Когнитивный подход к  изучению художественного текста включает в себя, в частности, вопрос о расшифровке национальной картины мира, национального менталитета и мировосприятия, отраженных в литературном произведении. Картина мира в художественном тексте создается языковыми средствами, при этом она отражает индивидуальную картину мира в сознании писателя и воплощается в отборе элементов содержания художественного произведения, языковых средств, а также в индивидуальном использовании образных средств (система тропов).

Отметим, что индивидуально-авторская картина мира, отраженная в художественном тексте, носит статус художественной и языковой, так как речь идет о литературном творчестве, где средством создания художественного мира служит язык. По мнению Е.А. Ворониной, авторское мировоззрение, как принцип подхода к жизненному материалу, его осмыслению и отбору, в процессе художественного творчества не только вербализуется, как вербализуется картина мира, становясь языковой, но и диктует всю концепцию, влияет на жанровое и стилевое своеобразие создаваемого произведения[1]. Художественный текст выражает художественную концепцию мира и личности, которая складывается из идейно-эмоциональной системы и пластической картины мира (системы художественных образов), передаваемой реципиенту опосредованно, через знаковую систему языка. При этом значимые лексемы текста перестают быть просто словами, становясь ментально, идейно и эмоционально насыщенными концептами.[2]

Из совокупности художественных концептов формируется особое «концептуальное» пространство художественного текста. Оно осмысливается лингвистом как отражающее постижение мира создателем текста и формируемое не только языковыми графическими единицами, но и общим фондом знаний, который может не быть выражен словесно, а определяться знаниями реалий и культуры. Таким образом, возникает некий особый художественный мир текста, коррелирующий с обобщенным синтетическим образом действительности и отражающий художественную картину мира, характерную для определенной лингвокультуры.

Рассмотрим, каким образом в художественной картине мира произведений литературы андских стран отражаются своеобразие национальной картины мира, основные черты национального менталитета андских народов, а также индивидуально-авторское мировоззрение определенных писателей.

В пространстве художественных текстов особенности национального мировосприятия андских народов ярчайшим образом проявляются в изображении мира природы.  Природа у писателей Перу, Боливии и Эквадора никогда не является просто фоном, на котором разворачиваются события, но, напротив, выступает в качестве одного из главных героев большинства произведений.  В андской  прозе  силы природы  неукротимы, неподвластны человеку, нередко жестоки и неумолимы. Жизнь персонажей неотделима природы и протекает в беспрестанной борьбе с ней.

Подтверждение этому находим в словах, которые не раз повторяют  персонажи романа перуанского писателя Сиро Алегрии «Золотая змея»:

Ande, selva y río son cosas duras, señor. Eternas[3] / «Анды, сельва и река суровы, сеньор. Они вечны».

Этот специфический  образ природы  является художественной  трансформацией восприятия реального природного и географического пространства андского региона. Неприступные горы, бурные реки, высокогорные плато с низким давлением и разреженным воздухом, подземные толчки и грязевые оползни, сметающие все на своем пути, – вот те суровые условия, с которыми с рождения  сталкиваются  обитатели андских стран.  Одной из отличительных черт  менталитета  индейцев и метисов, населяющих зону Анд, является удивительное смирение с разнообразными, порой самыми разрушительными, проявлениями природной мощи

В качестве примера приведем отрывок диалога между персонажами романа выдающегося боливийского прозаика Альсидеса Аргедаса «Бронзовая раса», обсуждающими масаморру (грязевой оползень) – явление, характерное для горных районов Боливии.

Как мы отмечали выше, для  мировосприятия индейцев мир природы и мир людей неразделимы. Полностью зависимые от капризов природы, индейские народы одухотворяли землю, представляя ее в образе богини Пачамамы (Pachamama-Мать-Земля в мифологии кечуа и аймара) или Мамы Альпа (Mama Allpa-богиня плодородия в мифологии инков).

Подобное представление мира оказало огромное влияние на формирование творческой манеры писателей андского региона, одной из основных черт которой, является анимизация природы.  В  творчестве многих писателей это проявляется столь избыточно и нарочито, что некоторые исследователи обозначают подобную особенность термином «гиперболический анимизм»[5].

Приведем наглядные примеры из романов Сиро Алегрии «Золотая змея» и «В большом и чуждом мире».

En el fondo de sí mismo, creía que los Andes conocían el emocionante secreto de la vida[6] / «В глубине души он думал, что Анды знают сокровенную тайну жизни».

