняя значительное социальное неравенство, современное общество, по выражению У. Бека, «целиком поднялось на этаж выше», в результате чего «…начинается процесс индивидуализации и диверсификации ситуаций и стилей жизни, который подтачивает иерархическую модель социальных классов и слоев и ставит под сомнение ее реальное содержание» [1, с. 112]. Необеспеченность существования утратила свой всеобщий характер и остроту форм, однако продолжает сохраняться – даже в своих классических, пролетарских формах – в отдельных местах современной цивилизации. В значительных масштабах она дает о себе знать в периоды экономических спадов и кризисов. В новых исторических условиях контуры социального конфликта определяются тем, что, как отмечал Р. Дарендорф, «подавляющее большинство людей добились весьма сносного существования без политической революции… Но при этом они отнюдь не уверены, что хорошие времена будут длиться вечно. И вот, они начинают устанавливать границы, оставляя некоторых на морозе за дверью» [10, с. 202].

Рассматривая место и роль социального конфликта в жизни современного общества, следует обратить внимание на такое явление как социальная напряженность Последняя представляет собой начальную фазу социального конфликта, является скрытым, пассивным социальным конфликтом. По мнению Ю. Плюснина, социальная напряженность является состоянием дисфункции общественного сознания, которое возникает вследствие нарушением деятельности основных социальных институтов и влияет на психологическое состояние значительной части общества. Именно социальная напряженность, которая имеет скрытый характер, является самым опасным источником т.н. «социального взрыва» [11]. Как отмечает А. Самушкин, характерными чертами социальной напряженности являются 1) распространение настроений недовольства; 2) потеря доверия к власти; 3) рост стихийных массовых действий (включая ажиотажный спрос на продукты питания, акции протеста, возрастание внутренней и внешней миграции [12].

Социальная напряженность может определенным образом сохраняться и накапливаться внутри социальной системы, вызывая в ней такого рода изменения, которые М. Шелер назвал ожесточением. Сущность ожесточения он видел в том, что оно является «самоотравлением, губительной секрецией длительного бессилия, которая происходит в закрытом сосуде… озлобленность сильной души превращается в карьеризм, а слабой – в горечь» [13, с. 130]. Законсервированная социальная напряженность негативно воздействует на общество, вызывая в нем значительные структурно-функциональные деформации на микроуровне в форме мелкой межличностной и межгрупповой вражды.  

Следует отметить, что влияние деформаций общественных отношений, обусловленных социальной напряженностью, на национальную безопасность пока еще не стало объектом научного исследования. Однако, очевидно, что такие деформации, воздействуя на глубинные ткани общественных отношений, ослабляют иммунную систему общественного организма, что значительно уменьшает потенциал его сопротивляемости различным угрозам.

Известный философ-экзистенциалист А. Камю противопоставлял шелеровскому ожесточению бунт, который, «наоборот, взламывает бытие и помогает выйти за его пределы. Застойные воды он превращает в бурные волны» [13, с. 130]. Это противопоставление позволяет понять глубинную связь, которая существует между проникающей во все поры общества хронической социальной напряженностью и спорадическими вспышками общественной агрессии – бессмысленными с точки зрения здравого смысла и  нормальной общественной физиологии, но вполне закономерными с точки зрения социопатологии. Как писал Р. Дарендорф, в рамках современного социального конфликта возникает «множество ситуационных конфликтов (как их можно назвать), т.е. не связанных между собой актов публичного насилия, из которых ничего не следует, разве что участникам больно, да окружающие пугаются» [10, с. 212].

Иной возможной формой реализации социальной напряженности, а также формой проявления современного социального конфликта являются массовые и, как правило, организованные акции протеста, в которых, как заметил А. Зиновьев, «работники общественных служб (почта, уборка мусора, транспорт) и даже государственных учреждений (включая полицию) ведут себя в качестве нанимаемых по отношению к нанимателям точно так же, как рабочие» [14, с. 157].

Акции протеста, в том числе и социальные, достаточно часто рассматриваются как некая «норма жизни» современных демократических обществ, где население, выступая в качестве народа, оказывает таким образом влияние на правительство – не только посредством выборов, но и посредством выражения своего мнения в форме массовых акций протеста. Здесь, на наш взгляд, ключевым является вопрос о тех конкретных условиях, которые превращают массовую акцию протеста из «нормального явления» в явление, представляющее угрозу национальной безопасности.