Nosotros, los cholos del Marañón , escuchamos su voz con el oído atento. No sabemos dónde nace ni dónde muere este río que nos mataría si quisiéramos medirlo con nuestras balsas, pero ella nos habla claramente de su inmensidad [7]/ «Мы, чоло, живущие близ Мараньона, слушаем его голос с особым вниманием.На неизвестно, где рождается и где умирает эта река, которая убила бы нас, если бы мы осмелились измерить ее на своих плотах, но этот голос отчетливо говорит нам о ее беспредельности».

В этих примерах  персонификация природных объектов- реки и гор,  происходит за счет использования писателем глаголов  conocer –знать, nacer –рождаться,  morir –умирать, matar –убивать, hablar- говорить, которые называют действия, присущие человеку.

Персонификация окружающего мира, свойственная индейскому мироощущению, находит своеобразное отражение   в широко распространенном в андской прозе мотиве музыки, рожденной самой природой. Свои мелодии напевают ветер, река, деревья, горе и море. Нежные трели  птиц и грозный вой диких  животных, переплетаясь между собой, становятся своеобразным гимном уникальной природы континента.

По словам А.Ф. Кофмана, весь латиноамериканский мир представляет собой «звучащее мелодическое пространство»[8]. «Музыка волнует, завораживает, влечет человека – тем самым, пение природы оказывается аналогичным мотиву “зоваˮ пространства. Музыка сообщает человеку нечто важное – но сообщает не разуму, а чувству, поэтому восприятие пения воды, ветра, моря и т. п. является одним из способов интуитивного познания латиноамериканского мира»[9].

Этот мотив замечательно раскрыт на первых страницах романа Хуана Леона Меры «Куманда», которые писатель посвятил гимну эквадорской сельве.

Aquí hay sonidos y melodías que encantarían a los Donizetti y los Mozart, y que a veces los desesperarían. ˂…˃ Aquí hay ese gratísimo no sé qué, inexplicable en todas las lenguas, perceptible para algunas almas tiernas, sensibles y egregias, y que, por lo mismo, se le llama con un nombre que nada expresa: poesía [10](Здесь все наполнено звуками и мелодиями, способными вызывать восхищение, а порой и зависть Доницетти и Моцарта. В них есть нечто великолепное; то, что невозможно выразить ни на одном языке и что могут уловить лишь некоторые нежные, чувствительные и особенные души – то, что называется ничего не говорящим словом «поэзия»).

Совсем по-другому звучит суровая песнь великой перуанской реки Мараньон, описанная в романе Сиро Алегрии «Золотая змея»:

Corre burbujeando, rugiendo en la torrenteras y recodos… ˂…˃ Entonces uno siente repseto hacia la correntada y entiende su rugido como advertencia persona [11](Бежит (река), пенясь и рыча в теснинах и излучинах… И каждый проникается уважением к этому потоку, воспринимая его рев как личное предупреждение).

Еще одной яркой отличительной чертой   индейского мировосприятия является мифологизм. В анализируемых нами художественных текстах, в первую очередь, проявляется такой характерный признак мифологического сознания автохтонных народов Анд, как  символизм, заключающийся в том, что  все встречающиеся в рамках данной культуры мировоззренческие категории и мотивы находят свое выражение средствами языка наглядных образов. Например, в представлении индейцев-сапаро – персонажей  романа Хуана Леона Мера «Куманда»- воплощением зла, несправедливости, темных космических сил, с которыми  человек  неизбежно сталкивается на своем  жизненном пути, является злой демон  Мунхиа (mungía). Писателю удалось настолько ярко передать образ ужасного и вездесущего Мунхиа, преследующего индейцев, что он стал неотделим от художественного мира романа и от событий, развивающихся в нем, и читатель невольно  начинает воспринимать демона  не как пережиток наивных мифологических представлений, а как реально-фантастического героя произведения.

Обращает на себя внимание тот факт, что в сознании героев романа идея противостояния Мунхиа и добрых духов сельвы перекликается с христианскими мотивами:

˂…˃ pero tal idea de Dios muerto en la cruz, de la Virgen madre, de la inmortalidad del alma, de la remuneración y el castigo eternos, se hallaba confundido con un vago dualismo con los genios buenos de las selvas – el terrible mungía[12]/ «…но идея Бога, принявшего смерть на кресте, Божьей Матери, бессмертия души, воскресения и кары переплеталась с неопределенным дуализмом между добрыми гениями сельвы и ужасным мунхия».

Этот комментарий автора очень важен, поскольку подчеркивает такую  характерную черту индейского сознания, как  синкретизм – слитность в одном целом зачатков всех форм духовного освоения мира — мифологии, искусства, религии, морали и др.

В романе Сиро Алегрии «Золотая змея»  встречаемся с другим демоническим существом – ужасным Кайгуашем (Cayguash), представляемым индейцами и метисами в образе волка со ста лапами.  Невидимый Кайгуаш является злым духом реки Мараньон, которая периодически поглощает индейцев для того, чтобы накормить чудовище.

Cayguash,el mostro que naides ha visto, pero ques comoun lobo con cien manos y no parece dinó cuando el río tiene que tragar po juerza alguno pa dale de comer al maldito[13]/ «Кайгуаш, монстр, которого никто не видел,имеет облик  волка со ста лапам. Он появляется только тогда, когда река проглатывает кого-нибудь, чтобы накормить проклятого».

Очевидно, что легенда о монстре Кайгуаше  –попытка наивного сознания найти причину столь частых смертей в бурных водах реки Мараньон. В этом проявляется этиологизм (от греческого слова “причина”) мифологического мировоззрения коренных андских народов -стремление дать объяснение тем или иным явлениям окружающего мира, его устройству и т. п. путем ответа на вопрос «почему?».

Важно отметить, что только автор и читатель воспринимают  подобные мировоззренческие представления индейцев, как мифологические. Из самосознания персонажей концептуально-смысловая сторона мифа полностью элиминирована.  В картине мира героев произведений не существует никакого «зазора», никакого несовпадения, противоречия между мифом и реальностью, напротив, наблюдается полное доверие индивида к тому, что говорится в мировоззренческом сюжете.

Так, в новелле перуанского писателя  Сесара Вальехо «На царство Сцирис» полноправной  героиней произведения, участвующей в развитии событий наряду с персонажами, имеющими реальных прототипов,  является Мама Окльо (Mamá Ocllo) – дочь бога солнца Инти, призванная передать  знания об искусстве цивилизации человечеству. Согласно легенде, Мама Окльо вместе со своим мужем, богом Манко Капак (Manco Cápac) основала город Куско.

Paseaba una tarde Tupac Yupanqui, en compañía de Mama Ocllo y rodeado de su séquito, por las colinas de la ciudad sagrada, visitando los trabajos de reconstrucción de la fortaleza de Sajsahuamán [14]/ «Однажды вечером Тупак Юпанки прогуливался в компании Мамы Окльо, окруженный совей свитой, по холмам священного города, наблюдая за строительными работами по восстановлению крепости Сахсауаман».

Органичное вплетение в ткань литературного произведения образов богов и мифологических существ, формирует его фантастический план, который удачно сосуществует с планом реальным и отражает типичное для индейского мировосприятия представление о чудесной реальности.

Таким образом, в данном произведении Сесара  Вальехо реализуется один из приемов  магического реализма, свойственного всей латиноамериканской  прозе, – придание магическому статуса реального, сплав реального и волшебного как наиболее адекватный способ художественного видения латиноамериканской истории и культуры.

В этом произведении Сесара Вальехо  мы можем наблюдать, как писатель систематически заменяет свой взгляд цивилизованного человека взглядом примитивного человека и пытается высветить действительность через призму мифологического сознания. Таким образом, индивидуально-авторское мировосприятие в пространстве художественного произведения несколько трансформируется и приходит в соответствие с картиной мира персонажей.

Мировоззренческие взгляды писателей андских стран  отражаются не только в индивидуальном способе представления в тексте реальной действительности, но и в образах  персонажей, в частности, в различном восприятии одного из главных  героев  произведений андской прозы – индейца. В творчестве А.Аргедаса жалость, сострадание и протест против жестокости общества в отношении индейца сочетаются с признанием лишь негативной роли индейских народов в истории Боливии. В его описании индеец предстает пассивным, жалким существом, в котором нет ни желаний, ни страстей. Как историк и активный политический деятель, Аргедас не видел никакой исторической перспективы для своей страны, если она не избавится от «индейского атавизма». А.Аргедас полностью следовал доминировавшему тогда негативному мнению относительно жизнеспособности индейских народов. Вместе с тем, он впервые показал стране, что ее отсталость и «варварство» были вызваны не внешними условиями, а были следствием внутренних дефектов, падения морали и отсутствия благородных устремлений в обществе.