Очевидно, что ключевыми характеристиками любой массовой акции протеста являются 1) количество ее участников; 2) качественные характеристики (цели акции и применяемые участниками средства их достижения); 3) внутри- и внешнеполитическая ситуация, в рамках которой происходит акция. Можно вполне согласиться с той точкой зрения, что существенное влияние на ход политических процессов в масштабах национального государства способны произвести обычно только массовые протестные акции. Так, украинский исследователь М. Паламарчук считает, что «если количество протестующих составляет десятки тысяч (и больше), органы власти вынуждены реагировать на такие акции протеста не только правоохранительными мерами, но и путем коррекции собственной политики в той или иной степени» [15]. Очевидно, что акции протеста, порождаемые социальным недовольством населения страны, имеют значительный потенциал с точки зрения возможного количества их участников.

Впрочем, не менее важную роль играют качественные характеристики, в частности, настроение участников и цели, которые они преследуют, степень радикализма, присущая массовой акции протеста, в частности, наличие в ней элементов насилия, бунта, антиправительственной направленности. При этом, снова приходится сделать существенную оговорку – наличие насилия не всегда следует считать свидетельством того, что массовая акция протеста угрожает социальной и политической стабильности. Так, во Франции массовые уличные протесты достаточно часто сопровождаются столкновениями демонстрантов с полицией. Таким образом граждане дают правительству возможность оценить уровень недовольства общества тем или иным решением. Как отмечает Е. Ворожцов, за всю историю Франции не было ни одного случая, когда бы партия, которая не обратила внимание на мощные уличные выступления граждан, выиграла следующие выборы [16, с. 24].

На наш взгляд, главная опасность массовых акций протеста для национальной безопасности страны связана с их способностью интегрироваться в состав т.н. современных – «цветных» – революций. Такие революции, как правило, имеют достаточную социальную почву в виде недовольства значительных масс населения своим социально-экономическим положением, но при этом они являются геополитическим, а не социальным событием. Присутствующая в них социальная риторика является не более чем средством временной мобилизации народных масс. В отличие от классических – великих – революций прошлых эпох, которые нередко при помощи насилия прокладывали путь новому – более прогрессивному – обществу, были его «повивальными бабками», играли роль «локомотивов истории», современные революции не имеют даже такого позитивного содержания. Они не столько несут перспективу решения насущных общественных проблем, сколько означают вхождение страны в период слабоконтролируемой, а то и полностью неконтролируемой турбулентности. Утрата контроля над общественными процессами заставляет считать современные революции такой формой конфликта, которая является особо опасной угрозой национальной безопасности.

1. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000.
2. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года. URL: http://www.rg.ru/2009/05/19/strategia-dok.html (дата обращения: 08.01.2014).
3. Про основи національної безпеки України. Закон України від 19 червня 2003 р. №964-ІV. URL: http://search.ligazakon.ua/l_doc2.nsf/link1/T030964.html (дата обращения: 08.01.2014).
4. Ситник Г.П. Олуйко В.М., Вавринчук М.П. Національна безпека України: теорія і практика. К., 2007.
5. Матюх  Е.Т. «Неопределенность» общества как причина возникновения социальных рисков современности // Вестник Ставропольского государственного университета. 2011. № 72. С. 180-186.
6. Быков А.А., Порфирьев Б.Н. Об анализе риска, концепции и классификации рисков // Проблемы анализа риска. Научный журнал. 2006. № 4. С. 319 – 338.
7. Маслова М. Е. Философский и социальный анализ понятия «социальный риск» // Сборник науч. трудов. СевКавГТУ. Сер. Гуманитар. науки. 2001. Вып. 6. С. 36–39.
8. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Избранные труды. Том 2. Средневековый мир. М. – СПб., 1999.
9. Хобсбаум  Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991). М., 2004.
10. Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. Очерк политики свободы.  М., 2002.
11. Плюснин  Ю.М. Скрытая социальная напряженность в российском обществе: динамика последних лет и прогноз // Социология и общество. Тез. Первого Всерос. Социол. Конгресса. СПБ. 2000. С. 74-75.
12. Самушкин А.И. Социальная напряженность как общественно-политическое явление // Проблема социальной напряженности. Материалы международной научно-практической конференции 5-6 июня 2010 года. – Пенза – Ереван – Прага. 2010. С. 10-13.
13. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. М., 1990.
14. Зиновьев  А.А. Запад. Феномен западнизма. М., 1995.
15. Паламарчук М.О. Масові протести: глобальні тенденції. Аналітична записка. URL: http://www.niss.gov.ua/articles/1258 (дата обращения: 08.01.2014).
16. Ворожцов Е.В. Молодежные волнения во Франции: проблемы иммиграции и образования // Вопросы образования: ежеквартальный научно-образовательный журнал. 2006. №2. С. 23-30.

Все статьи автора «obelev»