Противоположную точку зрения высказывает в своих произведениях X.М. Аргедас, с ранних лет выросший среди индейцев кечуа и проникшийся их художественной культурой, психологией и языком. Писатель открыто выступал против традиционного индеанизма в литературе, обвинив его представителей в том, что, предпочитая изображение чисто внешних сторон местного бытия, они изображали  индейцев «вырождающимися существами». Х.М.Аргедас стремился видеть, чувствовать и изображать окружающий мир таким, каким его видели и чувствовали угнетенные индейцы.

Романы Сиро Алегрии  «Золотая змея» и «В большом и чуждом мире», несмотря на драматичность сюжетов, проникнуты большим лирическим чувством по отношению к индейскому народу. Писатель стремиться передать чисто индейское мироощущение с его пантеизмом, анимизмом, персонификацией животных и растений. С. Алегрия верит в высокие моральные качества и лучшее будущее сельских тружеников, готовых отдать жизнь за свою землю.

В романе эквадорского писателя Хуана Леона Меры «Куманда» индейцы, живущие в эквадорских лесах, изображены сильной, самобытной нацией, решающей судьбу главных героев-представителей европейской расы. Писатель откровенно восхищается культурой индейцев, детально описывая их красивые обряды и праздничные церемонии, преклоняется перед их смелостью и решительностью. Главная героиня романа, Куманда-белая девушка, выросшая среди индейцев и с детства впитавшая в себя их ценности и мироощущение, во многом выигрывает в сравнении со своим возлюбленным – юным поэтом Карлосом, воспитанным в семье европейского священника. Куманда изображена удивительно сильной духом, бесстрашной, мужественной, готовой на самопожертвование ради любви, и в тоже время, очень тонкой чувствующей душу природы и человека. Всех этих качеств явно не хватает Карлосу, которого отличает, свойственные европейцам инфантилизм и эгоизм.

Итак, рассмотренные примеры наглядно демонстрируют, что произведения художественной  литературы Перу, Боливии и Эквадора, запечатлевают в себе национальную картину миру, опосредованную   индивидуально-авторским  мировосприятием и могут  интерпретироваться как  источник знания о национальном характере и менталитете народов этих стран.  В этом случае исследуемые художественные тексты приобретают гносеологическую ценность,  поскольку  осуществляют одну из важнейших задач искусства – быть средством познания мира и человека.

1. Alegría, C.  La serpiente de oro. -La Habana,  1976.
2. Alegría, C. El mundo es ancho y ajeno. Buenos Aires: Imprenta de Buenos Aires S.A., 1971.
3. Arguedas, A. Raza de bronce. Caracas: Fundación Biblioteca Ayacucho, 2006.
4. Mera, J. L. Cumandá // Novelistas y narradores.-Quito: Biblioteca Ecuatoriana Mínima, 1960.
5. Vallejo, Cesar. Hacia el Reino de los Sciris// Cesar Vallejo.Narrativa completa. Madrid.: Ediciones Akal, S.A.,1996.
6. Воронина Е.А. Мировоззренческое знание в литературно-художественном творчестве: Дис. … канд. филос. наук: 09.00.13 / Воронина Екатерина Александровна; [Место защиты: Нижегор. гос. пед. ун-т] Нижний Новгород, 2008.
7. Кофман А.Ф. Латиноамериканский художественный образ мира.-М.: Наследие, 1997.
8. Морено В.Р. Мир природы в языке Х.М.Аргедаса// Текстология сегодня: итоги, проблемы, методы: Материалы Всероссийской научной школы для молодежи. 8-20 ноября 2010 г. – М.: РУДН, 2010.-С. 174-177.
9. Ноздрина Л.А. Интерпретация художественного текста. Поэтика грамматических категорий: Учеб. пособие для лингвистических вузов и факультетов / Л.А. Ноздрина. – М.: Дрофа, 2009.
10. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. [Электронный ресурс] / З.Д. Попова, И.А. Стернин. – Режим доступа: http://zinki.ru/book/kognitivnaya-lingvistika.
11. Фирсова Н.М. Текст, как выразитель национальной ментальности, миропонимания (на материале испанского языка и культур испаноязычных народов)//Текстология сегодня : итоги, проблемы, методы: Материалы Всероссийской научной школы для молодежи. 8-20 ноября 2010 г. – М.: РУДН, 2010.-С. 13-21.

Все статьи автора «Karaseva Yulia»